Значение ЦЕРКОВНОЕ КРАСНОРЕЧИЕ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона

как особый вид ораторского искусства, ведет свое происхождение из красноречия античного, так как среди первых христианских проповедников апостольского периода были лица, прошедшие систематическую школу у греческих и латинских риторов. Распространяя новую религию среди культурных язычников, требовавших от всякого оратора уменья применять к своим речам правила античного красноречия, первые представители церковно-общественной проповеди должны были пользоваться теми же приемами ораторского искусства, которые были выработаны в лучшие периоды классических литератур. Мы знаем, напр., что ап. Павел произнес несколько речей в Афинах пред стоическими и эпикурейскими философами. С другой стороны, в основу Ц. красноречия вошли восточные элементы; это были те черты глоссолалии, дидаскалии и профитии, которые характеризуют первобытную бессознательно-экстатическую проповедь первых веков (см. Проповедь). На этих двух основах — классической и иудейской — и развивались последующие школы Ц. красноречия. Поэтому до самого конца XVII в. законы Ц. красноречия входили в состав школьной риторики, ведавшей, главным образом, внешние стороны проповедей, рекомендовавшей компилятивный способ их составления с указанием источников и т. д. Такой порядок мы находим и в католическом, и в русском Ц. красноречии: образцами для известного труда Иоанникия Голятовского "Наука албо способ зложения Катания" (Львов, 1655) и разных руководств по Ц. красноречию, бывших в употреблении в Киевской духовной академии — вроде "Orator" (1688), "Concha" (1698), "Arbor Tulliana" (1685), "De arte Rhetorica" Феофана Прокоповича и других, — служили аналогичные руководства: Raymondi Lullii, "Орега еа, quae ad inventam a Lullio artem universalem pertinent" (1607); Cypriani Soari, "De arta Rhetorica" (1636); Thomae Aquinati, "Summa Theologicci" (Парма, 1652) и т. д. См. М. Безобразова, "O великой науке Раймунда Люллия" ("Журн. Мин. Нар. Просв.", 1896, стр. 389 — 399); Н. И. Петров, "Киевская Академия во второй половине XVII века" (Киев, 1895); В. Ф. Певницкий, "Средневековые гомилетики" (Киев, 1895). Только в конце ?VII в. западные и русские проповедники начинают делать различие между Ц. красноречием и светским. В 1681 г. появилось руководство Cansini, "De eloquentia sacra et humana", а в начале XVIII в. преподаватель риторики в Заиконоспасской академии (1709 — 1715), Иоаким Богомоловский, получивший образование в польских и немецких школах, составил руководство по гомилетике, где впервые русское Ц. красноречие строго отделялось от светского. Правда, Феофан Прокопович еще в 1706 г. говорил, что сознание превосходства Ц. красноречия перед светским должно выражаться в скромности, осмотрительности и набожности проповедника, в том, чтобы он "не как трибун всходил на кафедру, а как смиренный служитель Евангелия" ("De arte Rhetorica", cap. IX). Но Иоаким Богомоловский пошел еще дальше и учил, что характерные черты, отличающие Ц. красноречие от других видов ораторства, вытекают из самого существа христианской проповеди, в силу которого она является не только ораторским словом, но и выполнением религиозного служения, возложенного Спасителем на апостолов и их преемников. Проповедник должен не только учить добру. но и трогать сердца людей, будить в них добрые чувства и такие образом вести их к добродетели, к вечному спасению (см. Д. Савицкий, "Русский гомилетик начала XVIII в. Иоаким Богомоловский", Киев, 1902, гл. IV). Конечно, все эти правила, которые были формулированы в руководствах только в позднее время, на практике существовали гораздо раньше. Христианская проповедь II и III вв. являла уже некоторые специально ей присущие черты, отличавшие ее от красноречия светского. Такого характера были никоторые слова и беседы Климента, еписк. римского, Климента Александрийского, Тертуллиана, Илария, Оригена, Ипполита, Дионисия, Мефодия Тирского, Киприана, Арнобия, Лактанция и др. (см. Н. Барсов, "История первобытной христианской проповеди до IV в.", СПб., 1885, стр. 158 — 186, 229 — 369). В IV в. Ц. красноречие достигает блестящего своего периода: Иоанн Златоуст, Григорий Богослов и Василий Великий оставили неподражаемые образцы проповедей, в которых христианские черты — убедительная величавость и высокая мощь новой религии — гармонируют с ясностью выражений и высокохудожественным стилем языческих ораторов. Отец Василия Великого был ритор; кроме того, будущий проповедник слушал многих учителей красноречия в "обители наук" IV в., Афинах, изучая философию, диалектику, астрономию и медицину. Тем не менее, друг его, Ливаний, находил в проповедях Василия Великого новый, именно христианский элемент, которого не было в красноречии языческом: своим искусством составления бесед, по словам Ливания, Василий Великий доказал, что "напрасно превозносится Платонова мудрость и Демосфенова стремительность". Как и ораторство греко-римское, Ц. красноречие давало образцы двух родов красноречия: genus deliberativum — учительное, или совещательное, и genus demonstrativum — торжественное, или панегирическое; область первого — ум и воля, второго — чувство и воображение. Если первое можно сравнить с прозой, то второе является истинной поэзией, с присущими ей драмой и лирикой (митроп. Антоний, "Из истории христиан. проповеди", СПб., 1895, стр. 309; Н. Барсов, "Очерки из истории христианской проповеди. Вып. 3. Представители ораторски-практического типа проповеди в IV в. на Востоке", Харьков, 1895). После IV в. начинается падение Ц. красноречия (см. К. Dietrich, "Geschichte der byzantinischen und neugriechischen Literatur", Лпц., 1902, введ. и гл. 1).Первые памятники славянского Ц. красноречия обнаруживают сильное византийское влияние. В своих словах и беседах проповедники времен болгарского царя Симеона — Константин, Климент, Иоанн и другие — подражали византийцам и в форме, и в содержании; в их творениях трудно отыскать какие-нибудь типические славянские черты: те же риторические приемы, та же обособленность от запросов современной жизни, та же искусственность в архитектонике речей. То же самое можно сказать и о Ц. красноречии древнерусском. Домонгольский период нашей духовной литературы насчитывает нескольких талантливых проповедников; на творчестве Илариона, Нестора, Феодосия, Никифора, Кирилла Туровского и других сказывается несомненное византийское влияние. Большее или меньшее присутствие чисто-византийских черт в произведениях древнерусских проповедников долго служило как бы критерием для определения достоинств их проповедей. Некоторые критики требовали от проповедника публицистики, искали у него ответов на злободневные темы, каких-нибудь национальных черт и т.д. К числу их принадлежит проф. Е. Голубинский, который отказывает Кириллу Туровскому и другим представителям русского Ц. красноречия в каких бы то ни было достоинствах, видя у них лишь один риторизм позднейшего византийского склада ("История русской церкви", т. I, 1, M., 1900). Он осуждает в древнерусском Ц. красноречии господство холодной риторики, бездушный набор громких фраз и риторических фигур; вместо живого существа, Ц. красноречие стало "мертвой, размалеванной и разряженной куклой". Отсюда Голубинский делал выводы относительно задач всего древнерусского Ц. красноречия, которые состояли, по его мнению, в услаждении воображения и слуха затейливыми, но ни к чему не служащими картинами, громкими, но ничего не говорящими фразами: "Ц. красноречие превратилось в мимолетную и не имеющую дальнейшего смысла словесную забаву" (в I изд. стр. 659). На защиту Кирилла Туровского и Григория Цамблака выступил митр. Антоний в кн. II? "Православн. Обозр." за 1881 г. (перепечатано в книге "Из история христ. проповеди", изд. 2, стр. 302 — 304). Он отметил особую популярность таких именно произведений Ц. красноречия, в которых "плетение словес" имелось в виду для привлечения внимания слушателей, для удовлетворения их эстетических потребностей и религиозной любознательности. Ошибка Голубинского состояла, по мнению преосв. Антония, в непонимании задач Ц. красноречия, принадлежащего в сфере произведений словесности и представляющего особый литературный тип, со специальными задачами и целями, подчиняющимися своим собственным законам внутреннего развития и творчества. В проповедях Кирилла и Григория все "цветы византийского риторизма" объясняются исключительно теми художественными средствами речи, которые составляют неотъемлемую принадлежность всякого Ц. красноречия. Среди фигуральных оборотов, просопопей и олицетворений, единоначатий и повторений, молитвословий и гимнологических обращений, среди всего этого арсенала внешних средств для выражения мысли и чувства очень трудно найти искусственные формы архитектоники проповедей, характерные для восточно-схоластического риторизма. Чисто-технической стороной церковного красноречия достигалась, прежде всего, сила и выразительность, теплота чувства, хотя, быть может, и не непосредственная. Поэтому часто мы не имеем данных для суждения о том, явился ли тот или другой памятник Ц. красноречия результатом религиозной экзальтации, непосредственного и живого энтузиазма, столь характерных для проповедей первых веков, или же плодом спокойной логической рефлексии, деятельности рассудочно-диалектической. Присущие Ц. красноречию художественные средства остаются неизменными на всем пространстве христианской проповеди; они состоят из следующих элементов: 1) повторение и единоначатие; психология этого приема основана на том, что, повторяя одно и то же слово или комплекс слов, начинающих собой ряд фраз, проповедник приковывает этим внимание слушателей; успокаивая их напряжение повторением хорошо уже знакомых выражений, проповедник заставляет слушателей вдумываться в остальную часть фразы и этим достигает сильного впечатления. Примеры: "Паки Иродиада бесится, паки смущается" и т. д. — слово И. Златоуста против императрицы Евдокии (IV век); "Паки воздвигается крест, паки тварь веселится" — слово Пандолея, пресв. византийского, на Воздвижение (VIII век); "Паки Иудея жаждет пророческой крови, паки пророкоубийством дышит" и т. д. — слово Цамблака на Усекновение (XV век); "Паки Голгофа и крест, паки гроб и плащаница" и т. д. — слово архиеп. Иннокентия в Великий пяток; 2) антитеза, или противоположение двух событий (напр., Ветхого и Нового Завета), двух типов (положительного и отрицательного), двух понятий (языческого и христианского) или же нескольких парных групп мыслей; 3) обращение к лицу или образу, вызвавшему в проповеднике чувство восторга, благоговения или негодования, гнева; 4) восклицание, прерывающее спокойный рассказ проповедника по поводу особенно замечательных фактов, положительных или отрицательных; 5) гимнологическая форма речи, как действие благодати, неподдельного пафоса или же как подделка под религиозный экстаз; повествовательный тон речи переходит в богослужебное песнопение, акафист, церковный гимн; 6) сравнения и уподобления живых лиц явлениям и предметам видимой природы; довольно часты также сравнения отрицательные, обычные в народной поэзии; 7) эпитеты постоянные и украшающие; 8) тропы и фигуры, метафоры, олицетворения, гиперболы, умолчания и т. д. и, наконец, 9) музыкальность речи, когда можно проследить в некоторых местах проповеди не только ритм, но и рифму. Таковы внешние требования церковного красноречия старого и отчасти нового времени; что же касается внутренней стороны церковного красноречия, то она определяется гомилетикой (см. соотв. статью).Произведения русского Ц. красноречия древнего периода, вместе с историей всей Ц. письменности, были внесены в курс литературы впервые проф. С. Шевыревым, "История русской словесности преимущественно древней" (М., 1846, т. I, 1859, ч. III, 1860, ч. IV). Принципы и памятники Ц. красноречия в России до XVII века разработаны довольно хорошо в специальных и общих курсах истории русской литературы. Н. К. Никольский обратил внимание на то, что к этому периоду обыкновенно механически присоединяется история светской литературы XVIII и XIX вв., а духовная литература совсем выбрасывается, между тем как русское Ц, красноречие продолжало развиваться и позже (см. "Ближайшие задачи изучения древнерусской книжности", СПб., 1902, стр. 2). Такой странный порядок давал повод думать, что вся духовная литература послереформенного периода не имела преемственной связи с общими течениями русской письменности XI — XVII вв. Поэтому у нас очень мало известны представители Ц. красноречия XVIII — XIX вв., несмотря на ближайшую их связь с церковными проповедниками предшествующего времени. Историю Ц. красноречия последних трех веков разделяют на следующие периоды: 1) юго-западная схоластическая школа, к которой тесно примыкает северно-русская, вдохнувшая жизнь во внешние приемы киевских ученых проповедников. Представители ее — Стефаний Славинецкий, Симеон Полоцкий, автор "Статира", Димитрий Ростовский, Стефан Яворский. Последний раньше всех согласовал проповедь с жизнью общества и отражал умственное, нравственное и религиозное брожение своего времени. Отчасти он примыкает ко 2) эпохе публицистического направления Ц. красноречия. Петр Вел. желал при содействии Ц. красноречия примирить народ со своими нововведениями. Явился Феофан Прокопович († 1736), обновивший русскую проповедь. См. А. Архангельский, "Духовное образование и духовная литература при Петре Вел." (Казань, 1883); 3) придворная проповедь Елисаветинского и отчасти следующих царствований. Ц. красноречие этого направления служило целям правительства. Представители его: Димитрий Сеченов, митр. новгородский, Симон, еписк. псковский, Амвросий Юшкевич, архиеп. новгородский, Кирилл Флоринский (ректор Моск. дух. акад.), Гедеон Криновский, еписк. псковский, Евстафий Могилянский, протоиерей Леванда, Георгий Конисский, архиеп. белорусский, Тихон, еписк. воронежский († 1783), ректор Казанской семинарии Константин Борковский, Иоасаф, еписк. нижегородский и др.; 4.) нравственно-практическое направление Ц. красноречия второй половины XVIII в. С одной стороны, проповедь делается простой, безыскусственной и переносится в село, для чего синодом издан "Сборник поучений различных авторов на весь год" (1775); с другой — отражает в себе борьбу официальной части русского общества с неверием, французским материализмом, вольнодумством и масонством, в противовес которым проповедь старается уяснить нравственный идеал человека. Представители этого направления: Платон, митр. московский, прозванный вторым Златоустом и моск. апостолом (см. А. Надеждин, "Митрополит московский Платон Левшин, как проповедник", Казань, 1883), Михаил, митрополит с.-петербургский, архим. Макарий, первый начальник Алтайской миссии, проф. Я. Амфитеатров, Анастасий Братановский, архиеп. могилевский и астраханский, переводивший проповеди с французского и обличавший современные нравы; 5) эпоха созерцательно-богословского направления в Ц. красноречии, с конца XVIII и до середины XIX в. Проповедь направлена на вразумление высшего общества, жившего рассудочной жизнью, и проповедники впервые решаются смотреть на духовные вопросы "очами здравого рассудка". Представители этого направления: Феофан Русанов, экзарх Грузии, и два замечательных оратора: Филарет, митр. московский, оставивший до 450 пространных речей, и Иннокентий, архиеп. херсонский. По отзывам современников, "Иннокентий желал затронуть чувство слушателей, а Филарет действовал преимущественно на разум"; 6) жизненно-практическое направление. Содержание речей захватывает общественно-жизненные вопросы и переходит из богословской области в личную и домашнюю жизнь. Представители: Парфений, архиеп. иркутский, Григорий, митр. с.-петербургский, Иоанн, еписк. смоленский, С. Д. Вертоградов, протоиерей Путятин (см. В. Классовский, "Состав, формы и разряд словесных произведений", СПб., 1876), прот. А. Белоцветов, прот. В. Нордов, Димитрий, архиеп. херсонский, Никанор, архиеп. херсонский, прот. В. Сперанский, Феофан, еп. тамбовский, Макарий, митр. московский, Леонтий, митроп. московский, Амвросий, архиеп. харьковский, прот. Иоанн Сергиев Кронштадтский, свящ. Д. Бережков, свящ. Вл. Соколов, прот. М. Павловский, свящ. Григорий Петров и др.Литература. "Русское проповедничество. Исторический его обзор и взгляд на современное его направление" (СПб., 1871); "Исторический очерк русского проповедничества" (т. I, СПб., 1878); П. Заведеев, "История русского проповедничества от XVII в. до настоящего времени" (Тула, 1879); Н. Катаев, "Очерк истории русской церковной, проповеди" (изд. 2, Одесса, 1883); П. Савлучинский, "Русская духовная литература первой половины XVIII в. и ее отношение к современности, 1700 — 62 гг." (Казань, 1878); Филарет, "Обзор духовной литературы" (изд. 3, в 2 томах); С. Булгаков, "Образцы святоотеческой и русской проповеди" (Харьков, 1887; продолжение не выходило); Я. Зарницкий, "Сборник проповеднических образцов" (СПб., 1889); "Проповеди. Приложение к "Руководству для сельских пастырей" (Киев, 1877 — 1892); "С церковного амвона. Сборник образцовых проповедей" (М., 1890); "Троицкие листки. Духовно-нравствен. чтение для народа", отд. выпуски, под ред. архим. Никона; проф. А. Говоров, "Основной принцип Ц. проповеди и вытекающие из него предмет и задачи Ц. красноречия" (речь, Казань, 1895).А. Яцимирский.