Значение ВЛАДИМИР РАВНОАПОСТОЛЬНЫЙ в Православной энциклопедии Древо

Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО".

Владимир (Василий) Святославич (ок. 960 - 1015 ), князь Киевский, святой равноапостольный . Сын киевского кн. Святослава Игоревича (ок. 960–972), внук равноап. киевской кнг. Ольги († 969).

Память 15 июля и 10 октября (в Соборе Волынских святых ).

Источники

Главным источником сведений о Владимире Святославиче является древнерусский летописный свод нач. XII в.– Повесть временных лет (ПВЛ), которая объединяет летописные заметки и ранние житийные предания о князе. Однако этот корпус сведений сложился, несомненно, раньше, т. к. частично он содержится в Начальном своде, созданном, по весьма основательной гипотезе А. А. Шахматова, в 90-х гг. XI в. и отразившемся в Новгородской I летописи младшего извода. По-видимому, к нач. XII в. в своей основе также относится Память и похвала Иакова Мниха , которая в Краткой редакции является древнейшим собственно житийным произведением о Владимире Святославиче, включившим в себя сверх того древний краткий летописчик со сведениями, иногда заметно отличающимися от ПВЛ.

В рукописной традиции более распространено другое житие Владимира Святославича, среди многочисленных списков которого исследователи выделяют 4 древнейших разновидности (помимо смешанных компилятивных форм):

Проложное житие (старшие списки относятся к XIII в., само житие, возможно, составлено в 3-й четв. XII в.);

«Обычное житие», существующее в Пространной (древнейший список – Мусин-Пушкинский 1414 г.) и Краткой редакциях (старшие списки – нач. XVI в.);

«Слово о том, како крестися Владимир, возмя Корсунь» (в составе Киево-Печерского патерика Феодосиевской редакции и в отдельных списках 1-й пол.– сер. XV в.),

Легендарное житие (в Плигинском сб. XVII в., памятник, вероятно, старше 1-й пол. XV в.).

Рассказ «Обычного жития» в целом совпадает с летописным, хотя более сжат (отсутствуют «Речь философа» и др.), в то же время он содержит некоторые неизвестные летописи детали (послы Владимира Святославича пребывают в Царьграде 8 дней, осада Корсуня длится 6 месяцев и т. п.), а также заключительный молитвенный призыв к равноап. Константину и Владимиру Святославичу избавлять от бед «люди... греческыя и рускыя».

Житийные тексты о Владимире Святославиче изданы и изучены недостаточно, поэтому нельзя с определенностью ответить на вопрос, зависит ли житийный рассказ от летописного, или же они перерабатывают какой-то общий источник. Некоторые отсутствующие как в ПВЛ, так и в Житии детали о Крещении Владимира Святославича и киевлян находятся в разных редакциях Проложного жития Владимира Святославича Т. н. Церковный устав князя Владимира, дошедший в многочисленных редакциях, которые восходят, согласно Я. Н. Щапову, к общему архетипу XII в., имеет в первоначальной основе установления эпохи Владимира Святославича

Довольно разнообразные свидетельства о Владимире Святославиче содержатся в латиноязычных памятниках – послании к герм. кор. Генриху II архиеп.-миссионера Бруно Кверфуртского (1008) и хронике саксонца Титмара Мерзебургского (1012–1018). В прочих содержатся почти только сведения о внешнеполитических обстоятельствах Крещения Владимира Святославича: в визант. хронике Иоанна Скилицы (создана на рубеже XI–XII вв., но использовала достоверные источники 2-й пол. X в.), в арабо-сир. хронике весьма осведомленного Яхьи Антиохийского (ум. ок. 1066), в сочинении араба Абу Шоджи ар-Рудравери (ум. в 1095), в арм. хронике Степаноса Таронеци (Асолика) (нач. XI в.).

Жизнеописание

История до Крещения

Год рождения Владимира Святославича неизвестен. На уникальное сообщение «Летописца Переяславля Суздальского» (XIII в., сохранившемся в единственном списке 3-й четв. XV в.) о 73 годах как возрасте князя ко времени его кончины [1] полагаться трудно по неясности происхождения этой информации и, главное, по сбивчивости хронологии «Летописца» (так, смерть Владимира Святославича датирована в нем 6543, т. е. 1035 (!) г.). Подсчеты на основании возраста Святослава (род. за 3–5 лет до гибели своего отца киевского кн. Игоря, происшедшей не ранее зимы 944/5 г.) и более или менее надежных фактов биографии самого Владимира Святославича (рождение старшего сына кн. Вышеслава не позднее 978 г. и др.) приводят к приблизительному разбросу дат от 955 до 963 г., причем наиболее вероятной выглядит дата ок. 960 г. Такому заключению вряд ли противоречит известие Титмара , что Владимир Святославич умер «глубоким стариком» («decrepitae aetatis») и «ветхим деньми» («plenus dierum») [2] , поскольку впечатление от возраста ок. 55 лет, и без того весьма почтенного по понятиям средневековья, могло усугубляться необычайной длительностью киевского княжения Владимира Святославича (без малого 40 лет).

Матерью Владимира Святославича, согласно ПВЛ, была «ключница» святой княгини Ольги Малуша, дочь некоего «Малъка Любечанина» (т. е. уроженца г. Любеча близ впадения Десны в Днепр). Тот факт, что Владимир Святославич был сыном несвободной наложницы («робичичем»), а также близость имен давали повод некоторым исследователям (Д. И. Прозоровский, Шахматов и др.) для едва ли основательного предположения о Малуше как рабыне-пленнице, дочери Мала, князя восточнослав. племени древлян , соседнего с киевскими полянами , который возглавил древлянское восстание против власти Киева ок. 945 г. Распространенная в историографии характеристика Владимира Святославича как «незаконнорожденного» является модернизацией, поскольку происхождение от наложницы в древнерус. княжеском семействе раннего средневековья, как и в целом в Европе того времени, обычно не влекло за собой ущемления династических прав. Об этом свидетельствует и данное Владимиру Святославичу при рождении ярко выраженное княжеское имя. Не лишено вероятности предание, отразившееся в некоторых поздних (XVI в.) летописных сводах (Никоновской летописи, Устюжском летописном своде), что Владимир Святославич родился в с. Будутине под Псковом, куда будто бы отослала Малушу разгневанная Ольга, хотя его основа и осложнена явными несообразностями (так, Ольга не могла завещать Будутино «Святей Богородици», т.е. Десятинной церкви , тогда еще не существовавшей) [3] .

Часто предполагают, что детство Владимира Святославича и его братьев Ярополка и Олега (сыновей Святослава от др. матери) из-за постоянных длительных военных отлучек Святослава из Киева прошло под опекой их бабки св. кнг. Ольги, что якобы не могло не сказаться на отношении Святославичей к христианству, хотя крещены они не были вследствие антихристианских настроений Святослава. Не исключая влияния княгини Ольги на юных внуков, следует в то же время помнить, что в Древней Руси воспитание княжичей с детского возраста доверялось, как правило, нарочно для этого приставленным пестунам – представителям старшей дружины, опытным в военных и гос. делах. В этой роли рядом с Владимиром Святославичем мы видим Добрыню , его дядю по матери.

Отправляясь после смерти княгини Ольги в 969 г. во 2-й балканский поход, кн. Святослав выделил сыновьям уделы, причем Владимиру Святославичу достался Новгород , куда он отправился вместе с Добрыней. Это говорит о том, что княжич был скорее всего не младшим среди братьев, как часто, но без видимых оснований считается, а следующим по старшинству после Ярополка, получившего Киев , поскольку в то время новгородский стол был вторым по важности после Киева (Олег получил землю древлян). Рассказ ПВЛ, будто новгородцы остановили свой выбор на Владимире Святославиче, т.к. получили отказ от Ярополка и Олега, следует, очевидно, признать позднейшим тенденциозным антиновгородским вымыслом.

Через некоторое время после гибели Святослава (весна 972 ) между его сыновьями разгорелась междоусобная война, в результате которой сначала в борьбе с Ярополком погиб Олег Святославич , а затем из опасения перед старшим братом бежал «за море» Владимир Святославич, после чего Новгород оказался в руках киевского князя. Вернувшись с наемным варяжским войском, Владимир Святославич отвоевывает Новгород , сватается к Рогнеде, дочери полоцкого кн. Рогволода , получает отказ, захватывает Полоцк , убивает Рогволода и овладевает Рогнедой, идет на Киев , берет его и убивает Ярополка , который сдался на милость победителя. Так излагает дело ПВЛ, хотя не вызывают доверия ни мотивация конфликта (якобы убийство по приказу Олега Святославича видного киевского дружинника Люта Свенельдича, который нарушил границы охотничьих угодий древлянского князя), которая при ближайшем текстологическом рассмотрении выдает свое искусственное происхождение, ни хронология междоусобия как она представлена в ПВЛ: 975/76 г.– убийство Люта, 977/78 г.– гибель кн. Олега и бегство Владимира Святославича из Новгорода, 980/81 г.– возвращение Владимира Святославича, взятие им Полоцка, поход на Киев и вокняжение там. Значительно более вероятной датой начала киевского княжения Владимира Святославича (вернее, убиения им кн. Ярополка) является сообщаемая в кратком летописчике Иакова Мниха – 11 июня 978 г., тем более что и в ПВЛ в др. месте говорится о 37 годах правления Владимира Святославича в Киеве [4] ; 980/81-й год появился, надо думать, в результате неудачных подсчетов самого летописца. Но если принимать 11 июня в качестве дня вокняжения Владимира Святославича в Киеве, то событиям, которые в ПВЛ помещены между возвращением Владимира Святославича «из-за моря» (сделать это он мог только с началом навигационного сезона, после освобождения Финского залива от льдов) и взятием им Киева, очень трудно уложиться в 2–3 месяца. Едва ли подлежит сомнению, что приведенные хронологические вехи усобицы Святославичей условны, являясь более поздними добавлениями к первоначальному рассказу, не разделенному на годовые статьи,– вроде того известия, фрагменты которого сохранились в летописчике Иакова Мниха. Ясно одно – незадолго до 978 г. между Святославичами вспыхнула борьба за власть, в ходе которой и кн. Ярополк (когда в Полоцк прибыли сваты от Владимира Святославича, княжну Рогнеду, согласно летописному преданию, собирались «вести» за Ярополка), и Владимир Святославич стремились привлечь на свою сторону Полоцк, в котором правил тогда не зависевший от Киева князь.

Совокупность данных – сведений нем. источников о династическом союзе Ярополка и герм. имп. Оттона II (973–983), чехо-моравского предания об удалении в Чехию сына кн. Олега Древлянского, свидетельства перечня сыновей Владимира Святославича, согласно которому первой женой князя была «чехиня» [5] – позволяет выдвинуть гипотезу (А. В. Назаренко), что юные Святославичи, видимо, оказались втянуты в длительную и ожесточенную борьбу Оттона II против чешско-польск. коалиции, которая определяла политические союзы в Центр. Европе 70-х гг. X в., причем киевский князь оказался на стороне герм. императора, а новгородский и древлянский князья – на стороне его противников Болеслава II Чешского (967/972–999) и Мешко (Георгия) I Польского (ок. 960–992).

Так или иначе, с 978 г. начинается киевское княжение Владимира Святославича, 10-летний языческий период которого в древнерусских источниках довольно подробно охарактеризован в отношении семейных обстоятельств князя, его военно-политической деятельности и его религиозных поисков, приведших к крещению.

Источники (не только древнерус., но и Титмар) уделяют много внимания женолюбию Владимира Святославича языческого периода. Помимо многочисленных наложниц в загородных резиденциях киевского князя ( Вышгороде , Белгороде и Берестове ), упомянутый перечень сыновей Владимира Святославича называет 4 «водимых» к князю, ставших матерями его сыновей. Смысл слова «водимыя» не вполне ясен; во всяком случае оно означало отнюдь не только жен по браку, т. к. Рогнеда, мать князей Изяслава , Ярослава и Всеволода , была полонянкой и, следовательно, несвободной, а о «грекине», вдове кн. Ярополка и матери кн. Святополка , летописец прямо говорит, что Владимир Святославич «залеже ю не по браку». Вероятно, полонянкой была и «болгарыня», мать св. князей Бориса и Глеба . Т. о., собственно женами Владимира Святославича язычника были, видимо, две «чехини»: мать кн. Вышеслава , первенца Владимира Святославича, и другая – мать Святослава и Мстислава . Несомненно, у Владимира Святославича были сыновья и от др. женщин: поименно называются только князья Станислав , Судислав и Позвизд , так что количество известных сыновей князя достигает обремененного евангельскими ассоциациями числа 12. Относительно младших из них, по крайней мере относительно Бориса и Глеба, есть основания полагать, что они родились уже после христ. брака Владимира Святославича с визант. царевной Анной.

Как то бывало и раньше (напр., после гибели кн. Игоря), династические неурядицы в Киеве сопровождались ослаблением или даже полным прекращением даннической зависимости от него ряда восточнослав. племен. Первые годы киевского княжения Владимира Святославича летопись рисует как цепь военных предприятий, направленных на восстановление такой зависимости: в 981 / 982 и следующем году – против вятичей на Ср. Оке, в 984 / 985 г.– против радимичей на р. Сож (лев. приток Днепра). С восстановлением пресекшейся после смерти кн. Игоря власти Киева над племенами зап. окраин Древнерусского государства – восточнослав. хорватами (в верховьях Днестра) и западнослав. лендзянами (видимо, к западу от верховьев Зап. Буга) был связан поход, который в ПВЛ отнесен к 981 / 982 г. и охарактеризован как поход «к ляхом». Это дает основания заключить, что Владимир Святославич в качестве киевского князя, вероятно, унаследовал союз с Германией и войну против Чехии и Польши , начатую его предшественником кн. Ярополком. Непосредственным продолжением этого похода стала победа Владимира Святославича над балтским племенем ятвягов (между Зап. Бугом и средним Неманом), которая закрепила позиции Древнерусского гос-ва в будущей Берестейской вол. (совр. Брест ) (по летописи, в 983 / 984 ). К противоположной, сев.-вост., окраине Руси был направлен поход против волжских булгар , завершившийся заключением долгосрочного русско-булгарского мира ( 985 / 986 , по летописной хронологии). Аналогичный, но не вполне совпадающий перечень походов Владимира Святославича язычника имеется и в летописчике Иакова Мниха , в котором отсутствует поход «к ляхом», но зато добавлен поход против хазар (видимо, продолживший дело кн. Святослава по разгрому Хазарского каганата ок. 965 ) и, кроме того, ятвяжский поход помещен не до, а после радимичского. Вне сомнения, хронологическое приурочение походов Владимира Святославича в ПВЛ страдает той же условностью, что и хронология усобицы Святославичей. Так, по данным зарубежных источников, поход «к ляхом» скорее всего следовало бы датировать не 981 / 982 , а 979 г.

Наряду с военно-политической активностью, Владимир Святославич принял меры по внутренней консолидации Древнерусского гос-ва. Именно в этом плане следует рассматривать те шаги нового киевского князя, которые принято характеризовать как «языческую религиозную реформу». ПВЛ описывает ее как установление на Старокиевской горе, рядом с княжеским двором, «кумиров»: Перуна , Хорса , Даждьбога , Стрибога , Семаргла и Мокоши , которым были установлены жертвоприношения, в т. ч. человеческие. С остатками этого святилища ряд совр. археологов отождествляют обнаруженную при раскопках 1975 г. в 50–60 м к юго-востоку от будущей Десятинной церкви каменную вымостку (1,75x7 м) с 6 полукруглыми выступами (по числу идолов) и остатками большого кострища [6] , хотя, согласно ПВЛ, капище, устроенное Владимиром Святославичем, находилось на месте церкви во имя свт. Василия (снесенной в 30-х гг. XX в.), т.е. на вост. краю Киева внутри Владимировых стен. Зачастую этот языческий пантеон Владимира Святославича расценивают как «дружинный», для чего не видно достаточных оснований: вряд ли Перун в списке «кумиров» Владимира Святославича стоит на 1-м месте потому, что Громовержец был специфически дружинным божеством, ведь он издавна, не позднее VI в. [7] , считался главным богом слав. язычества. О дружинном характере пантеона Владимира Святославича нельзя судить и по отсутствию в нем столь почитавшегося слав. божества как Велес , «скотьего» (т. е. пастушеского, крестьянского) бога, поскольку в слав. мифологии Велес был божеством «нижнего мира» и потому его идол мог стоять не на горе, а в нижнем городе – на Подоле, по крайней мере именно здесь, на берегу р. Почайны, он упомянут в житии кн. Владимира [8] . Не был новым и сам состав пантеона Владимира Святославича. Наряду с общеслав. божествами, имеющими балтские параллели (Перуном, Мокошью, Велесом и др.), в нем присутствуют теонимы иран. (сармато-аланского) происхождения (Хорс, Семаргл), из чего можно сделать вывод, что перед нами скорее всего синкретический южнорус. или собственно киевский пантеон, каким он сложился, конечно же, задолго до Владимира Святославича. И тем не менее «возвижение кумиров» Владимира Святославича явно носит характер целенаправленного мероприятия княжеской власти. Капище было вынесено за пределы «двора теремного», т. е. княжеского дворца [9] , так что богослужение из частного, династического, стало публичным гос. актом, как он красочно описан в ПВЛ в статье 983 / 984 г. после похода на ятвягов, когда Владимир Святославич «приде Кыеву и творяше требу [благодарственную] кумиром с людьми своими», со «старцами и боярами» [10] . Судя по тому, что Добрыня , которого Владимир Святославич сделал посадником в Новгороде, также «постави Перуна кумир над рекою Волховом» [11] , аналогичные действия были предприняты и в др. городских центрах Руси. Кроме того, в засыпке фундаментных ям в основаниях идолов на святилище, вскрытом в 1975 г., обнаружены обломки плинфы и штукатурки со следами фресковой живописи. Это значит, что строительство святилища, весьма возможно, сопровождалось разрушением каменной церкви (церквей?) и, следовательно, было сознательной языческой реакцией в правление нового князя.

Крещение

Из всей совокупности данных крещение Владимира Святославича и его деятельность по христианизации Руси предстает как сознательный, целенаправленный выбор, обусловленный как личными религиозными исканиями князя, так и совокупностью внутренних (неудовлетворительность язычеством и в религиозном отношении, и в качестве государственно-консолидирующего идеологического фактора) и внешних (необходимость вступления Руси в семейство христианских держав) политических причин. История обращения Владимира Святославича изложена в ПВЛ под 986/987–987/988 гг. в виде «Сказания об испытании (или выборе) вер», частью которого является проповедь прибывшего в Киев к Владимиру Святославичу греч. проповедника, получившая в науке название «Речи философа». В «Сказании» повествуется о последовательном приходе к Владимиру Святославичу посольств от мусульман (волжских булгар – «болъгары веры Бохъмиче»), латинян («немьци от Рима»), хазарских иудеев (иудаизированных хазар?) («жидове козарьстии») и, наконец, из Византии, каждое из которых убеждает киевского князя принять их веру. По разным причинам Владимир Святославич отказывает первым 3 посольствам и благосклонно выслушивает пространную «Речь философа», который кратко опровергает учение мусульман, латинян и иудеев, сжато излагает ветхозаветную историю, ветхозаветные пророчества об отвержении иудеев и пришествии Спасителя, затем переходит к событиям новозаветным и, наконец, производит большое впечатление на князя, нарисовав перед ним яркую картину Страшного Суда. После чего Владимир Святославич по совету дружины отправляет собственные посольства «в болгары», «в немьци» и «в греки» (о «жидах козарьстих» на этот раз речи нет) «испытати... их службу». Побывав в мусульманской мечети, латинской церкви и на Патриаршей службе в Царьграде, русские послы возвращаются, пораженные красотой греч. богослужения («не свемы, на небе ли есмы были ли на земли»). В результате Владимир Святославич и дружина решают принять «закон гречьскии» еще и потому, что именно его в свое время приняла княгиня Ольга. Далее, в статье 988 / 989 г., следует рассказ о походе Владимира Святославича на Корсунь и крещении там.

Летописное «Сказание об испытании вер», включая «Речь философа», текстологически изучены недостаточно, чтобы дать вполне определенный ответ на вопрос об их источниках, времени их составления и соответственно их достоверности. Ясно, что в ряде моментов «Сказание» воспроизводит более или менее популярные литературные трафареты: ср., напр., эпическое предание о принятии хазарами иудаизма после прений между греч., иудейскими и араб. «мудрецами», письменно зафиксированное в разных версиях ок. сер. X в. [12] , или диспут о вере равноап. Кирилла (Константина) при дворе хазарского кагана, описанный в главах 10–11 Жития Кирилла (Константина). Картина Страшного Суда как катехизаторский прием присутствует также в визант. рассказах об обращении крестителя болгар равноап. кн. Бориса [13] .

В то же время трудно сомневаться в том, что в традиционную литературную форму облечены припоминания о некоторых достоверных внешнеполитических контактах Владимира Святославича, имевших религиозную подоплеку. Так, в сочинении араб. писателя аль-Марвази (ум. ок. 1120) сохранилось уникальное известие, вероятно, хорезмийского происхождения (заимствованное потом персид. писателем 1-й трети XIII в. аль-Ауфи ) о посольстве в Хорезм рус. князя, прозывавшегося (аль-Марвази принял имя князя за его титул) «Владмир» (у аль-Ауфи – «Буладмир»), с целью принятия им ислама (араб. автор анахронично относит это посольство ко времени после крещения Владимира Святославича и Руси) [14] . Имеются косвенные сведения и о связях Владимира Святославича в 982 – 983 гг. с герм. имп. Оттоном II , вследствие чего на Русь попадают медальоны с изображением Оттона и его супруги гречанки Феофано, венчаемых Христом. Эти данные позволяют думать, что летописец подверг радикальной литературной переработке достоверное в своей исторической основе древнерус. предание о выборе веры Владимиром Святославичем.

В процессе этой литературной обработки в «Сказание» была включена и «Речь философа», происхождение которой остается спорным. Так, А. С. Львов обнаруживал в ее языке западнослав. и восточноболг. черты, а потому считал, что она первоначально представляла собой самостоятельный памятник – переработанный слав. перевод визант. гомилетического сочинения, сделанный в Моравии в кирилло-мефодиевскую эпоху и попавший на Русь через восточноболг. посредство. Шахматов признавал, что в основе «Речи философа» лежит более древний летописный рассказ об обращении Владимира Святославича, являвшийся переработкой болг. повести о крещении царя Бориса. В то же время исследователь указывал, что в «Речи» имеются обширные текстологические схождения с Палеей в ее разных редакциях. И если сходство с Толковой Палеей можно объяснить зависимостью последней от «Речи философа», то Краткая Палея и «Речь» пользовались, по наблюдениям Шахматова, общим источником, в котором историк видел древнейшую рус. переводную хронографическую компиляцию – т. н. Хронограф по великому изложению. В таком случае «Речь философа» и «Сказание об испытании вер» в целом в их окончательном виде следовало бы датировать сер. 90-х гг. XI в.– временем создания в Киево-Печерском монастыре летописного Начального свода, предшественника ПВЛ. Дошедший в 2 списках XV в. греч. рассказ о Крещении Руси («Аноним Бандури», или «Бандуриева легенда»), в котором также идет речь о выборе вер Владимиром Святославичем между Римом и К-полем [15] , вряд ли мог служить источником «Сказания», скорее сам будучи контаминацией ПВЛ и реминисценций слав. миссии равноапостольных Константина и Мефодия. Не имеет под собой исторической основы неоднократно обсуждавшийся в науке рассказ древнеисланд. Саги об Олафе Трюггвасоне (ум. в 999/1000), существующей в редакциях кон. XII–XIV в., согласно которому именно Олаф, крестившийся в Византии и приведший оттуда с собой некоего еп. Павла, убедил Владимира Святославича принять христианство [16] .

В отношении обстоятельств и времени крещения Владимира Святославича в древнерус. источниках нет единства, что отмечал и составитель ПВЛ, сам придерживавшийся версии о крещении Владимира Святославиач в крымском г. Корсунь (по-гречески Херсонес): «Не сведуще право глаголють, яко крьстилъся есть в Киеве, и ини же реша в Василеви, друзии же инако скажють» [17] . Пространное повествование ПВЛ под 988/89 (6496) г. о крещении Владимира Святославича в Корсуни , получившее в науке название «Корсунской легенды», сводится к следующему. Решив с дружиной принять св. крещение, Владимир Святославич «иде с вои на Корсунь, град гречьскии», осаждает его в течение 9 месяцев и захватывает в результате предательства некоего Анастаса Корсунянина. После этого князь шлет послов в Константинополь , требуя отдать за него Анну, сестру визант. императоров Василия II и Константина VIII . Те, напуганные угрозами Владимира Святославича двинуться походом против Царьграда, уговаривают сестру выйти замуж за киевского князя при условии крещения последнего. Владимир Святославич отвечает согласием, Анна с группой священников прибывает в Корсунь. После этого Владимир Святославич поражает внезапная слепота, которая чудесным образом проходит после крещения князя местным епископом (по ПВЛ, в ц. свт. Василия, по Житию – в ц. св. Иакова), затем происходит бракосочетание князя с визант. царевной. Владимир Святославич с супругой, греч. священниками и Анастасом возвращается в Киев , где ниспровергает языческих кумиров и велит креститься киевлянам. К этому рассказу в ПВЛ присовокуплено наставление Владимиру Святославичу Корсунского епископа, состоящее из Символа веры, предостережения против «учения от Латын» и справки о 7 Вселенских Соборах, причем Символ веры содержит некоторые явно арианские формулировки («Сын подобносущен... Отьцу» [18] ), происхождение которых до сих пор остается неясным.

Факт взятия Владимиром Святославичем Корсуня бесспорен, летописный рассказ приводит ряд связанных с этим аутентичных топографических реалий, но приурочение именно к Корсуни Крещения киевского князя вызывает определенные сомнения. Дело не только в том, что в более ранних, нежели ПВЛ, текстах, затрагивающих тему Крещения Владимира Святославича [19] , о Корсуни ничего не говорится. Важнее, что во фрагментах древней летописи в составе «Памяти и похвалы» Иакова Мниха взятие Корсуни прямо датировано «третьим летом» после Крещения. Надо думать, древнейшая основа «Сказания об испытании вер» и «Речи философа», как догадывался Шахматов, и была тем рассказом, согласно которому Крещение Владимира Святославича произошло не в Корсуни, а на Руси (в Киеве, Василеве или т. п.) и хронологию которого воспроизвел Иаков Мних. В пользу такого предположения свидетельствует также наличие самостоятельных внелетописных редакций «Корсунской легенды», которые существенно отличаются от редакции, присутствующей в ПВЛ, и в еще большей степени, чем последняя, выдают фольклорное происхождение «Корсунской легенды». Таково «Слово, како крестися Владимир, возмя Корсунь», которое прямо (по мнению Н. К. Никольского) или опосредованно (по мнению Шахматова) отражает текст, первоначальный по отношению к летописному; таково более редкое Житие Владимира Святославича особого состава, согласно которому взять Корсунь помог не Анастас, а варяг (И)жберн; по взятии города Владимир Святославич убил «князя корсуньского и со княгинею», насильно овладел их дочерью, после чего отдал ее за (И)жберна, которого поставил наместником в Корсуни, и т.п.

Свидетельства иностранных источников дают возможность с достаточной точностью восстановить хронологию и внешнеполитический фон событий, связанных с Крещением Владимира Святославича. Согласно Иоанну Скилице [20] , но в первую очередь – Яхье Антиохийскому и Абу Шоджи ар-Рудравери [21] , вырисовывается следующая картина. После катастрофического поражения от болгар летом 986 г. Византийская империя в 987 г. оказалась охвачена мятежом, который поднял влиятельный полководец Фока Варда , в авг. объявивший себя императором; к кон. года его войска стояли уже под стенами Константинополя. Ввиду смертельной опасности, нависшей над Македонской династией, имп. Василий II отправил посольство на Русь к Владимиру Святославичу с просьбой о помощи. Киевский князь согласился, но ценой брака на визант. принцессе Анне, родной сестре Василия, дочери имп. Романа II (959–963). Константинополь вынужден был согласиться, выдвинув, однако, в качестве условия крещение князя. В 988 г. в Византию отправилось рус. войско, которое и помогло Василию II нанести мятежникам 2 решительных поражения (зимой 988 у Хрисополя и в апр. 989 при Авидосе), в последнем из которых погиб и сам Фока Варда, а царевна Анна отбыла на Русь. О взятии русским войском Херсонеса в этих источниках речи нет, но о нем сообщает визант. историк 2-й пол. X в. Лев Диакон [22] , хотя и в контексте, никак не связанном с крещением рус. князя, о котором он вообще умалчивает. Взятие «тавроскифами»-русью Херсонеса у Льва Диакона «знаменовали» некие небесные «огненные столбы», которые обычно сопоставляются с «огненным столбом», наблюдавшимся в небе близ Каира, согласно Яхье, 7–12 апр. 989 г. Если так, то взятие Корсуни надо датировать периодом между апр. и июлем – авг. 989 г., т. к. появившаяся в июле – авг. комета Галлея, по Льву Диакону, предсказывала уже следующее бедствие – землетрясение в окт. 989 г., приведшее к падению купола в храме Св. Софии в Константинополе [23] . Эту ставшую уже традиционной т. зр. оспорила Н. М. Богданова, предложив понимать глагол «знаменовали» (греч. paredhloun) не в смысле предзнаменования, а как указание на свершившийся факт и тем самым относить падение Херсонеса ко времени незадолго до апр. 989 г. Неубедительна основанная на неверных хронологических подсчетах датировка взятия Корсуни маем–июнем 990 г., выдвинутая О. М. Раповым, вряд ли основательно настаивавшим, что у Льва Диакона и Яхьи речь идет о разных метеорологических явлениях. По той же причине трудно согласиться и с датировкой дек. 988 г. (А. Л. Пономарёв, Н. И. Сериков). Чем объяснить поход Владимира Святославича на Корсунь, если киевский князь был союзником Византии? Рус. войско появилось в Византии не позднее осени 988 г. Следовательно, летом или осенью того же года русско-визант. союзный договор должен был предусматривать и прибытие на Русь царевны Анны. Очевидно, именно для ее встречи Владимир Святославич «к порогам ходи» «на другое лето по крещении», но до похода на Корсунь, как о том сообщает Иаков Мних . Брак «порфирородной» принцессы с «варваром» был уникальным исключением из визант. династических правил, и потому было бы вполне понятным, если бы Василий II , получив рус. военную помощь, не торопился с исполнением своих обязательств. В таком случае осаду и взятие Корсуни Владимир Святославич предпринял для того, чтобы вынудить Константинополь сдержать свое обещание. Этому естественному объяснению А. В. Поппе попытался противопоставить гипотезу, по которой Корсунь был на стороне мятежного Фоки Варды и его захват Владимиром Святославичем явился выполнением союзнических обязательств со стороны киевского князя. Такая т. зр. нашла сторонников (Л. Мюллер, В. Водофф и др.), но столкнулась и с основательной критикой (Д. Оболенский, В. Зайбт, А. Ю. Карпов). Так, в рамках гипотезы Поппе трудно объяснить устойчивое соединение в древнерус. традиции взятия Корсуня с прибытием Анны.

Приведенные данные не позволяют безусловно предпочесть какую-либо из 2 древнерус. версий крещения Владимира Святославича – «корсунскую» или Иакова Мниха, но последняя выглядит в их свете, как и в свете всей суммы древнерус. источников, все же более вероятной. Титмар Мерзебургский также относит «великие насилия», которые Владимир Святославич «чинил над слабыми данайцами» (т. е. греками – [24] ), уже ко времени после крещения князя. В результате ход событий реконструируется следующим образом. Видимо, уже в 987 г. Василий II начал переговоры с Владимиром Святославичем о военном союзе, причем был вынужден принять требование киевского князя о союзе династическом. Предуготовляя его, Владимир Святославич принял крещение. Если дата крещения выбиралась согласно Константинопольскому евхологию (что в случае «политического» крещения не выглядит, впрочем, обязательным), то оно имело место скорее всего на праздник Крещения Господня 6 янв. 988 г. (Поппе), т.е. еще в 6495 мартовском году; др. возможности – на Пасху (8 апр.) или на Троицу (27 мая) 988 г. (М. Арранц), уже в следующем, 6496, году – следует, видимо, отвергнуть как вступающие в противоречие с относительной хронологией Иакова Мниха. По свидетельству Степаноса Таронеци [25] , сбивчивого в деталях, но достоверного в своей основе, в визант. посольство входил бежавший от Фоки Варды митр. Севастии (в пров. Армения Вторая) Феофилакт , который и мог крестить киевского князя. Древнерус. источники единодушно утверждают, что в крещении Владимир Святославич был наречен Василием – несомненно, в связи с тем, что его заочным крестным отцом считался имп. Василий II (такова была обычная практика визант. «политических» крещений). Летом 988 г. Владимир Святославич отправил в Византию рус. войско и у днепровских порогов (место, наиболее подверженное нападениям степняков) дожидался царевны Анны (летом–осенью 988 (6496) г., т. е., действительно, «на другое лето по крещении»). Однако Анна не прибыла, а возможно, если полагаться на Степаноса Таронеци (который, однако, путает Русь с Болгарией), греки пытались даже подменить невесту. Разгневанный Владимир Святославич осенью выступил к Корсуни , который после продолжительной осады захватил между апр. и июлем 989 (6497) г. («на третье лето» после Крещения по древнерус. счету). Василий II вынужден был выполнить свое обязательство, багрянородная царевна прибыла в Херсонес, где и произошло ее бракосочетание с Владимиром Святославичем, по всей вероятности, еще в том же 989 г. Осенью 989 или весной 990 г. Владимир Святославич вернулся в Киев .

Восстанавливаемая т. о. хронология совпадает с хронологией Иакова Мниха, если исходить из его известия, что Владимир Святославич крестился «в 10-е лето по убиеньи брата своего»: 978/79 (6486) + 9 = 987/88 (6475). Однако этому последнему противоречит др. сообщение Иакова, что после крещения Владимир Святославич «поживе... 28 лет», что приводит к дате Крещения ПВЛ: 1015 (6523) – 27 = 988/89 (6496). Очевидно, именно вслед. приурочения к 988 г. крещения Владимира Святославича летописец, сторонник «корсунской» версии, отнес к 988/989 г. и поход на Корсунь. Это противоречие усугубляется уже упоминавшимся убеждением автора ПВЛ, будто продолжительность киевского княжения Владимира Святославича составляла 37 лет, что, с одной стороны, явно представляет собой сумму 10 + 28 (где 10-й год киевского княжения и первый год по крещении посчитаны, естественно, за один), а с др.– ведет к дате вокняжения Владимира Святославича в Киеве 979 / 980 г., не совпадающей ни с датой Иакова Мниха ( 978 ), ни с летописной ( 980 / 981 ). Вопрос о происхождении этих хронологических несоответствий остается открытым.

История после крещения

Деятельность Владимира Святославича по крещении отразилась в источниках по 3 главным взаимосвязанным направлениям: христианизация Руси, меры по внутреннему совершенствованию гос. и общественной жизни, внешняя военная и политическая активность.

Первые шаги по христианизации Руси (подробнее см. ст. Крещение Руси ) были предприняты Владимиром Святославичем немедленно после возвращения в Киев : разрушение языческих святилищ в столице и крещение киевлян (вероятно, в 990 ) с помощью греч. священников, как прибывших с Анной, так и приведенных из Корсуни. В ближайшие годы аналогичные массовые крещения были, надо полагать, предприняты и в др. крупнейших городах Руси, хотя прямые указания на этот счет есть только относительно Новгорода , тогда как известия о миссионерских поездках Владимира Святославича и Киевского митрополита в Ростов и Суздальскую землю в 991–992 гг., в том виде как они изложены в поздней Никоновской летописи (1-я пол. XVI в.), содержат фактические несообразности и домыслы и не заслуживают доверия. Важнейшим шагом стало учреждение в Киеве (не позднее 996 ) митрополии Константинопольского Патриархата , которое, очевидно, предусматривалось договором Владимира Святославича и имп. Василия II или явилось непосредственным его следствием. Распространенная некогда гипотеза М. Д. Присёлкова, согласно которой Русская Церковь при Владимире Святославиче пребывала в юрисдикции болг. Охридского Патриарха, а митрополия была открыта только ок. 1039 г. при Ярославе Мудром, не нашла поддержки впосл. (она противоречит, в частности, выстроенным по хронологическому принципу перечням митрополий Константинопольского Патриархата, где Русская митрополия упоминается перед Аланской, учрежденной в 997/998). Одновременно с митрополичьей при Владимире Святославиче были учреждены неск. епископских кафедр: в Новгороде , также, вероятно, в Белгороде (под Киевом) и Чернигове , а возможно, еще в Полоцке и Переяславле-Русском (Южном).

Развернулось деревянное храмостроительство, о конкретных масштабах которого судить трудно, т. к. летопись выражается неопределенно: Владимир Святославич «повеле рубити цьркви и поставляти по местом, идеже стояху кумири... и нача ставити по градом цьркви и попы» [26] ; поименно известны лишь церкви во имя свт. Василия в Киеве и Преображения Господня в Василеве . Согласно митр. Илариону, при Владимире Святославиче возникли и первые рус. монастыри, о которых ничего конкретно неизвестно: «Монастыреве на горах сташа, черноризьци явишася» [27] . Уже в 990 / 991 г. (так у Иакова Мниха; по отклоняющейся в целом на год хронологии ПВЛ – в 991 / 992 ) Владимир Святославич заложил в Киеве каменную церковь Пресвятой Богородицы Десятинную , для строительства которой были приглашены греч. мастера и которой были переданы иконы, церковная утварь и мощи святых Климента Римского и его ученика Фива, вывезенные Владимиром Святославичем из Корсуни; служили в ней греч. корсунские священники. Не вполне ясно, была ли она дворцовым княжеским храмом или служила некоторое время также митрополичьим кафедральным собором. Во всяком случае митрополичий собор Св. Софии в Киеве (видимо, деревянный) при Владимире Святославиче уже существовал, т. к. о его пожаре в 1018 г. упоминает Титмар [28] .

С освящением Десятинной церкви ( 995 или 996 ) древнерус. традиция, отразившаяся в ПВЛ, Церковном уставе кн. Владимира и проложном Сказании об освящении Десятинной церкви (под 12 мая), связывает меры Владимира Святославича по материальному обеспечению юной Русской Церкви в виде десятины – 10-й части «от имения моего [Владимира] и от град моих» [29] , «по всей земле Рустеи от всякого княжа суда... от торгу... от всякого стада и от всякого жита» [30] . Характерно, что эти отчисления по воле Владимира Святославича поступали в распоряжение не митрополита, а Анастаса Корсунянина , бывшего, вероятнее всего, экономом Десятинного храма,– свидетельство того, что учреждение десятины состоялось либо до установления митрополии, либо во время ее вдовства. Уже по одной этой причине следует скептически отнестись к объединению во всех редакциях Церковного устава кн. Владимира учреждение князем десятины и разделение им, по визант. образцу, княжеской и церковной (митрополичьей, епископской) юрисдикции: последнее должно было произойти неск. позже. В сфере церковного суда оказалось брачное и семейное право, преступления против нравственности, ведовство, суд над т. н. церковными людьми (в эпоху Владимира Святославича – прежде всего над клириками и членами их семей). Крайне важным делом было обеспечение Церкви рус. священнослужителями. Меры Владимира Святославича в этом отношении напоминают аналогичные шаги Петра I Алексеевича: князь насильственно отбирал детей знати («нарочитыя чади»), чтобы отдать их «на учение книжное» [31] .

С мероприятиями по христианизации страны были тесно связаны и некоторые внутриполитические шаги Владимира Святославича. Если любовь Владимира Святославича к своей дружине, с которой князь совещался «о строи земленем, и о ратех, и о уставе земленем», а также еженедельные пиры с Владимиром Святославичем и без него, которые он устраивал «боляром, и гридем [т. е. старшей и младшей дружине], и съцьскым, и десяцьскым [городская административная верхушка], и нарочитым мужем» [32] , вполне вписывались в идущее еще из языческих времен древнерус. представление о княжеских доблестях (они с похвалою представлены летописцем не без элементов фольклорной стилизации: Владимир Святославич велит «исковати» дружине серебряные ложки взамен деревянных, будучи уверен, что, сохранив благосклонность дружины, добудет себе еще больше «сребра и злата»), то акцентируемые всеми источниками (летописными, житийными, Титмаром) социально-каритативная активность Владимира Святославича, его нищелюбие (раздача продовольствия и денежной милостыни на княжеском дворе; продовольствие также развозилось по городу для тех, кто по болезни не мог сам явиться к раздаче) соответствовали идеалу христ. государя, одной из важнейших черт которого в визант. понимании было человеколюбие.

Введению церковного суда и первоначальному разграничению его со сферой суда княжеского сопутствовала попытка, по совету епископов, обновить древнерус. обычное право путем заимствования ряда визант. юридических практик. ПВЛ рисует эту попытку как неудачную: употребительные в Византии смертную казнь и членовредительные наказания Владимиру Святославичу пришлось снова отменить в пользу традиц. для Руси денежных штрафов (вир и продаж). Целиком на древнерус. политический обычай ориентировалось и посажение киевским князем своих сыновей по волостям, что, с одной стороны, соответствовало представлению о гос. территории как коллективном владении княжеского семейства (в силу этого каждый взрослый княжич имел право на удел), а с др. – служило своеобразным способом адм. управления территориями из Киева (княжич выступал в качестве посадника, наместника своего сидевшего в Киеве отца) и их христианизации. В качестве 1-го этапа этого процесса ПВЛ говорит о наделении волостями 4 старших Владимировичей (Вышеслав получил Новгород, Изяслав – Полоцк, Святополк – Туров, Ярослав – Ростов) и относит его ко времени непосредственно после крещения Владимира Святославича и княжеской семьи, что выглядит вполне правдоподобно, т. к. ок. 990 / 991 г. старшим сыновьям Владимира Святославича было по 12–14 лет – возраст, обычный на Руси для посажения княжича на стол. После смерти Вышеслава Владимир Святославич переместил в Новгород Ярослава, причем в Ростове был посажен Борис, получили столы др. подросшие Владимировичи: Глеб – в Муроме, Святослав – в земле древлян, Всеволод – во Владимире-Волынском, Мстислав – в Тмутаракани. Если то был единовременный акт, он должен был иметь место после 1001/2 г., когда умер Изяслав; происхождение распространенной вслед за В. Н. Татищевым [33] датировки 1010 г. неясно.

В русле вызванных христианизацией гос. преобразований Владимира Святославича была и неудачная попытка «византинизации» киевского столонаследия, относившаяся, очевидно, уже к последним годам правления Владимира Святославича Согласно традиции, после смерти Владимира Святославича Русь должна была быть поделена между всеми его сыновьями (как то было со Святославичами), а Киев должен был достаться генеалогически старейшему. Однако политическое сознание Владимира Святославича как главы новой единой христ. державы, видимо, противилось такому механическому дроблению. Развернутых сведений о замысле Владимира Святославича нет, но источники заставляют подозревать, что Владимир Святославич планировал передать киевский стол одному из своих младших сыновей – св. Борису [34] ; не в последнюю очередь это определялось, как можно думать, происхождением последнего по матери из болг. царского дома. Речь шла, разумеется, не о ликвидации наследственных уделов в принципе, а, по-видимому, об учреждении сеньората – номинального политического главенства одного из братьев, вроде того, какой был учрежден полвека спустя по завещанию Ярослава Мудрого . Именно этими планами Владимира Святославича были, судя по всему, вызваны почти одновременные возмущения против Киева со стороны 2 старших Владимировичей: Святополка в Турове (вероятнее всего, ок. 1012 / 1013 ), который в результате оказался в заключении по приказу Владимира Святославича, и Ярослава в Новгороде ( 1014 ). Осуществлению реформы престолонаследия помешала как внезапная смерть Владимира Святославича в разгар конфликта с Ярославом, так и радикальное расхождение реформы с традиц. порядком, который покоился на принципе генеалогического старейшинства.

Еще одним проявлением нового государственно-политического самосознания княжеской власти в лице Владимира Святославича после его крещения стала чеканка в Киеве золотой и серебряной монеты. Едва ли выпуск древнерус. монет преследовал собственно экономические цели (в IX–X вв. на Руси в большом количестве ходила серебряная монета араб. чеканки – дирхем; впрочем, именно к кон. X в. ее поступление на Русь стало иссякать); относительно небольшие тиражи, а также крайне низкая проба монетного серебра говорят скорее о политически репрезентативном характере монеты. Если по весу она ориентировалась на привычный для Руси араб. чекан, то по внешнему оформлению воспроизводила совр. визант. образцы – золотые номисмы и серебряные милиарисии императоров Василия II и Константина VIII. Так же как на визант. монетах, где помещались изображения Христа Пантократора и императора, на одной из сторон и золотников, и серебреников Владимира Святославича имелось изображение киевского князя в торжественном облачении (в венце с характерными визант. подвесками-пендилиями по бокам, в плаще с застежкой-фибулой под подбородком и с крестом в руке), на др.– на более ранних монетах видим образ Спасителя, а на более поздних – изображение княжеского родового знака в виде стилизованного трезубца (и тогда вокруг головы князя появляется непременный атрибут визант. имп. портретов – нимб ). Однако в отличие от визант. образца с погрудным изображением правителя Владимир Святославич был представлен в рост сидящим на княжеском троне, что подчеркивалось и надписью: «Владимиръ на столе». Из портретных черт Владимира Святославича обращают на себя внимание массивный подбородок и длинные отвислые усы.

О внешнеполитической деятельности Владимира Святославича после крещения имеются лишь разрозненные сведения. Они создают впечатление, что на смену чрезвычайной военной активности Владимира Святославича языческого периода приходит политика, направленная больше на удержание и стабилизацию достигнутого. Надо полагать, что крещение и брак Владимира Святославича на сестре правивших императоров повели к максимальному повышению статуса киевского князя и Руси в идеальной визант. иерархии государей и гос-в: от нейтрального, внеположного по отношению к этой иерархии титула «князь и т. п.» (arcwn) до включения Владимира Святославича в число «духовных» (pneumatikoi) родичей визант. василевсов. Однако полной ясности в этом вопросе нет из-за отсутствия прямых указаний на этот счет в источниках. Несомненно неблагоприятный для Руси договор с Византией , который был вынужден подписать Святослав после своего поражения в 971 г., при Владимире Святославиче был пересмотрен, хотя текст нового договора в отличие от более ранних не сохранился. Ясно лишь, что к Руси перешла непосредственная власть над Керченским проливом и прилегающими землями ( Тмутараканское княжество ). Союз Владимира Святославича с Византией обусловил, по свидетельству анонимного визант. тактикона того времени, участие рус. войск в болгаро-визант. войне в 90-х гг. X в. [35] , a также, вероятно, какие-то перемены в положении и численности рус. наемного корпуса на визант. службе, действия которого источники фиксируют в 999 г. в Сирии [36] , а в 1000 г.– в Армении [37] . Поход Владимира Святославича в 992 г. к русско-польск. пограничью, который кроме ПВЛ упоминается также в нем. Хильдесхаймских анналах [38] , закреплял в связи со вступлением на польск. трон нового кн. Болеслава I Храброго приобретения Руси, сделанные здесь ок. 980 г.

Дружественный в целом характер отношений Владимира Святославича с зап. соседями подчеркивается летописцем: Владимир Святославич «бе живя с князи околними миром, с Болеславом Лядьскым, и с Стефаном Угрьскым, и с Андрихом Чешьскым» [39] , т. е. помимо Болеслава Польского с венг. кор. Стефаном I (Иштваном) (997–1038) и чеш. кн. Олдржихом (Удальрихом) (1012–1034) (видимо, именно он скрывается под летописным именем «Андрих»). Эти мирные отношения, включавшие в себя нейтралитет в почти постоянной польско-нем. войне, начавшейся вскоре после вступления на престол герм. кор. Генриха II , Владимир Святославич скрепил браком Святополка, в удел которого входило русско-польск. пограничье в р-не Берестья, с дочерью Болеслава (скорее всего ок. 1005/1010). Военный конфликт с =Болеславом в 1013 г., о котором, как и о женитьбе Святополка, знает только Титмар [40] , был вызван, вероятнее всего, упоминавшимся выше выступлением Святополка против Владимира Святославича, а не поворотом в зап. политике самого Владимира Святославича, как можно было бы предполагать, руководствуясь неосновательной догадкой Н. А. фон Баумгартена, которая получила известное хождение в науке,– о том, будто 2-й христ. женой Владимира Святославича, после смерти в 1011/1012 г. Анны, стала родственница герм. королевского дома. Что в конце жизни Владимир Святославич женился вторично, вряд ли подлежит сомнению (по Титмару, в 1018 в Киеве в плен к Болеславу попали не только супруга Ярослава Мудрого и его сестры, но и его мачеха (noverca) [41] ; именно на дочери Владимира Святославича от этого брака Марии женился ок. 1040 польск. кн. Казимир I ), но идентификация Баумгартеном этой новой супруги Владимира Святославича крайне уязвима.

Важнейшей заботой Владимира Святославича в христ. период его княжения летопись представляет организацию устойчивой обороны юж. подступов к Киеву от печенежских набегов. Владимир Святославич предпринял строительство по берегам притоков Днепра на правобережье (по Стугне) и на вост. берегу (по Десне, Суле, Трубежу, Остру и др.) грандиозной фортификационной системы, которая состояла из крепостей («градов»), соединенных сплошными земляными валами с деревянным тыном и населявшихся людьми, выведенными со всех концов Руси. Эту «крепчайшую и длиннейшую ограду» с воротами в ней видел в 1008 г. зап. архиеп. Бруно Кверфуртский на пути из Киева в Печенежскую степь [42] ; ее следы до сих пор сохраняются в виде Змиевых валов. Обновлялись и расширялись крепостные укрепления в крупных городах вокруг Киева – в Белгороде , Переяславле ; основывались новые – Василев , Городец Остерский , Воинь и др. В русле этой же политики была сильно расширена площадь Киева внутри новых городских стен (город Владимира).

Попытки замирения с печенегами , предпринимавшиеся Владимиром Святославичем, не имели сколько-нибудь длительного успеха. Неизвестно, сколь долго просуществовал русско-печенежский мир, заключенный Владимиром Святославичем с помощью Бруно в 1008 г. и сопровождавшийся даже посылкой к печенегам в качестве заложника одного из Владимировичей, а также созданием эфемерной Печенежской епископии, которая находилась в каких-то не совсем ясных отношениях к Киевской митрополии. Так или иначе, «рать велика без перестани» с печенегами длилась до самой кончины Владимира Святославича, и об ее интенсивности говорит, в частности, тот факт, что уже в ПВЛ, не более чем через столетие, воспоминания о ней приобретают эпические формы; таковы рассказ под 992 г. об отроке усмошвеце, победителе печенегов под Переяславлем, или повествование о «белгородском киселе» под 997 г., предвосхищающие позднейшие былинные сказания о «Владимире Красне Солнышке».

Владимир Святославич скончался внезапно 15 июля 1015 г. в свой загородной резиденции Берестове , не успев уладить отношений ни со Святополком, ни с Ярославом, и был погребен в Десятинной церкви . Киевский стол, вопреки планам Владимира Святославича, захватил вышедший из заключения старейший в роде Святополк , и на Руси разгорелось кровавое междоусобие Владимировичей, в ходе которого погибли святые Борис и Глеб , а также Святослав и которое окончательно утихло только после мира между Ярославом и Мстиславом в 1026 г.

Народная память, отразившаяся в былинном эпосе, сохранила образ Владимира Святославича как радушного, хлебосольного киевского князя, «Красного Солнышка» («У ласкова князя Владимира, / У Солнышка, у Сеславьича, / Было столованье, почетный пир...» [43] ), стольный город которого охраняется от наездов степняков богатырскими заставами, а среди богатырей, помимо Ильи Муромца , выделяется Добрыня Никитич, в образе которого фольклористы не без основания угадывают черты исторического Добрыни , дяди Владимира Святославича. Былинный цикл вокруг образа Владимира Святославича складывался уже в первые столетия после его смерти, как свидетельствуют заимствования из него в нем. эпосе [44] .

Судьба останков Владимира Святославича

Мраморный саркофаг Владимира Святославича в Десятинной церкви , по свидетельству Титмара, был установлен рядом с саркофагом Анны, посреди храма, что было нетипично для визант. традиции, воспроизводя скорее центральноевроп. практику (по мнению Поппе, такая постановка раки могла быть связана с подготовкой канонизации Крестителя Руси). Гроб и мощи Владимира Святославича были утрачены в кон. 1240 г., после захвата Киева монголо-татарами , оказавшись погребены под развалинами Десятинной церкви. В 1632 / 1636 г. при разборке руин с целью возведения нового храма по повелению Киевского митр. св. Петра (Могилы) были якобы обнаружены то ли 2, то ли 1 мраморный саркофаг с останками, которые свт. Петр счел за мощи Владимира Святославича, согласно найденной при гробе надписи; затем саркофаги были закопаны снова [45] .

Череп останков, найденных свт. Петром, был перенесен им в Успенский собор Киево-Печерской лавры , откуда незадолго до начала Великой Отечественной войны отправлен в Ленинград с целью создания скульптурной реконструкции по методу Герасимова (в наст. время местонахождение неизвестно). Нижняя челюсть была в 1638 г. подарена митр. Петром царю Михаилу Феодоровичу и хранилась в Успенском соборе Московского Кремля (мощи Владимира Святославича упоминаются в описи Успенского собора за 1701 г. и в описи Образной палаты Московского Кремля за 1669 г.; в наст. время не сохр.). Кисть руки была положена в киевском Софийском соборе (исчезла, вероятно, во время Второй мировой войны). Однако надпись, цитируемая в описаниях обретения мощей, явно позднего происхождения и содержит фактические несообразности (погребение Владимира Святославича и Анны в одном гробу, датировка от Рождества Христова и т. д.); кроме того, в этом погребении, заново раскопанном киевским архит. Н. Е. Ефимовым в 1826 г., обнаружились саркофаги, не соответствующие описанию времени свт. Петра. Все это заставляет усомниться в отождествлении останков, обнаруженных в 30-х гг. XVII в., с мощами Владимира Святославича.

Церковное почитание

Проблемы становления почитания Владимира Святославича и времени его канонизации остаются дискуссионными. Очень рано, уже вскоре после окончания усобицы Владимировичей, деятельность Крестителя Руси была осознана рус. людьми как благодатный подвиг равноапостольного государя. Будущий митр. Иларион в 40-х гг. XI в. восклицал в своей похвале Владимиру Святославичу: «Како ти сьрдце разверзеся? како въниде в тя страх Божий? како прилепися любъви Его, не видя апостола, пришедша в землю твою?» , прямо ублажая Владимира Святославича званием «подобника великааго Коньстантина», «во владыках апостола» [46] . «Слово» митр. Илариона содержит в себе элементы акафиста и молебна, и неслучайно впосл., в своей 2-й, усеченной, редакции, «Слово» было приспособлено к богослужебному употреблению [47] . Это дает основания предполагать, что в правление Ярослава Мудрого были предприняты определенные шаги для церковного прославления Владимира Святославича. Однако вслед. отсутствия чудотворений или др. причин его почитание не получило широкого распространения. Если в тех частях ПВЛ, которые восходят к более раннему летописанию и интонационно близки Илариону, Владимир Святославич также именуется «новый Костянтин великого Рима... сего бо память держать Рустии людье», то в нач. XII в. автор ПВЛ со скорбью пишет: «Мы же, хрьстияне суще, не въздаем почестья противу оного [48] възданию... Да аще быхом имели потщанье и мольбы приносили Богу за нь в дьнь преставленья его, и видя бы Бог тщанье наше к нему, прославил бы и» [49] . Примерно в то же время Иаков Мних , в свою очередь уподобляя Владимира Святославича «Костянтину Великому», призывает не смущаться отсутствием чудес от мощей Владимира Святославича: «Не дивимся, възлюбленеи, аще чюдес не творить по смерти, мнози бо святии праведнеи не створиша чюдес, но святи суть», ссылаясь на свт. Иоанна Златоуста, что святого «от дел познати, а не от чюдес» [50] . Ввиду этого некоторые исследователи относят возникновение церковного почитания Владимира Святославича к XI – нач. XII в., возводя к этому времени и древнейшую посвященную ему службу (Н. И. Серебрянский, Н. К. Никольский, Н. С. Серёгина, Карпов и др.). В русле этой концепции Б. А. Успенский рассматривает упоминание «отча Василья, и Бориса и Глеба» в списке святых на новгородской берестяной грамоте №906, стратиграфически датируемой 3-й четв. XI в. [51] . По мнению исследователя, под «отцом Василием» подразумевается Владимир Святославич, имевший в крещении имя Василий.

Вместе с тем существует и др. т. зр. (И. И. Малышевский, М. Славнитский, Е. Е. Голубинский, М. С. Грушевский, Г. П. Федотов Водофф и др.), согласно которой о канонизации Владимира Святославича нельзя говорить до сер. XIII в. Указывается, что:

еще в 40-х гг. XIII в. имя Владимир не было внесено в святцы, т. к. родившийся в это время волынский кн. Владимир (Иоанн) Василькович получил в Крещении имя Иоанн [52] ;

эпитет «святой» впервые применяется к Владимиру Святославичу в Галицко-Волынской летописи, в части, созданной, вероятно, в 1261 г. [53] ;

первое известие о храме, посвященном Владимиру Святославичу, относится к 1311 г., когда архиеп. Давид поставил в Новгороде «на воротех» каменную церковь «святого Володимира» (НПЛ. С. 93);

в составленном в 80-х гг. XIII в. Житии св. кн. Александра Невского упоминание о том, что Невская битва со шведами 15 июля 1240 г. произошла не только «на память святых отьць 600 и 30 бывша збора в Халкидоне, и святою мученику Кюрика и Улиты», но и «святаго князя Володимера, крьстившаго Русскую землю», есть только в варианте, представленном в Лаврентьевской летописи [54] , тогда как в др., более ранних, редакциях слов о Владимире Святославиче нет; это заставляет квалифицировать данный текст как позднейшее добавление.

По наблюдениям О. В. Лосевой, имя Владимир «не встречается в русских месяцесловах ранее XIV в. ... Более того, южнославянские месяцесловы XIII – XIV вв., которым хорошо известны многие русские праздники... не содержат памяти князя Владимира (15 июля)» (С. 91). Однако здесь следует отметить, что в святцах отмечаются, как правило, памяти общерус. святых, местночтимые вносятся в месяцесловы с большим опазданием и далеко не всегда. В то же время житие Владимир Святославич под 15 июля появляется в Прологах уже в 1-й пол. XIII в. старший древнерус. список ГИМ. Щук. № 97, который по палеографическим наблюдениям А. А. Турилова датируется нач.–сер. XIII в. [55] . Древнейший болг. список включен в состав агиографического сборника РНБ. Q.п.I.63, рубеж XIII–XIV вв. [56] . Протографом проложного жития несомненно послужил древнерус. список домонгольского времени, поскольку в южнослав. лит-ре неизвестны древнерус. произведения, созданные после 1237 г. Кроме того, необходимо заметить, что в южнослав. Прологах XIII в. Владимир Святославич упоминается чаще всего с эпитетом «святой». Так, в заметке о перенесении мощей блгв. князей Бориса и Глеба добавлено пояснение – «сына святаго Владимира, кнеза рушьскаго великаго, второго Константина, крестившаго всу Рушьскую землю» [57] . Вероятнее всего, что и в рус. лит. памятниках домонгольского времени Владимир Святославич уже именовался «святым». В «Слове похвальном на пренесение мощей святых страстотерпец Бориса и Глеба» (др. название – «Слово о князьях»), составленном во 2-й пол. XII в. (древнейший список датируется XV в.) наряду со святыми князьями Борисом и Глебом произносится похвала «святому Володимеру, приведъшу къ Богу тысяща тысящами и тьмы тьмами душь праведных» [58] .

Возможно, в первое время почитание Владимира Святославича пребывало в тени рано установившегося празднования святым Борису и Глебу , так что и церковное поминовение его происходило не самостоятельно, под 15 июля, а в дни памяти его сыновей-страстотерпцев. Так, в отрывке из месяцесловной части Студийского устава кон. XII в., хранящемся в Курском музее (№ 20959. Л. 4 об.), под 24 июля, после службы святым Борису и Глебу, есть запись: «Чтется житие князя Володимира, в томь есть и мучение святою Бориса и Глеба». Такой обычай мог сложиться очень рано, еще тогда, когда мощи святых Бориса и Глеба первоначально покоились в Вышгороде, в церкви св. Василия, где (как и в киевской церкви св. Василия или Десятинной церкви) молитвенное обращение к Владимиру Святославичу, в крещении Василию, могло бы возникнуть естественнее всего. Памяти святых Бориса и Глеба под 24 июля и Владимира Святославича под 15 июля являются единственными памятями рус. происхождения в «Каноннике Скалигера», созданном в Сев.-Вост. Руси [59] . В этой связи стоит напомнить также о древней и устойчивой иконографической практике изображать Владимира Святославича именно со святыми Борисом и Глебом: на фреске XIV в. из церкви во имя вмч. Феодора Стратилата в Новгороде, на миниатюре в Мусин-Пушкинском сборнике 1414 г. [60] и др.

Можно с большой долей уверенности говорить о существовании почитания Владимира Святославича в первые столетия после его кончины как в южн. (Киев, Вышгород), так и в севернорус. (Новгород) землях. Противоречивость свидетельств можно объяснить тем, что в XI – XIII вв. на Руси, как и в Византии (в отличие от Западной Церкви), не существовало единой процедуры канонизации, для установления почитания святого, по-видимому, достаточно было устного благословения митрополита или епископа.

Со 2-й пол. XIV в. почитание Владимира Святославича активно поддерживается московским великокняжеским домом. Во имя Владимира Святославича был крещен Серпуховской кн. Владимир Андреевич Храбрый , родившийся 15 июля 1353 г. В «Слове о житьи и о преставлении великаго князя Дмитрия Ивановича, царя Рускаго» (по предположению Г. М. Прохорова, составлено в кон. XIV – нач. XV в.) блгв. кн. Димитрий Иоаннович Донской прославляется как «отрасль благополодъна и цвет прекрасный» «царя Володимера, новаго Костянтина, крестившаго Роускую землю» [61] . В 1389 г. по заказу кнг. Марии Александровны, вдовы вел. кн. Московского Симеона Иоанновича Гордого, был вышит воздух «Спас Нерукотворный с предстоящими святыми», где в числе 8 святых представлены вмч. Димитрий Солунский и Владимир Святославич – св. покровители князей Димитрия Донского и Владимира Храброго. В нач. XV в. на княжеском дворе «в садех» за Москвой (совр. Старосадский пер. в Москве) уже существовала каменная церковь во имя Владимира Святославича (упом. в духовной грамоте вел. кн. Московского Василия I Димитриевича, составленной ок. 1417. [62] ; в 1514–1516 на месте этого храма архит. Алевиз Новый построил церковь с тем же посвящением [63] , храм неоднократно перестраивался, в 1991 в нем возобновились богослужения).

В 1-й пол. XV в. почитание Владимира Святославича приобрело черты церковно-гос. празднования. В ходе борьбы против Флорентийской унии на рус. почве была сформулирована идея о преемственности Московской Руси по отношению к Киевской, отразившаяся, в частности, в формуляре великокняжеских грамот, неотъемлемой частью которых стало обращение к «нашему прародителю, святому и равноапостольному великому князю Киева и всея Руси Владимиру» [64] . Поминание «великаго и благочьстиваго царя и князя Владимира» включается в предисловия к синодикам монастырей и кафедральных соборов (Синодик ростовского Успенского собора, 2-я четв. XV в. [65] ). О почитании Владимира Святославича московскими вел. князьями свидетельствует также пелена «Богоматерь Смоленская со святыми» (сер. XV в.), вышитая по заказу вел. кнг. Марии Борисовны, супруги вел. кн. Московского Иоанна III Васильевича , – на правой кайме пелены изображен Владимир Святославич. Портрет Крестителя Руси присутствует в росписях Благовещенского собора Московского Кремля (ныне существующие фрески 1547–1551 гг. сохранили программу росписи 1508 г.). В этот период княжеское служение начинает восприниматься как подвиг, сопряженный со святостью. Когда вел. кн. Василий III Иоаннович хотел перед смертью принять монашеский постриг, противники пострижения говорили ему: «Князь великий Владимер Киевский умре не в чернцах, не сподобися ли праведного покоя? И иные великие князи не в чернцах преставилися, не с праведными ли обрели покой?» [66] .

Наибольшее развитие представление о сакральном содержании княжеской и царской власти получило в эпоху царя Иоанна IV Васильевича Грозного , когда эта власть рассматривалась как «подвиг и долг перед своим народом, в первую очередь в сохранении веры, Церкви, Святой Руси» [67] ; Владимир Святославич начал восприниматься как воплощение идеала правосл. государя. Автор «Казанского летописца» проводит аналогию между деяниями Крестителя Руси и царя Иоанна Грозного: Владимир Святославич «иногда Греческую землю ратовав, и обрете, яко свещу на светиле, истинную православную веру, и тою нас всех просвети... Тако же и государь наш... брався и Божиею милостию одоле врагов, и нас всех свободи... от Змаилтескаго нашествия от Казанскихъ бесермен» [68] . Знаменательно, что, молясь в Коломне о победе своего войска, царь обращается с просьбой о заступничестве в первую очередь к Владимиру Святославичу, а потом к князьям Борису и Глебу, называя их «богосадной отраслью» святого [69] .

С XVI в. активно разрабатывается тема родства московских правителей из рода Рюриковичей, потом Романовых и князей Киевской Руси. В идеологии Иоанна Грозного святость рус. князей призвана была укрепить авторитет царской власти. В Книге Степенной царского родословия жития княгини Ольги, Владимира Святославича, князей Бориса и Глеба открывают 1-ю степень генеалогии рус. правителей; перечисление имен этих святых как прародителей московских царей встречается во мн. офиц. документах XVI в. Родство царя Иоанна Грозного с Владимиром Святославичем стало одним из аргументов принятия им царского титула: «Государь наш зовется царем потому: прародитель его, великий князь Владимир Святославич, как крестился сам и землю Русскую крестил, и царь греческий и Патриарх венчали ево на царство Русское, и он писался царем, а как преставился, инои образ ево на иконах пишут царем» [70] . Свое зримое воплощение эта тема получила в росписях домовых храмов и палат Кремлевского дворца, в изображениях родословного древа рус. государей – композициях, получивших наибольшее распространение со 2-й пол. XVII в., после присоединения Украины к России (1654).

В XVI в. крестильное имя Владимир распространяется в боярской и дворянской среде. Владимир Святославич был небесным покровителем Старицкого кн. Владимира Андреевича, двоюродного брата царя Иоанна Грозного. Владимир Святославич изображен в пророческом ряду на кайме плащаницы 1561 г. из Успенского собора Московского Кремля, вышитой в мастерской княгини Евдокии (Евфросинии) Старицкой (впосл. эта плащаница стала образцом для многих памятников рус. шитья [71] ). Над могилой Владимира Ивановича Воротынского, участника взятия Казани, погребенного в Кирилловом Белозерском в честь Успения Пресвятой Богородицы муж. монастыре, в 1554 г. на средства его вдовы была построена церковь во имя Владимира Святославича, ставшая впоследствии фамильной усыпальницей Воротынских.

Богослужебные тексты

Владимир Святославич в богослужебных текстах упоминается уже в каноне князьям-страстотерпцам Борису и Глебу в Минее служебной 1-й пол. XII в. [72] . Древнейший список служебной Минеи, содержащей стихиры и канон Владимиру Святославичу, датируется кон. XIII – нач. XIV в. [73] . Встречается в каноне и эпизод ниспровержения идолов Перуна и проч. языческих богов на месте строительства церкви: "Божественною волею твоею безбожнаго Перуна и кущю бесовьскую скрушивъ, и къ опаши коньстии привязавъ, повеле бити воиномъ идолы" [74] . В стихире «О преславное чюдо» из того же списка говорится о связи имен свт. Василия Великого и Владимиру Святославичу, сравниваемых, как в «Слове» Илариона, с ап. Павлом: «От лица днесь Василия веселяхутьс, въ честнеи его церкви, и царствует Христос Бог, обретевъ его яко Паула преже, и поставивъ князя вернаго на земли своеи» [75] .

На материале рукописей XIII – XVI вв. М. Славнитский выявил 3 редакции службы Владимиру Святославичу (XIII, XV и XVI вв.) и сделал вывод, что в печатные минеи XVII–XIX вв. не вошли многие из древнейших текстов. В ряде нотированных рукописей XVI – XVII вв. [76] содержится служба, неск. песнопений которой повествуют об отношениях Владимира Святославича с Хазарией.

Самый ранний нотированный источник, содержащий стихиры Владимиру Святославичу, был выявлен прот. Василием Металловым и датируется кон. XIV в. [77] . Со временем служба Владимиру Святославичу была обогащена новыми вариантами и редакциями распевов: так, в полном Стихираре сер. XVII в. [78] 11 стихир Владимиру Святославичу имеют надписание «ино знамя». Существует также путевая редакция песнопений Владимир Святославич [79] .

Тексты песнопений Владимиру Святославичу опубликованы в трудах митр. Макария (Булгакова) [80] , И. К. Куприянова [81] , Е. Е. Голубинского [82] , Славнитского. Муз. текст 2 стихир Владимиру Святославичу издавался прот. Металловым, Р. Паликаровой-Вердей, Н. С. Серёгиной.

Величание

Величаем тя, / святый равноапостольный великий княже Владимире, / и чтим святую память твою, / идолы поправшаго и всю Российскую землю Святым Крещением просветившаго.

Тропарь Владимиру, во св. крещ. Василию, вел. кн.

Уподобился еси купцу ищущему добраго бисера, / славнодержавный Владимире, / на высоте стола седя матере градов, / богоспасаемого Киева, / испытуя же и посылая к Царскому Граду / увидети православную веру, / обрел еси безценный бисер Христа, / избравшего тя яко втораго Павла, / и оттрясшаго слепоту во святей купели, / душевную вкупе и телесную. / Тёмже празднуем твое успение, / людие твой суще: / моли спастися душам нашим.

Источники Древнерусские источники

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 69–131; Т. 2. Стб. 57–118 (и по указ.); Т. 9. С. 35–70;

НПЛ. С. 121–169 (и по указ.);

ДРКУ. С. 12–84;

Шахматов А. А. Корсунская легенда (см. в разделе «Лит.»). С. 1074–1077 (46–49 в отд. отт.) [Житие особого состава];

Славнитский М. Канонизация св. кн. Владимира и службы ему по памятникам XIII–XVII вв. // Странник. 1888. Июнь/июль. С. 225;

Соболевский А. И. Памятники древнерус. лит-ры, посвящ. Владимиру Святому // ЧИОНЛ. 1888. Кн. 2. Отд. 2. С. 15–17, 24–30;

Срезневский В. И. Память и похвала кн. Владимиру и его Житие по сп. 1494 г. // ЗИАН. Ист.-филол. отд. 1897. Т. 1. № 6;

Никольский Н. К. Мат-лы для истории древнерус. духовной письменности. СПб., 1907. С. 8–21. (СбОРЯС; Т. 82, № 4) [«Слово о том, како крестися Владимир, возма Корсунь»];

Серебрянский Н. È. Древнерус. княжеские жития. М., 1915. С. 14–26;

Жития св. мучеников Бориса и Глеба и службы им / Пригот. к печ. Д. И. Абрамович. Пг., 1916. С. 1–7;

Зимин А. А. «Память и похвала Иакова Мниха» и Житие кн. Владимира по древнейшему списку // КСИС. 1963. Вып. 37. С. 65–72;

Молдован А. М. «Слово о законе и благодати» Илариона. К., 1984;

Князевская О. А. Отрывок древнерус. рукописи кон. XII – нач. XIII в. // Litterae slavicae Medii aevi: F. V. Mareš sexagenario oblatae. Mьnch., 1985;

Назаренко А. В. Нем. латинояз. источники IX–XI вв.: Тексты, пер., коммент М., 1993;

Макарий (Миролюбов), архим. Археол. описание церк. древностей в Новгороде и его окрестностях. СПб., 2003.

Иностранные источники

Всеобщая история Степаноса Таронского, Асох’ика по прозванию, писателя XI ст. / Пер. Н. Эмина. М., 1864;

Розен В. Р. Имп. Василий Болгаробойца: Извлеч. из летописи Яхъи Антиохийского. СПб., 1883 [араб. ориг. и рус. пер.];

Regel W. Analecta Byzantino-Russica. St.-Pb., 1891 (см. также рус. пер.: Голубинский. История РЦ. Т. 1. С. 248–252);

Кримський А., Кезма Т. Оповiдання арабського iсторика XI в. Абу Шоджi Рудраверського про те, як охрестилася Русь // Ювiлейний зб. на пошану акад. Д. Багалiя. К., 1927. С. 383–395;

Die Chronik des Bischofs Thietmar von Merseburg und ihre Korveier Überarb. / Hrsg. R. Holtzmann. В., 1935. (MGH. Scr. rer. Germ. NS; T. 9) [лат. ориг.; рус. коммент. пер.: Назаренко А. В. Нем. латинояз. источники IX–XI вв: Тексты, пер., коммент. М., 1993];

Kawerau P. Arabische Quellen z. Christianisierung Russlands. Wiesbaden, 1967. (Osteuropastud. d. Hochschulen d. Landes Hessen. R. II: Marburger Abhandl. z. Geschichte u. Kultur Osteuropas; Bd. 7) [араб. ориг. и нем. пер.];

Ioannis Scylitzae Synopsis historiarum / Rec. I. Thurn. В.; N. Y., 1973. (CFHB; Vol. 5);

List Brunona do krola Henryka / Wyd. J. Karwasiñka // MPH. N. S. 1973. T. 4/3;

Джаксон Т. H. Исландские королевские саги о Вост. Европе (с древнейших времен до 1000 г.): Тексты, пер., коммент. М., 1993. С. 117–219 [Сага об Олаве Трюгвасоне];

Сотникова М. П. Древнейшие рус. монеты X–XI вв.: Кат. и исслед. М., 1995. С. 19–96. № 1–176;

Точный рассказ о том, как был крещен народ россов / Пер Л. И. Щеголевой // Древнерус. лит-ра: Восприятие Запада в XI–XIV вв. М., 1996. С. 237–242).

Литература историческая

Соловьев. История. Т. 1; Малышевский И. И. Когда и где впервые установлено празднование памяти св. Владимира 15 июля? // ТКДА. 1882. № 1. С. 45–69; Владимирский сб.: В память 900-летия Крещения Руси. К., 1888;

Голубинский. История канонизации. С. 63–63;

он же. История РЦ. Т. 1/1–2;

Завитневич В. З. Владимир Святой как полит. деятель. К., 1888;

Соболевский А. И. В каком году крестился св. Владимир? // ЖМНП. 1888. Июнь. Ч. 2. С. 396–403;

Матченко И. П. Св. равноап. кн. Владимир – просветитель Руси: 900-летие Крещения Руси // Странник. 1888–1889 (отд. изд.: СПб., 1889);

Левитский Н. Важнейшие источники для определения времен Крещения Владимира и Руси и их данные: (По поводу мнения проф. Соболевского) // ХЧ. 1890. Т. 1. № 3/4. С. 370–421; № 5/6. С. 687–740; Т. 2. № 7/8. С. 147–174; № 9/10. С. 318–368;

Никольский Н. К. К вопросу об источниках летописного сказания о св. Владимире // ХЧ. 1902. Июль. С. 89–106;

Шахматов А. А. Один из источников летописного сказания о Крещении Владимира // Сб. ст. по славяноведению, посвящ. проф. М. С. Дринову. Х., 1905. С. 63–74;

он же. Корсунская легенда о Крещении Владимира // Сб. ст., посвящ. проф. В. И. Ламанскому по случаю 50-летия его ученой деятельности. СПб., 1906. Т. 2. С. 1029–1153 (отд. отт.: СПб., 1906);

он же. Разыскания о древнейших рус. летописных сводах. СПб., 1908 (особенно С. 13–28, 133–161);

он же. «Повесть временных лет» и ее источники // ТОДРЛ. 1940. Т. 4. С. 122–149;

Шестаков С. П. Очерки по истории Херсонеса в VI–X вв. Прил. 4: К вопросу о месте Крещения кн. Владимира. М., 1908. С. 125–137. (Памятники христ. Херсонеса; Вып. 3);

Бертье-Делагард А. Л. Как Владимир осаждал Корсунь // ИОРЯС. 1909. Т. 14. Кн. 1. С. 1–67;

Приселков М. Д. Очерки по церк.-полит. истории Киевской Руси Х–XII вв. СПб., 1913, 2003р. С. 20–38;

Грушевський М. С. Iсторiя Украïни-Руси. К., 19133. К., 1991р. С. 478–538;

Серебрянский Н. И. Древнерус. княжеские жития. М., 1915. С. 43–81 (2-я паг.);

Шмурло Е. Когда и где крестился Владимир Св.? Прага, 1928;

Baumgarten N. Le dernier mariage de St. Vladimir // OrChr. 1930. Vol. 18, № 2. P. 165–168;

Рыдзевская Е. А. Легенда о кн. Владимире в саге об Олаве Трюгвасоне // ТОДРЛ. 1935. Т. 2. С. 5–20; Владимирский сб.: В память 950-летия Крещения Руси: 988–1938. Белград, [1938];

Жданов Р. В. Крещение Руси и Начальная летопись // ИЗ. 1939. Т. 5. С. 3–30;

Каргер М. К. К вопросу о саркофагах кн. Владимира и Анны // КСИИМК. 1940. Кн. 7. С. 76–80;

Пархоменко В. А. Характер и значение эпохи Владимира, принявшего христианство // УЗ ЛГУ. Сер. ист. наук. 1941. № 8. С. 202–213;

Соловьев А. В. О печати и титуле Владимира Св. // BSl. 1947/1948. Т. 9. Р. 31–45;

Hellmann M. Vladimir der Heilige in der zeitgenössischen abendländisehen Überlieferung // JGO. 1959. Bd. 7. S. 397–112;

Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968 (по указ.);

Львов А. С. Исследование «Речи философа» // Памятники древнерус. письменности: Язык и текстология. М., 1968. С. 333–396;

Рорре A. The Political Background to the Baptism of Rus’: Byzantine-Russian Relations between 986–988 // DOP. 1976. Vol. 30. P. 197–244 (перепеч.: Рорре А. The Rise of Christian Russia. L., 1982. N II);

idem. Vladimir, prince chretien // Le origini e lo sviluppo della cristianità slavo-bizantina / Ed. S. W. Swierkosz-Lenart. R., 1992. P. 43–58. (Nuovi studi storici; T. 17);

Poppe D., Poppe A. Dziewos³ êby о porfirogenetkê Annê // Cultus et cognitio: In honorem A. Gieysztor. Warsz., 1976. S. 451–468;

Schreiner P. Ein wiederaufgefundener Text der Narratio de Russorum conversione und einige Bemerkungen zur Christianisierung der Russen in byzant. Quellen // Bbl. 1978. T. 5. S. 297–303;

Рапов О. М. О дате принятия христианства кн. Владимиром и киевлянами // ВИ. 1984. № 6. С. 34–47;

он же. Еще раз о датировке взятия Корсуня кн. Владимиром // ВВ. 1988. Т. 49 (74). С. 190–194;

Богданова Н. М. О времени взятия Херсона кн. Владимиром // ВВ. 1986. Т. 47(72). С. 39–46 (см. также ВВ. 1988. Т. 49. С. 195–201);

Müller L. Die Taufe Russlands. Münch., 1987. S. 92–116;

он же. Рассказ «Повести временных лет» о крещении Владимира Святославича // Мюллер Л. Понять Россию: Ист.-культурные исслед. М., 2000. С. 60–70;

Vodoff V. Naissance de la Chretienté russe. P., 1988 (по указ.);

Tausend Jahre Christentum in Russland: Zum Millenium der Taufe der Kiever Rus' / Hrsg. K. Ch. Felmy, G. Kretschmar, F. von Lilienfeld, C.-J. Roepke. Gött., 1988;

Obolensky D. Cherson and the Conversion of Rus’: An Anti-revisionist view // BMGS. 1989. Vol. 13. P. 244–256;

Щапов Я. H. Государство и церковь Древней Руси Х–ХШ вв. М., 1989 (по указ.);

Proc. of the Intern. Congress Commemorating the Millenium of Christianity in Rus’-Ukraine / Ed. O. Pritsak, I. Ševèenko, M. Labunka. Camb. (Mass.), 1990. (HUS. Vol. 12/13);

Shepard J. Some Remarks on the Sources of the Conversion of Rus’ // Le origini e lo sviluppo... P. 59–96;

Беляев С. А. Поход кн. Владимира на Корсунь: (Его последствия для Херсонеса) // ВВ. 1991. Т. 51(76). С. 153–164;

он же. О названии церкви, в которой был крещен кн. Владимир // ДРВМ. 2001. № 2 (4). С. 50–68;

Seibt W. Der hist. Hintergrund und die Chronologie der Taufe der Rus’ (989) // The Legacy of Saints Cyril and Methodius to Kiev and Moscow / Ed. A.-E. Tachiaos. Thessal., 1992;

Арранц М. О Крещении кн. Владимира // Тысячелетие введения христианства на Руси, 988–1988. [М.], 1993. С. 61–76;

Архипов А. К. К изучению сюжета о выборе веры («Повесть временных лет» и «еврейско-хазарская переписка») // Jews and Slavs. Jerusalem; St.-Pb., 1993. Vol. 1. P. 20–43;

Васильев М. А. Вел. кн. Владимир Святославич: от языческой реформы к Крещению Руси // Славяноведение. 1994. № 2. С. 38–55;

Назаренко А. В. Русь и Германия в IX–X вв. // Древнейшие гос-ва на территории России, 1991 г. М., 1994. С. 99–131;

он же. Др. Русь на междунар. путях: Междисциплинарные очерки культурных, торговых, полит. связей IX–XII вв. М., 2001. С. 339–450;

Пономарёв А. Л., Сериков Н. И. 989 (6496) год – год Крещения Руси: (Филол. анализ текстов, астрология и астрономия) // Причерноморье в Средние века. М., 1995. Вып. 2. С. 4, 60–182;

Милов Л. В. Легенда или реальность? (О неизв. реформе Владимира и Правде Ярослава) // Древнее право. М., 1996. № 1. С. 201–218;

Подскальски Г. Христианство и богосл. лит-ра в Киевской Руси (988–1237 гг.). СПб., 1996 (по указ.);

Карпов А. Ю. Владимир Святой. М., 1997. (ЖЗЛ);

Поппе А. В. Владимир Святой: У истоков церк. прославления // Византинороссика. 2000. Т. 2. С. 9–55;

Янин В. Л., Зализняк А. А. Берестяные грамоты из новгородских раскопок 1999 г. // ВЯ. 2000. № 2;

Korpela J. Prince, Saint and Apostle: Prince Vladimir Svjatoslaviè of Kiev, his Posthumous Life, and the Religious Legitimization of the Russian Great Power. Wiesbaden, 2001;

Успенский Б. Когда был канонизирован кн. Владимир Святославич? // Palaeoslavica. 2002. Т. 10. № 2. P. 271–281;

Жиленко I. В. Описи знайдення мощей св. рiвноапостольного кн. Володимира свт. Петром Могилою // Могилянськi читання, 2002 р.: Зб. наук. праць. К., 2003. С. 196–204;

[Клосс] Б. М. Житие кн. Владимира // Письменные памятники истории Др. Руси. СПб., 2003. С. 199–201;

Самойлова Т. Е. Тема царской и княжеской святости в росписях Благовещенского собора // Царский храм: Святыни Благовещенского собора в Кремле. М., 2003;

Щапов Я. Н. «Память и похвала» кн. Владимиру Святославичу Иакова мниха и Похвала княгине Ольге // Письменные памятники истории Др. Руси. СПб., 2003. С. 181–185;

Маясова Н. А. Вновь обретенный шедевр // ГММК. Мат-лы и исслед. М., 1995. Т. 10: Древнерус. худож. шитье. С. 39–52;

Силкин А. В. Неизвестный памятник Строгановского лицевого шитья из г. Хлынова // Там же. С. 131, 133.

Литература по богослужебным текстам

Славнитский М. Канонизация св. князя Владимира и службы ему по спискам XIII–XVII вв. с прил. двух неизд. служб по рукописям XIII и XVI вв. // Странник. 1888. Май/Авг. С. 197–238;

Соболевский А. И. Памятники древнерус. лит-ры, посвящ. Владимиру Святому // ЧИОНЛ. 1888. Кн. 2. Отд. 2. С. 7–12, 17–30, 45–58;

он же. «Память и похвала» св. Владимиру и «Сказание» о св. Борисе и Глебе // ХЧ. 1890. Ч. 1. С. 791–795;

Срезневский В. И. Мусин-Пушкинский сб. 1414 г. в копии нач. XIX в.. СПб., 1893. С. 18;

Яблонский В. Пахомий Серб и его агиогр. писания. СПб., 1908. С. 198–217;

Металлов В. М. Русская семиография. СПб., 1912. Табл. 62;

Бугославский С. А. К лит. истории «Памяти и похвалы кн. Владимиру» // ИОРЯС. 1925. Т. 29. С. 105–159;

Федотов Г. П. Канонизация св. Владимира // Владимирский сб. Белград, 1939. С. 188–196;

Palikarova-Verdeil R. La musique byzantine chez les bulgares et les russes. Copenhague, 1953. P. 169–170;

Розов Н. Н. Рукописная традиция «Слова о законе и благодати» // ТОДРЛ. 1961. Т. 17. С. 42–53;

Подобедова О. И. Московская школа живописи при Иване IV. М., 1972. С. 10–21;

Высоцкий С. А. Ктиторская фреска Ярослава Мудрого в Киевской Софии // ДРИ. М., 1988. Вып.: Художественная культура X – 1-й пол. XIII в. С. 120–134;

Серегина Н. С. Песнопения рус. святым: (По мат-лам рукописной певч. книги XI–XIX вв. «Стихирарь месячный»). СПб., 1994. С. 66–73, 244–249, 300–309.

Использованные материалы

Фрагмент статьи из VIII т. «Православной энциклопедии», М. 2004

http://sedmitza.ru/index.html?sid=77&did=45510&p_comment=belief

[1] ПСРЛ. Т. 41. С. 44

[2] Thietm. VII, 73–74. P. 488; Назаренко. Немецкие латинояз. источники. С. 136, 141

[3] ПСРЛ. Т. 9. С. 35; Т. 37. С. 60

[4] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 18; Т. 2. Стб. 13

[5] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 79–80, 121; Т. 2. Стб. 67, 105; НПЛ. С. 128, 159; Жития св. мучеников Бориса и Глеба. С. 27–28 и др.

[6] Толочко П. П. Др. Киев. К., 1983. С. 40–42

[7] Procop. Bella. Vol. 2. P. 357 = De bello Goth. III 14, 23–24

[8] Срезневский. Память и похвала. С. 10; Голубинский. История РЦ. Т. 1. С. 231; Серебрянский. С. 20

[9] археологические остатки более раннего языческого святилища обнаруживаются в центре довладимирова города: Каргер М. К. Др. Киев. М.; Л., 1958. Т. 1. С. 105–112

[10] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 82; Т. 2. Стб. 69

[11] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 79; НПЛ. С. 128

[12] Коковцов П. К. Еврейско-хазарская переписка в X в. Л., 1932. С. 78–80, 94–97, 114; Голб К., Прицак О. Хазарско-еврейские документы X в. М.; Иерусалим, 1997. С. 138–140

[13] Theoph. Contin. IV 15. P. 164; Scyl. P. 91

[14] Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Вост. Европе. М., 1967. Т. 2. С. 146–147; Kawerau. Arabische Quellen. S. 25, 46–47

[15] Regel. Analecta. P. 44–51

[16] Джаксон. Исландские королевские саги. С. 129–130, 138–139, 143–144, 147–148 и сл.

[17] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 111; Т. 2. Стб. 97

[18] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 112; Т. 2. Стб. 98

[19] В похвале Владимиру Святославичу из «Слова о законе и благодати» Илариона, буд. митр. Киевского, 40-х гг. XI в. или в «Чтении о святых Борисе и Глебе» прп. Нестора, вероятно, 80-х гг. XI в.

[20] Scyl. P. 336

[21] Розен. Имп. Василий Болгаробойца. С. 23–24, ср. также С. 200–202; Кримський, Кезма. Оповiдання. С. 394–395; Kawerau. Arabische Quellen. S. 14–22

[22] Leo Diac. X, 10. P. 175

[23] В. Г. Васильевский, В. Р. Розен

[24] Thietm. VII. 72. Р. 486; Назаренко. Немецкие латинояз. источники. С. 135, 140

[25] С. 142, 175

[26] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 118; Т. 2. Стб. 103

[27] Молдован. «Слово». С. 93

[28] Thietm. VIII 32. Р. 530; Назаренко. Немецкие латинояз. источники. С. 137, 142

[29] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 124; Т. 2. Стб. 109; Карпов. Владимир Святой. С. 431–432

[30] ДРКУ. С. 15, 16, 18 и др.

[31] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 118–119; Т. 2. Стб. 103

[32] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 126; Т. 2. Стб. 111

[33] История Российская. М.; Л., 1963. Т. 2. С. 70

[34] ср., напр., вкладываемые в уста Святополка Туровского в «Чтении о св. Борисе и Глебе» упреки Владимира Святославича, что Борис «хощеть по смерти отца своего стол прияти» – Жития св. мучеников Бориса и Глеба. С. 6–7

[35] Traité de tactique, connu sur le titre «Traite de castrametation redige a ce qu'on croit» / Ed. A. Martin. P., 1898. P. 29, 39, 51

[36] Розен. Имп. Василий Болгаробойца. С. 40

[37] Всеобщая история Стефаноса Таронеци. С. 200–201

[38] Annales Hildesheimenses / Ed. G. Waitz. Hannover, 1878. P. 25

[39] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 126; Т. 2. Стб. 111

[40] Thietm. IV 58; VI 92; VII 72. Р. 198, 382, 486; Назаренко. Немецкие латинояз. источники. С. 134–135, 139–141

[41] Thietm. VIII 32. P. 530; Назаренко. Немецкие латинояз. источники. С. 137, 142

[42] List Brunona. S. 98–99

[43] Добрыня и Василий Казимиров // Былины. М., 1916. Т. 1. С. 43

[44] Сага о Дитрихе Бернском (Веронском) XIII в.

[45] Известны 2 отличающихся друг от друга описания этого обретения: в кн. митр. Самуила (Миславского) «Краткое ист. описание Киево-Печерской лавры» (СПб., 1817. С. 105–106) и, по сведениям И. И. Жиленко, в неопубл. рукописи XVIII в. из Киево-Печерской лавры – НБУВ ИР. П. 390 (194).

[46] Молдован. «Слово». С. 95–96, 98

[47] древнейший список – БАН. 4.9.37, 2-я пол. XIII в.

[48] Владимира Святославича

[49] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 130–131; Т. 2. Стб. 115, 117

[50] Срезневский. Память. С. 5–6

[51] Янин, Зализняк. Берестяные грамоты. С. 6

[52] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 919–920

[53] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 821

[54] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 479

[55] СКСРК, XIV в. Вып. 1. Прил. 2. № д 60. С. 653

[56] СКСРК, XI–XIII. № 304. С. 276

[57] ГИМ. Увар. № 70. Л. 244 об.– 245, кон. XIII – нач. XIV

[58] БЛДР. Т. 4. С. 226

[59] A Russian Church Slavonic Kanonnik, 1331–1332 / Ed. A. H. van den Baar. The Hague, 1968. P. 199, 241, 256, 260

[60] Срезневский И. И. Древние изображения. Табл. II–III

[61] ПСРЛ. Т. 4. Ч.1. С. 351–352

[62] ДДГ. № 21. С. 58

[63] ПСРЛ. Т. 30. С. 141

[64] Поппе. С. 44

[65] РНБ. Кир.-Бел. № 6/1083. Л. 300–302 об., 80-е гг. XV в.; Синодик Успенского собора Московского Кремля, XVI в. // ДРВ. М., 17872. Ч. 6. С. 438, 491

[66] ПСРЛ. Т. 6. С. 273–274

[67] Самойлова. С. 26

[68] ПСРЛ. Т. 19. Стб. 475–476

[69] ПСРЛ. Т. 19. Стб. 398

[70] СбРИО. Т. 59. СПб., 1887. С. 436–437

[71] Маясова. С. 52. Прим. 32

[72] РГАДА. Ф. 381. № 122

[73] РНБ. Соф. 382. Л. 67–71 об.). В тексте канона есть упоминания, свидетельствующие о том, что он был создан, когда существовала церковь, освященная во имя равноап. кн. Владимира: «Придете вси, снидетется к честьней церкви Володимера святого, нареченаго Василия, преблаженаго великаго князя угодника Христова преславнаго» [[Соф. № 382. Л. 69; тот же текст есть и в др. списках XIV–XV вв.: Соф. 209. Л. 131; Соф. 386. Л. 77 об.

[74] РНБ. Соф. 382. Л. 68 об.

[75] РНБ. Соф. 382. Л. 67

[76] напр., РНБ. Кир.-Бел. 586/843

[77] РГБ. Ф. 113. № 3. Л. 183–183 об.

[78] РГБ. Ф. 379. № 66. Л. 331 об.–339 об.

[79] напр., РНБ. КБ. № 623/889

[80] История Русской Церкви: В 2 т. СПб., 1857. Т. 1. С. 250–254

[81] Обозрение пергаменных рукописей новгородской Софийской б-ки. СПб., 1857. С. 69

[82] История РЦ: В 2 т. Т. 1. Ч. 2. М., 1881. С. 443–444

ДРЕВО - открытая православная энциклопедия: http://drevo.pravbeseda.ru

О проекте | Хронология | Календарь | Клиент