Термин «идиллия» [eidyilion, уменьшительное от eidos — вид, как технический музыкальный термин — песенный лад] — означает по одному толкованию «картинку», по другому, более правдоподобному, «песенку», — в древности не покрывал собой определенного жанра, а обозначал небольшое стихотворение, не входившее в рамки канонизованных античной Иллюстрация: Феокрит в изображении французских художников XVIII в. (рис. Barbier, грав. Delignon). Иллюстрация к «Идиллиям» Феокрита [1796]
421 теорией словесности жанров. Специфическое значение термин И. получил лишь в повое время, в связи с тем, что так озаглавлен был сборник стихотворений Феокрита (см.) . Большинство этих стихотворений — сценки, действующими лицами к-рых являются пастухи, крестьяне, низшие слои городского населения. Здесь нашла свое выражение тяга оторванной от масс дворцовой культуры (см. «Греческая лит-ра» — «Эллинистический период») к искусственной наивности, весьма заметная также в живописи и рельефной скульптуре этой эпохи. Основное ядро сборника Феокрита — буколические (пастушеские) стихотворения, в к-рых пастушеская маска мотивирует чувствительные монологи и состязания в пении по образцу состязаний сицилийских пастухов на праздниках Артемиды (так наз. буколизм, схема которого близко напоминает «состязания» древнеаттической комедии: встреча пастухов, перебранка, кончающаяся вызовом на состязание, выбор судьи, состязание, приговор). Фольклорный материал подан на контрастном фоне нарочито искусственного стиля («сладкого» по античной терминологии), плавного и мелодичного стиха, соответствующего нежным переживаниям персонажей. У продолжателей Феокрита чувствительное отношение к природе и любви становится еще интенсивнее, и позднейшие буколические поэты (Биоп, Мосх), воспроизводя приемы буколического стиля, совершенно отказываются от пастушеской маски. В Риме буколическая поэзия вводится эклогами Вергилия (см.) , к-рый сохраняет «пастухов» однако в качестве уже совершенно условных фигур, с преобладанием психологического элемента над бытовым и привнесением политической актуальности в мир буколических мотивов. У Кальпурния [середина I в. христианской эры] «идиллическая наивность» становится уже мотивировкой льстивой хвалы, расточаемой по адресу императора Нерона. Стихотворения Кальпурния свидетельствуют уже о безжизненности жанра, для которого после победы италийского торгового капитала над эллинистическим в Риме не имелось социально-психологических предпосылок (см. «Римская лит-ра»). Темы и настроения буколической поэзии проникали и в другие жанры (элегии Тибулла, пастушеский роман Лонга). Поздняя античность эпохи упадка Римской империи была очень восприимчива к сельским темам [в Риме эклоги Немезиана (III в.), анонимная «Всенощная Венеры» (около IV в.); в Греции многочисленные декламации риторов вплоть до газской школы VI в.]. И. Троцкий СРЕДНИЕ ВЕКА И НОВОЕ ВРЕМЯ[/b]. — Непосредственно к позднелатинской традиции примыкают опыты идиллической поэзии в латинской лит-ре первого (каролингского) Возрождения, наиболее ранним образчиком к-рых может служить «Conflictus veris et hiemis» (Спор весны с зимой). Сюда же
422 относится и эротическая И. вагантов — изысканный спор пастушек Флоры и Филлиды о лучшем из любовников — клерике. Формально И. вагантов порывает с античной И., пользуясь ритмической короткой рифмованной строфой:
«...circa silvae medium
locus est occultus
ubi viget maxime
suus deo cultus;
Fauni, Nymphae, Satyri,
comitatus multus
tympanizant, concinunt
ante dei vultus...» Сложнее истоки куртуазной пасторелы и «сельского миннезанга» (h?fische Dorfpoesie) на национальных яз. средневековой Европы: здесь, наряду с традицией античной И., мало учитывавшейся исследователями XIX в., но убедительно выявленной Фаралем, выступают и реминисценции куртуазно преломленной народной песни. Сюжетно идиллические жанры куртуазной поэзии порывают с античной традицией: пасторела, Reigen, Winterlied строятся именно на мотиве столкновения представителей разных классов — на любви селянки к рыцарю, на соперничестве рыцаря и пастухов или крестьян; действие переносится в современность, иногда (в Winterlieder) вводится описание бытовой обстановки; характерна, в частности, и замена латинских и греческих имен народными. Так. обр. сельские жанры куртуазной поэзии представляют собой первую попытку «освоения» заимствованного жанра, Иллюстрация: Худ. Queverdo, грав. Gaucher. Иллюстрация к «Идиллиям» Феокрита (Париж, 1796)
423 удовлетворявшего упадочнической тяге переставшей довлеть себе рыцарской придворной культуры к искусственной наивности. (Подробнее — см. « Пасторела », « Миннезанг »). Дальнейшие судьбы сельской поэзии средневековья весьма различны. В Германии на переломе эпох ожесточенная классовая борьба заглушает идиллическую струю в изображении простолюдина грубым издевательством «антикрестьянской лит-ры», в которой находят в равной мере отражение и зависть к богатому мужику обнищалого хищника-рыцаря (ср. «антикрестьянские» мотивы уже в сельском миннезанге Нитгарта фон Рювенталя) и соперничество городского буржуа с деревенским кулаком ( см. « Немецкая лит-ра »). Отдельные подражания Вергилию гуманистов («Bucolicon» Эобана Гесса, 1509) не выходят за узкие пределы ученой латинской поэзии; более того, вступительная речь Никодемуса Фришлина к его чтениям об эклогах Вергилия — «De vita rustica» — воспринимается как направленная против двора инвектива и стоит автору положения, свободы и жизни. Возрождение И. в Германии происходит лишь в XVII в. под непосредственным влиянием барочных форм романских и английской лит-р. Иначе — во Франции, где подымающаяся с XIV в. крепкая финансовая и торговая буржуазия оказывается лицом к лицу с экономически мощной феодальной аристократией. Здесь налицо все предпосылки для сохранения Иллюстрация: Грав. Ходовецкий. Илл. к «Луизе» Фосса [1798]
424 и культивирования И., ибо она образует благодарный pendant и к манерной, напряженной образности и вычурному аллегоризму наследницы куртуазной поэзии, поэзии amour galant, и к циничному и откровенному ее осмеянию в «дурацких песнях против любви», создаваемых молодой полнокровной буржуазией. Отсюда — расцвет пасторали во французской поэзии XIV—XV вв., часто превращающейся в форму придворного панегирика. «J’ay un roi de Sicile Vu devenir berger...», воспевает Шателэн короля-мецената Ренэ Анжуйского. И в знаменитой И., так жестоко осмеянной впоследствии Вийоном (в «Contredit de franc Gontier», где условностям сельской И. противопоставлено подлинное веселье уходящего средневековья, а мужику «с дыханьем, отравленным чесноком», — жирный каноник, пирующий со своей пышной любовницей), Филипп де Витри изображает далекое от придворных интриг и городской суеты, неприхотливое и безмятежное существование дровосека franc Gontier. В словах, вложенных поэтом в уста его «честно?го Гонтье»: «Je n’ay la teste nue devant thirant ne genoil qui s’i ploye» (Я не обнажаю головы перед тираном и не преклоняю перед ним колен), звучит протест против новых форм государственности — зарождающегося абсолютизма. Если французская И. XIV—XV вв. в условной идеализации сельского быта все же — хотя бы в именах собственных — сохраняет связь с современностью, то И. барокко развивается в сторону все большей абстракции, превращаясь в форму придворной «поэзии на случай» и изображая под вымышленными именами и масками пастухов и пастушек галантные приключения придворного мирка. Если в дальнейшем и стирается порой связь с живыми лицами, то маски зато становятся четко очерченными фигурами; возникает особый аркадский мир, не имеющий никакой связи с действительностью. В этом мире по зелени лужаек блуждает представитель «влюбленных пастушков» (pastores eroici) — нарядный Дафнис, Филидор, Дамон или Селадон — со своей возлюбленной — Галатеей, Хлоридой или Дианой, — которая ведет на ленточке нежную овечку. Ей шепчет он любовные признания, но — ах! слишком часто безжалостная пастушка отвергает страсть пастушка, принимая унаследованную от поэзии amour galant позу «dame sans merci». Тогда несчастный влюбленный ищет исцеления на лоне природы, изливая грусть под сенью ив у журчащего ручейка. Чтобы оттенить изысканного пастушка, в И. вводится грубоватая фигура «комического пастуха» (pastor comicus) — Коридона, любителя сельских удовольствий. А реминисценции античности позволяют использовать богатейший аппарат греко-латинской мифологии. Пастушеская тематика захватывает все жанры: наряду со стихотворными формами
425 она овладевает прозаическим романом, драмой, оперой. Волна пасторалей проходит по всей Европе: за «Аркадией» Саннацаро [1502] следует пастушеская драма Тассо («Аминта», 1572) и Гварини («Pastor fido», 1590); из Италии форма переходит через Испанию («Диана», Montemayor, 1542) в Англию («Аркадия», Ph. Sydney, 1590) и Францию («Астрея», Honor? d’Urf?, 1607), почти одновременно она укрепляется в голландской лит-ре («Granida», Hooft, 1605; «De Batavische Arcadia», J. v. Heemskerck, 1637), несколько позднее в немецкой («Sch?fferey von der Nimfen Hercinie» Опица, 1630; «Geliebte Dornrose» Гриффиуса, 1660). Подробней — см. « Пастораль », « Пастушеская поэзия ». Социологические предпосылки расцвета И. даны в новых условиях общественности и быта эпохи: положение господствующего класса, ставшего опорой абсолютистской монархии и прочно связавшего себя с двором, благоприятствует развитию этой столь удобной для скрытого панегирика формы. С другой стороны, условные фигуры пасторали дают удобную маску для лирического самоанализа, отвечающего все углубляющемуся с Возрождения интересу к переживаниям личности; такой маской пользуются уже поэты Ренессанса, — в частности Бокаччо, предшественник психологической повести («Амето»); условная действительность пасторали позволяет сосредоточивать внимание на душевных конфликтах, совершенно не затрагивая лежащих в их основе социальных и экономических отношений. Политическая безобидность пасторали — безусловно одна из причин оказываемого ей «высокого покровительства». Наконец аллегорический характер сюжетики И., облегчая ее использование как формы дидактической поэзии, привлекает к ней симпатии и буржуазных теоретиков и поэтов. Именно как форму дидактической и описательной поэзии трактуют И. теоретики классицизма, окончательно фиксируя ее действие в «Золотом веке». Предметом И. надлежит избрать «подражание невинной, покойной и безыскусственной пастушеской жизни, которую вели в древности, — прекрасное поле для изящных описаний добродетельной и счастливой жизни», утверждает Готтшед («Versuch einer kritischen Dichtkunst», 1730) вслед за Фонтенелем («Discours sur la nature de l’?clogue», 1688). В «Saisons» Saint-Lambert’a, «Mois» Roncher’a, «Садах» Делиля трудно провести границу между И. и описательной поэмой. Из многочисленных представителей жанра особой популярностью пользовались (проникающие в переводах и в русскую лит-ру конца XVIII — начала XIX вв.) И. «десятой музы» Франции — m-me Дезульер [1638—1694] — и швейцарско-немецкого поэта Соломона Гесснера [1730—1788], яркого представителя сменившего Барокко Рококо (см.) . Пастушеская сюжетика идиллии
426 сохраняется неизменной на протяжении почти трех веков, превращаясь в искусстве Рококо в совершенно условный (ср. значение слова «Аркадия» у Шиллера) аппарат чувственно-сентиментальной игры, изящных безделок («Laune des Verliebten» молодого Гёте). Однако уже в начале XVIII в. она вызывает протест со стороны идеологов буржуазии, который, начинаясь с апологии «естественности» Феокрита и противопоставления ее «искусственности» Вергилия (Batteux, Les beaux arts r?duits ? un m?me principe; Pope, Discourse on pastoral poetry, 1704, и др.), вливается в общую борьбу с формами «ложноклассицизма» и приводит к требованию перестройки жанра на материале идеализированного быта мелкого и среднего современного буржуа. В положениях Гердера [«Идеалом пастушеской поэзии является изображение чувств и страстей людей незначительных в обществе, столь явственное, что мы на мгновение сами с ними становимся пастушками, и столь украшенное, что мы на мгновение хотим ими стать; короче, задача И. — возвыситься до иллюзии и до высочайшего удовольствия, но не до выражения совершенства и нравственного усовершенствования» («Theokrit und Gessner», 1767)] формулированы требования Sturm und Drang’ского реализма. Иллюстрация: Худ. А. Рихтер. Иллюстрация к «Герману и Доротее» Гёте [1853] Переход от подражательной Феокриту И. («Der Satyr Mopsus») к бытовой И. современности («Die Schafschur», «Das Nusskernen») осуществляется в творчестве Фр.
427 Мюллера (так наз. Maler-M?ller). Освободительные настроения поколения отражаются в направленных против крепостного права идиллиях Фосса, тогда как его позднейшие И. («Der siebzigste Geburtstag», «Luise») своим переходом к гекзаметру и идеализацией бюргерского (не-крестьянского) быта отражают сдачу позиций Sturm und Drang’а и капитуляцию буржуазии. Теми же настроениями порожден и идиллический бюргерский эпос Гёте («Герман и Доротея»), к-рый вместе с тем делает попытку возродить подражательную античной И. («Der neue Pausias», русск. пер. Майкова). Позднейшее развитие немецкой идиллии в конце XVIII — начале XIX в. идет под знаком национально-консервативных настроений материально обеспеченной бюргерской интеллигенции; идиллии Гебеля (его популяризирует в русской литературе Жуковский) и Устери [1763—1827] — «De Vikari» и «De Heini» — ориентированы на Heimatskunst и «наивный реализм»; типично для поздней И. употребление диалекта (вместо лит-ого яз.). «Это — поэзия бюргерского довольства, зеленых стаканчиков с рейнским вином, семейной патриархальности и девичьей скромности, поэзия национального благодушия» («Gem?t’a»). Иллюстрация: Худ. И. Иванов, грав. И. Чесский. Иллюстрация к «Идиллиям» Владимира Панаева (СПБ., 1820) Национальные мотивы господствуют и в И. английского сентиментализма и «озерного» романтизма (идиллии Томсона, Вордсворта, Кольриджа и другие), тогда как в
428 аристократическом романтизме Франции обновление сюжетики достигается идиллическим преломлением колонизационной экзотики («Paul et Virginie» Бернардена де С. Пьер, «Атала» Шатобриана; сюда же примыкают идиллические мотивы Байрона — эпизод Гаидэ в «Дон-Жуане», «Остров» и др.); позднейшее поколение французских романтиков делает попытку в лице Мюссэ (Idylle) возродить старинную форму d?bat. В начале XIX в. понятие И. как жанра становится так. обр. весьма расплывчатым и неопределенным. Этим термином обозначается чаще всего небольшая законченная жанровая картина, описывающая элементарные человеческие отношения, не осложненные изображением политических и социальных конфликтов; подбор положительных действующих лиц соединяется с многочисленными описаниями природы и несколько идеализованного быта; медленное движение фабулы ведет к счастливой развязке, в изложении часто преобладают лирические и юмористические ноты; форма изложения безразлична, хотя довольно часто встречается диалог в эпическом обрамлении; часто вводятся в текст лирические формы и фольклорный материал. В этом значении под понятие И. не трудно подвести значительную часть «крестьянской повести» так наз. наивного реализма («Barf?ssele» Ауэрбаха, «Чортова лужа» Жорж Санд); встречается и еще более неопределенное употребление термина, где налицо лишь момент идеализации эпохи или быта («Idylls of the King» Теннисона). В подобном значении термин И. встречается и у литературоведов (ср. ст. «Идиллия» Зунделовича в «Словаре литературных терминов», изд. Френкеля, 1925, и в особенности статью «Идиллия» Чешихина в словаре Брокгауз-Ефрона, где под понятие И. подводятся формы всех лит-р и эпох). Если ограничить понятие И. унаследованными от античности формами и изменениями сюжетики, внесенными в нее буржуазией XVIII в., то представится все же возможным установить пределы развития жанра; эти пределы полагает осознание наличия классовой борьбы в крестьянстве и мелкобуржуазных группах и отображение ее в лит-ре. С этого момента И. как жанр перестает существовать. Р. Шор ИДИЛЛИЯ РУССКАЯ[/b]. — В России И. развивается в середине XVIII и начале XIX вв. в творчестве Сумарокова ( см. т. VIII его сочинений в изд. Новикова), затем Я. Княжнина, В. Панаева ( Идиллии», 1820, с «Рассуждением о пастушеской поэзии» вместо предисловия), В. Рубана (перев. «Георгик» Вергилия, 1777), Дельвига, Жуковского, Гнедича, Мерзлякова (переводы И. Дезульер, «Буколик» Вергилия и т. п.); известна И. была несколько раньше («Нисса» Тредьяковского, «Полидор» Ломоносова), но именно в середине XVIII века заняла заметное место в тогдашней лит-ре. Характер
429 русской И. определял еще Сумароков в своей «Эпистоле о стихотворстве»: «Вспевай в Идиллии мне ясны небеса,
Зеленые луга, кустарники, леса,
Биющие ключи, источники и рощи,
Весну, приятен день и тихость темной нощи.
Дай чувствовати мне пастушью простоту
И позабыть, стихи читая, суету...
Любовник в сих стихах стенанье возвещает,
Когда Аврорин всход с любезной быть мешает...
Иль с нею разлучась, представив те красы,
Со вздохами твердит прошедшие часы...» и т. д. «И., — писал Остолопов, — довольствуется чувствованием, нежностью и повествованием и более старается описывать самую природу... Ежели И. содержит какую-либо страсть, то сия страсть должна быть самая умеренная и объясняема в выражениях приятных и тихих». Такого рода произведения в огромном количестве наполняли тогдашние журналы; они по большей части являлись просто переводами [в особенности переводились И. m-me Deshouli?res (перев. Мерзлякова) и Гесснера; переводом его «Das h?lzerne Bein» начал свою лит-ую деятельность Карамзин], в лучшем случае — подражанием французским и немецким образцам; воспевали нежные чувства пастушек и пастухов вне всякой связи с тогдашней бытовой помещичьей обстановкой. Реалистическая лит-ра быстро вытесняет И., и со времени Пушкина она исчезает. Развитие этого незначительного, но своеобразного стихотворного жанра коренится в общих условиях раннего дворянского лит-ого стиля того времени, — характерными его признаками являлись значительная оторванность от действительности, условность и схематичность, переходившие в резкое преувеличение основных особенностей изображаемого: в трагедии условно и преувеличенно изображались высокие страсти и гражданские чувства, в комедии — мелкие (скупость, ревность) и т. п. В И. столь же условно развивалась любовная Иллюстрация: Худ. И. Иванов, грав. И. Чесский. Иллюстрация к «Идиллиям» Владимира Панаева (СПБ., 1820)
430 лирика. По мере развития дворянской культуры и, следовательно, усложнения ее лит-ого стиля, в нем росли реалистические тенденции, почва для И. исчезала; ее пытались несколько приспособить к изменившимся условиям (Дельвиг — «Отставной солдат» — и др.), а вслед за тем и совсем от нее отошли. Позднее И. развивалась и на Украине (у Ганны Барвинок, Шоголева, Макаровского и др.). Л. Тимофеев Библиография: Античная идиллия: Herbst W., Classisches Alterthum in der Gegenwart, 1852; Gaznett R., Idylls and epigrams, 1869; Norden E., Antike Kunstprosa, B. I, 1898; Lafaye G., M?tamorphoses d’Ovide et mod?les grecs, 1904; Witte С., Der Bukoliker Virgil. Die Entstehungsgeschichte einer romanischen Literaturgattung, 1922. Средние века и новое время: Gosche R., Idyll und Dorfgeschichten im Altertum u. Mittelalter, «Archiv f. Literaturgeschichte», I, 1870; Bobertag F., Rokoko-Arkadien (Vom Fels zum Meer), 1882; Netoliczka O., Sch?ferdichtung u. Poetik im 18 Jhrh. (Vierteljahrsschrift f?r Lit.-gesch., II, 1889); Schneider G., ?ber das Wesen und den Entwicklungsgang der Idylle, 1893; Andreen G. A., Studies in the Idyll in German Literature, 1902; Knogel W., Voss’s Luise und die Entwicklung der deutschen Idylle bis auf H. Siedel, 1904; H?bner A., Das erste deutsche Sch?feridyll und seine Quellen, 1910; M?ller N., Die deutschen Theorien der Idylle von Gottsched bis Gessner und ihre Quellen, 1911; Merker E., Zu den ersten Idyllen von J. H. Voss, 1920; Weber E., Geschichte der epischen und idyllischen Dichtung, 1924; Cysarz H., Deutsche Barockdichtung, 1924. См. также лит-ру по авторам и направлениям, упомянутым в тексте. Русская идиллия: Остолопов П., Словарь древней и новой поэзии, т. II, СПБ., 1821 («Идиллия»); Панаев В. И., Идиллии, СПБ., 1820 (предисловие); Резанов В., Из розысканий о сочинениях В. А. Жуковского, вып. II, П., 1916, стр. 482; Неустроев А. Н., Указатель к русским повременным изданиям и сборникам, СПБ., 1898, стр. 251—253, 782; Филонов, Идиллия и образцы ее у разных народов, СПБ., 1907.