Значение ЮЛИИ СИРИЙСКИЕ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона

римские императрицы или родственницы императоров III в. (во времена Северов). Этим именем объединяются четыре выдающиеся женщины, связанные между собой происхождением из одной и той же даровитой и предприимчивой сирийской семьи и проводившие, в общем, однородные начала религиозной политики. Это были: Ю. Домна, жена императора Септимия Севера, сестра ее Ю. Мэза и две дочери последней — Ю. Соэмиада и Ю. Мамея, давшие римскому миру двух императоров в лице своих сыновей. Славные талантом и энергией, блиставшие красотой, они в течение 15—20 лет играли руководящую роль в обществе. Идеалом женщины в конце истории древнего мира уже перестали служить "семейные добродетели". "Эмансипация" женщины достигла больших успехов. Женщины могли свободно располагать имуществом и составлять корпорации, пользовались значительной социальной независимостью, занимались искусством, литературой, даже философией, увлекались религиозными новшествами. Многие из них вырождались под действием распущенных нравов; другие выдвигались тонким умом, повышенными духовными интересами и недюжинной культурной инициативой. В частности, названные "сирийские Ю." представляют собой оригинальный женский тип, переходный от язычества к христианству, ярко воплощая в себе дух религиозного "синкретизма" (см.), присущего их веку. Смелые и твердые, как старые римлянки, образованные и умные, как греческие гетеры, грациозные и обворожительные, как истинные сириянки, преданные мистицизму, как дочери Востока, способные схватывать сущность реальной политики, как рожденные Западом, жаждущие наслаждения, как куртизанки, но вместе с тем готовые к решительным поступкам, как государственные мужи, — эти баловницы судьбы оказались превосходными выразительницами многоразличных влечений и вкусов, которые захватывали и тревожили души их современников.1) Ю. Домна — родилась в Эмезе; отец ее Юлий Бассиан был жрецом при храме Солнца. Ее взял в жены Септимий Север (187 г.), увлеченный ее умом и красотой, а также прельстившись оракулом, который предсказывал ей брак с государем. Гордая, стойкая и неудержимо честолюбивая, Ю., как говорили, убедила мужа стремиться к престолу, и хотя не смогла вполне подчинить себе этого твердого человека, но оказывала на него значительное влияние, даже в политике, действуя религиозными мотивами на его суеверную душу. Ю. родила Септимию двух сыновей — Каракаллу (188 г.) и Гету (189 г.); сопровождала его на Восток (в Азию и Египет) и на Запад (в Британию). По ее настоянию он вступил в борьбу с Нигером и Альбином. Главным врагом ее был любимец Севера, Плаутиан, которому удалось охладить к ней мужа обвинениями ее в прелюбодеяниях и заговорах. Трудно сказать, насколько эти наговоры были справедливы, но Плаутиана заколол Каракалла в присутствии самого императора, а Ю. осталась невредимой. Жажда власти заставила ее стерпеть уже после смерти Септимия Севера злодеяние старшего сына, умертвившего своего брата, ее любимца Гету, почти в ее объятиях (212 г.). Она примирилась с братоубийцей, надеясь забрать его в руки. Равнодушный ко всему, кроме грубых удовольствий, Каракалла, став императором, предоставил ей заведовать государственной канцелярией (cura epistolarum) и фактически руководить управлением. Рассказы врагов о том, что она полонила сына чарами своей еще сохранившейся телесной красоты и вступила с ним в противоестественную кровосмесительную связь, вряд ли заслуживают доверия: она не могла не понять, что подобного рода порок должен был подорвать ее авторитет даже в испорченном обществе, а политическая страсть побеждала в ней половое извращение. Никогда еще ни одна женщина не достигала такой высоты. В посланиях к сенату имя ее ставилось рядом с императорским; ее величали почетными именами Augusta, mater senatus, mater castrorum, patriae, отождествляли с богинями Венерой и Вестой, Деметрой и Герой, строили храмы в ее честь; восточное имя ее Домна сопоставляли латинским термином domina (госпожа). Безграничность притязаний Ю. обнаружилась особенно ярко в ее последние дни. Когда в Антиохии до нее дошла весть о гибели сына, она решилась противопоставить узурпатору Макрину свою собственную власть, требовала от преданного Каракалле войска провозглашения ее "государем", вдохновляясь образами Семирамиды и Никотрисы. Убедясь, что дело ее потеряно, она уморила себя голодом. Обоготворенный ее образ вступил в пантеон цезарей, правивших миром. Великолепные бюсты и медали увековечили прекрасные черты ее лица.Как ни велико было политическое влияние Ю. Домны, но истинным царством ее являлась сфера умственной деятельности. Занятия наукой были для Ю. не одним развлечением: она нашла в них пищу для своего пытливого ума. Около нее расцвел настоящий "салон" вроде тех, которые создавали знаменитые женщины эпохи Перикла, времен Ренессанса и века Просвещения. Цивилизация была тогда высока и разнообразна; отличительной особенностью умственных вкусов собиравшегося около Ю. Домны просвещенного кружка являлось именно стремление к энциклопедизму. Выдающиеся и изящные представители всевозможных отраслей науки, литературы, красноречия, поэзии, искусства принимались с распростертыми объятиями в блестящем кружке и пользовались щедрыми милостями императрицы. Мы видим в числе постоянных членов ее салона поэтов, как Оппиан и Гордиан, ученых, как Галлен и Серен Саммоник, рассказчиков, как Элиан, юристов, как знаменитые Папиниан, Ульпиан и Павел, историков, как Диоген Лаэрт и Марий Максим, педагогов, как Антипатр Персеполийский, воспитатель детей императрицы. Носителями литературы и философии здесь были "софисты", знавшие все, умевшие обо всем говорить, во главе которых стоял Филострат Лемносский, любимый собеседник Ю. Домны. Все эти люди принадлежали ко всевозможным народам, но больше всего было между ними греков и сирийцев. В просвещенной гостиной сияли также даровитые женщины. Сам император посещал иногда собрания; Гета был в них активным лицом; удавалось привлекать туда даже Каракаллу. Сочинения Афинея ("Деипнософисты") и Филострата ("Биографии софистов") дают понятие об интересах, господствовавших среди "цвета образованности" эпохи. Беспрепятственное наслаждение всеми благами культурного комфорта, непринужденное пользование, по собственному выбору, утонченнейшими продуктами литературы и искусства, капризные прогулки по всем ступеням длинной и извилистой лестницы, соединяющей серьезные вопросы науки, с одной стороны, и элегантные мелочи жизни — с другой, а поверх всего этого — легкость нравов: таков, по-видимому, был общий дух тогдашней отборной интеллигенции. На самом деле, однако, лучших людей среди ее членов волнуют "великие проблемы бытия"; они стремятся к познанию истины о мире и к определению смысла жизни. Они мучаются от наблюдения зла и от сознания греховности, не удовлетворяются работой для личного счастья в настоящей жизни — и это заставляет их искать конечных ответов на коренные вопросы в религии. Развращенные души хотят очиститься и подняться верой, мистически надеясь на помощь свыше. Жажда разрешить тревожные сомнения побуждает мыслителей такого склада черпать материал в религиях всего мира, создать громадную "федерацию богов"; но они понимают необходимость найти упрочивающее начало, которое переработало бы нестройную, сложную смесь разнородных начал, организовало бы гармоническую систему миросозерцания. В духовной атмосфере двора Ю. Домны такой объединяющей силой явились возрождающиеся идеи пифагорейства, своеобразно переплетавшиеся с доктринами позднейшей греческой и александрийской философии. На такой почве вырастала тенденция к спиритуалистическому монотеизму, к тяготению всех божеств около одного верховного божественного принципа. Рядом с этим развивалось учение о приобретении вечной жизни путем очищения от греха, подвигами аскетизма. Главный сотрудник Ю. Домны, Филострат, чтобы показать новым верующим, благочестивым и искупающим беззакония путь спасения, написал, по ее настоянию, идеализированную биографию Аполлония Тианского, как образец "святого человека", открывающего цель жизни, ведущего к сближению с божеством. Сочинение Филострата служит лучшей иллюстрацией духовно-нравственных стремлений века. Во всем этом мистическом движении важный почин принадлежал Ю. Домне, и не она была причиной слабости того "синкретизма", двигатели которого оказались лишь подражателями, компиляторами, неспособными вдохнуть новое творческое, зиждительное начало в позднюю античность.2) Ю. Мэза (M?sa) — сестра предыдущей, немногим менее даровитая и сильная; поддерживала ее в политике и в покровительстве просвещению. Она вступила в брак с Юлием Авитом, очень богатым сенатором, от которого имела двух дочерей (см. ниже). В 217 г., по приказанию Макрина, она принуждена была вернуться в Эмезу, куда увезла свои сокровища. Не сокрушенная несчастьем, настойчивая и властолюбивая, она вела оттуда деятельную агитацию в пользу возведения на престол своего старшего внука Гелиогабала, распространяя слух, что он рожден дочерью ее от Каракаллы, и таким образом вызвав к нему сочувствие войска. При ее энергичном участии произошел в 218 г. на Востоке бунт в пользу Гелиогабала; он провозглашен был императором, и Ю. Мэза последовала за ним в Рим, где совершила торжественное перенесение праха Ю. Домны и Геты в мавзолей Антонинов. Как и сестра, она оказывала большое влияние на политику, стараясь направить к разумным целям действия своего недостойного внука. Она пыталась удержать Гелиогабала от безумных излишеств, но когда убедилась, что он возбудил против себя всеобщую ненависть, стала искусно подготовлять переворот в пользу младшего внука, Александра Севера. Вскоре после того, как последний был сделан Августом, Ю. Меза умерла и получила апофеоз (222 г.). По своему духовному складу она принадлежала к тому же течению, которым руководила Ю. Домна. Не удовлетворяясь властью и роскошью, она влеклась в "мир чудесного", жаждала "святости", искала способа раздвинуть завесу, отделяющую людей от "потустороннего" мира, проникнуть "в тайны внутренней природы божества".3) Ю. Соэмиада (Julia So?mias Bassiana) — дочь Ю. Авита и Ю. Мэзы; была в супружестве с Секстом Варием Марцеллом и от него имела сына Авита Бассиана. Последний во время изгнания бабки и матери в Эмезу, стал жрецом тамошнего храма бога Солнца и отличался горячей преданностью этому страстному, оргиастическому культу. Как император, он назывался по имени своего бога, Гелиогабалом (Элагабалом, El-Gabal), и на престоле остался "религиозным мономаном", стремясь подчинить все верования мира своему великому сирийскому богу. В этом деле мать была для него верной пособницей. Как истые сирийцы, они выдвигали грубо-натуралистическую сторону фанатического культа, требовавшего от поклонников экстатического самозабвения. Пылкая, столько же беспутная, сколько мать была властолюбива, Ю. Соэмиада являла собой полное и бесстыдное воплощение староханаанского духа. Жаждавшая наслаждений гораздо больше, чем могущества, она представляла собой тип экзальтированных жриц, поклонниц начала зарождения, плодородия и размножения, вечности жизни. В половом экстазе они инстинктивно искали иллюзию удовлетворения мистической потребности и в эксцессах тела заглушали мучительные запросы духа. Гелиогабал и Ю. Соэмиада погрузили Рим в такую бездну противоестественного разврата, чуждого природе западных рас, что кровавая развязка оргиастической драмы оказалась неизбежной: Ю. Соэмиада погибла вместе с сыном жертвой вооруженного бунта (222 г.) — реакции против бешеной тирании и жестокого культа. Несмотря на отталкивающую внешность религиозной попытки Гелиогабала и Ю. Соэмиады, нельзя не усмотреть в ней болезненного симптома своеобразных религиозных исканий. Они так же стремились к "всемирной религии", но не путем объединения всех богов идеей высшего божественного начала, а путем подчинения их верховной власти одного из них, который должен был быть признан абсолютным монархом на небе, как римский император — на земле. El-Gabal — это грубый предшественник позднейшего насильственного официально-государственного единобожия. Неспособность его поклонников отрешиться от старого натурализма лишила затеянную реформу всякой силы, обрекла ее на неминуемое крушение, но это не избавило общество от нравственной отравы, всегда свойственной разливу оргиазма.4) Ю. Мамея (J. Avita Mamaea Augusta) — младшая сестра предыдущей; от Марциана имела сына Бассиана Алексиана (род. в 208 г.), который после низложения и умерщвления Гелиогабала усилиями бабки и матери был возведен на престол цезарей и правил под именем Александра Севера. Мамея оказала не меньше влияния на своего сына, чем Соэмиада — на Гелиогабала. Менее талантливая в области науки и литературы, чем Ю. Домна, менее искусная в политике, чем Ю. Мэза, менее очаровательная внешностью, чем Ю. Соэмиада, Ю. Мамея была достаточно умна и энергична, чтобы приобрести и удержать власть, и мягкая природа ее сына легко подчинялась ее воздействию. Она в особенно высокой степени обладала одним свойством, которое первым трем Ю. было чуждо, моральной возвышенностью. Благочестие ее сердца (mulier religiosissima) отражалось в чистоте жизни и безукоризненности поведения. Она сумела сберечь эту чистоту среди общества, извращенного даже в религиозных влечениях. Связанная с сыном чувством глубокой привязанности, она задалась целью сделать из него образцового правителя. Она дала ему блестящее образование, а потом окружила просвещенными советниками: Павел, Ульпиан, Помпоний, Марциан, Каллистрат, Гермогениан, Модестин, вся школа Папиниана составили около него плеяду замечательных государственных людей, создавших последний расцвет правового творчества в Римской империи. Над всеми делами и при господстве Мамеи царила задача религиозной реформы. Направление последней в правление Александра Севера, т. е. в годы влияния Мамеи, можно назвать "идеалистическим синкретизмом", составлявшим противоположность сенсуализму Гелиогабала и Соэмиады. Полная терпимость, уважение ко всем культам, сближение с христианством (сношения Александра и Мамеи с Оригеном), объединение всех богов духом всеобщей нравственной мягкости, братского чувства, поклонение "святости" — такова была общая тенденция этой последней попытки III века преобразовать язычество. Она окончилась крушением, вследствие своей эклектической бесхарактерности, стремления слить непримиримые элементы в универсальной "теокразии" (механическом громадном "столплении" богов). Участь Александра и Мамеи, подобная участи их предшественников (235 г.), свидетельствует о неудаче задуманного ими дела, о бессилии синкретизма возродить старую веру. Ни наука, ни мистическое наступление, ни нравственная кротость не спасли разлагавшегося язычества.Литература. Dessau, "Prosopographia imperii romani" (часть I, Б., 1897); G. Goyau, "Chronologie de l'empire romain" (П., 1891); H. Schiller, "Gesch. der r?mischen Kaiserzeit" (Гота, 1883); J. R?ville, "La religion ? Rome sous les S?v?res" (П., 1886; есть русский перевод).Ив. Гр.