[com] (РУССКАЯ) [/com] в более узком и основном смысле литература так наз. «лубочных картинок», рассчитанных на широкое массовое потребление. Слово «лубочный» происходит, по мнению большинства исследователей, от лубков, липовых досок, с которых первоначально печатались многие картины. В расширенном толковании (Л. л. как дешевая лит-ра, предназначенная для массового распространения) термин Л. л. смешивался с термином «народная лит-ра», причем эта последняя, в свою очередь, имела два смысла: лит-ра широких народных масс и лит-ра для народа, преследующая популярно-просветительные цели. Лит-ра широких народных масс заключает в себе: 1. произведения, созданные в недрах этих масс, и 2. произведения, созданные в других социальных слоях, но вошедшие затем в массовое потребление. Говоря о лит-ре для народа, приходится рассматривать и то, что вошло в народный обиход, и то, что было лишь предназначено для этой цели, но по тем или иным причинам в народных массах не привилось. Оставляя рассмотрение этой проблемы во всех перечисленных планах до специальной статьи ( см . « Народная лит-ра »), остановимся здесь специально на литературе лубочных картинок и близких к ним по характеру дешевых массовых изданий. Лубочные картинки по праву могут быть отнесены не только к изобразительному, но и к словесному искусству. В историко-литературном отношении они имеют большое значение, потому что, во-первых, очень часто служат иллюстрациями к готовым литературным произведениям, и, во-вторых, наоборот, для своего пояснения порождают новый лит-ый текст, являясь так. обр. лицевой иллюстрированной лит-рой. В силу наглядности изображения, отчетливого и резкого,
596 избегающего полутонов и полутеней, народные, или лубочные, картинки были весьма популярны, так как облегчали малограмотному читателю усвоение литературного текста. В первую пору появления гравюр на дереве и меди, в конце XVI, а особенно в XVII вв., лубочные картинки являлись предметами обихода и даже роскоши самых высших, привилегированных кругов, в первую очередь царского двора и московского дворянства. «Фряжские», или «немецкие», листы, а также их русские подражания в XVII в. украшали внутренние покои царя Алексея Михайловича, царевны Софьи, князя В. В. Голицына, патриарха Никона. По содержанию своему это были изображения Христа, богоматери, святых, а также сцен из Библии. В петровскую эпоху гравировались преимущественно чертежи, различные планы, географические карты, астрономические атласы, календари (в том числе знаменитый Брюсов календарь), а также изображения различных придворных празднеств и триумфов. Огромный процент всех гравюр составляли подражания иностранным, главным образом голландским образцам. Некоторая часть гравюр XVII века в дальнейшем стала воспроизводиться для массового распространения, либо перепечатываясь со старых досок, либо перерабатываясь и огрубляясь. [s]le6-596-.jpg[/s] Иллюстрация к сказке «Сильный богатырь
Буслай Буслаевич» (гравюра на дереве, 1766).
Из собрания Ровинского Анализ содержания как самих изображений, так и сопровождающих их литературных текстов показывает, что средой, создавшей основной спрос на лубочную картинку в XVIII—XIX вв., были преимущественно средние и низшие слои городского населения (торговцы, приказчики, мелкие чиновники, ремесленники, дворовые и домашняя прислуга, — иначе говоря, разнообразные слои мелкого городского мещанства и примыкавших
597 к нему слоев городского, еще лишь нарождавшегося в ту пору пролетариата). Городская, притом преимущественно столичная (московская и петербургская), буржуазия естественно передавала свои вкусы родственным слоям провинциальных городов и деревни. Провинциальное мещанство, а также верхушечные слои деревни (целовальники, содержатели постоялых дворов и трактиров, мелочные торговцы, дворовые и другие проводники мещанской городской культуры в деревню, наконец мелкое провинциальное дворянство и духовенство) расширяли спрос на народную картинку. Понятно, среда эта не однородна по своей социально-экономической природе и по культурному уровню и интересам. Детального анализа лубочных картинок в этом плане еще не сделано, но для каждого марксиста ясно, что прежние представления о лубке как общенародном достоянии (выраженные в капитальном труде Д. А. Ровинского) должны быть признаны несостоятельными. Помимо листов религиозных, а также листов светских образовательного или научного характера (географические карты, космографии, астрономические атласы, листы с изображением исторических лиц, в том числе в первую очередь членов царской семьи, эстампы с изображением торжественных церемоний и праздников по случаю побед или придворных событий) в высшей дворянской среде XVII—XVIII вв. пользовались спросом иллюстрации к сказкам, переводным романам и их русским подражаниям. Об этом говорит зачастую весьма художественное исполнение недурных переделок зап.-европейских образцов (ср. напр. прекрасно скомпанованные изображения коней и всадников в картинах: «Усыня Горынич», «Буслай Буслаевич», а также изящные в манере рококо изображения «Славного витязя Бовы» с розой в руке и «Прекрасной королевны Дружневны» в пышном платье со шлейфом, и т. д.). Существование таких листов без текста предполагало хорошую осведомленность об этих персонажах повествовательных произведений по книжкам, тогда как широкая масса, так называемый народ, обычно предъявляла спрос на картинку с подписными текстами, менее искусно сделанную, но более тесно связанную с современной социальной действительностью. Так напр. знаменитые сатирич. карикатуры на Петра — «Мыши кота погребают», «Медведь с козой проклаждается», «Баба-яга дерется с крокодилом», «Баба-яга пляшет с плешивым стариком», «Молодая немка кормит старого старика соской», «Старый немец на коленях у молодой немки» (сатиры на отношения Петра и Екатерины I), «От Христа падение антихриста» и т. д. — несомненно возникли в старообрядческой буржуазной среде. Во второй половине XVIII в. наблюдаются все большее и большее вытеснение лубочных картинок из дворянских и буржуазных верхов и их постепенная демократизация. Изображения кавалеров и дам, совершающих прогулки пешком или в экипажах,
598 сатирические изображения повес, сцены семейной жизни («Женская рассеянность», «Муж-наседка», «Зерцало житейского обхождения») и сцены охоты и пр. в дальнейших переработках значительно огрубляются. Возможно, что сатирическое изображение дворян-щеголей, так называемых «петиметров», встречало сочувствие не только в кругах самого дворянства, страдавшего от мотовства своей молодежи, но и в рядах средней и мелкой буржуазии, подобными картинами выражавших свое классовое презрение к «благородному» сословию, не умеющему вести «солидную» жизнь. В ремесленной, дворовой, а особенно в мелкослужилой среде естественно должны были пользоваться популярностью картинки на тему о ловком, находчивом слуге и простоватом хозяине; таковы иллюстрации всемирно известной «Жизни Эзопа», «Сказка о хозяине и работнике», «Разговор крестьянина с дворянином», «Повесть забавная о купцовой жене и приказчике» и т. п. В картинах XVIII и особенно начала XIX вв. ясно чувствуется, что лубок стал почти безраздельно бытовым фактом широких народных масс. В картинах любовного, часто циничного характера, объектом осмеяния все чаще и чаще является дворянин, при этом явно городской щеголь, беззаботно проматывающий свое состояние. Для огромной массы провинциального мещанства, мелкого дворянства, для отдельных слоев деревенского населения, отрывавшихся ради заработка от деревни и уходивших в «Питер» или Москву, такие картины во многих отношениях были понятны: для одних они служили предостережением против городской жизни, других, наоборот, прельщали городскими соблазнами (изображения домов свиданий, сценок кутежей с проститутками и т. п.). Галантность породивших эти картины французских пикантных образцов уступала здесь место грубому цинизму (картинки «Медведь и баба», «Семеро баб из-за одних штанов дерутся» и др.). В плане выражения классового антагонизма характерны картинки: «Разговор дворянина с крестьянином», «О дворянине и мужике», складывавшиеся по-видимому в среде дворни. В «Сказке о хозяине и работнике», в «Повести о купцовой жене и приказчике» сатира с бар переведена на представителей буржуазии. Среду мастеровых и близкого им городского люда выдают картинки, изображающие пьянство, кабацкую жизнь, разгул; взгляды на вино и пьянство, выражающиеся в таких лубочных картинках, далеко не совпадали с картинами, распространявшимися церковью и господствовавшими классами для удержания народа от пьянства. В «Разговоре пьющего с непьющим» зло высмеивается напр. лицемерное поучение богатого об умеренности в питье и необходимости перемежать питье закусыванием: «Когда ты пьешь, то надо закусить, а ты не думаешь и попросить. Я и сам перед обедом хорошую рюмку хватил, взял и пресной икры закусил». Фигуры ремесленников и городских мещан в народных картинах выводятся обычно с чертами
599 удальства, беспечности, гульбы, с очень снисходительным отношением к пьянству, фривольному поведению и даже воровству (ср. картинки «Вор пришел на двор», «Сказка о воре и бурой корове» и т. д.). Изображение в лубочных картинках собственно крестьян-земледельцев обычно бывает насмешливым, ироническим, с обязательным подтруниванием над мужицкой простотой, над деревенской отсталостью (ср. хотя бы ту же «Сказку о воре и бурой корове»). Этим наблюдением еще более подтверждается догадка о той среде, которую нужно понимать под «народом» в применении к «народным» лубочным картинкам. Нельзя наконец не указать, что многие из них издавались церковью и правительством в агитационных и пропагандистских целях. Киево-Печерской, позднее Троицко-Сергиевской и Александро-Невской лаврами было издано огромное количество изображений святых в замену дорого стоющим иконам, нравоучений и притч, молитв, видов монастырей, церквей и т. п. Правительство в свою очередь использовало лубочные листы в своих политических целях (например изданные в XVIII в. листы с пропагандой оспопрививания, картинка «Просьба Кашинскому архиепископу от Калязинских монахов», представляющая чуть ли не единственную в лубочных картинках сатиру на духовенство, обусловленную подготовкой при Екатерине II секуляризации монастырских земель). Правительственного происхождения [s]le6-599-.jpg[/s] Иллюстрация к сказке «О Еруслане Лазаревиче» (гравюра на меди, конец XVIII в.).
Из собрания Ровинского
600 были и лубочные картинки о нашествии французов в 1812 — плод патриотического усердия московского «главнокомандующего» графа Ростопчина. С развитием типографской техники, с изобретением новых приемов печатания изменяется и техника лубочных картинок. Народные, или лубочные, картинки, печатавшиеся первоначально с деревянных и медных досок, с последующей раскраской от руки, заменялись постепенно литографиями и хромолитографиями, но по содержанию своему и аляповатой и грубой обработке сохраняли долго свой прежний традиционный тип. Для 60—70-х годов характерны изображения столичной жизни, картины из быта деревни, но в понимании горожанина, с налетом народнической идеализации. Московский лубок продолжает и традиции лубка старого (с перепечатками «Шемякина суда», «Повести об Ерше Ершовиче», «Истории об Илье Муромце», «Истории о Бове-королевиче»). Но в 70-х гг. мы видим при сохранении прежнего содержания уже значительные снижения в стилистической разработке самых изображений в сторону большей модернизации и перехода от стилевой условности к реалистической трактовке. Из московских картинок (литографии: Белянкина, Семенова, Абрамова, металлографии Морозова, Васильева, Сытина) большим распространением пользовались во второй половине XIX века иллюстрации к народным песням. В деле распространения тех или
601 других песен лубок сыграл огромную роль. Для мстерского лубка (в с. Мстере; литография Голышева) характерно традиционное расположение изобразительного материала — с главной сценой посредине и с отдельными эпизодами в обрамленных клеймах вокруг, как на старинных иконах (ср. картину об «Ерше Ершовиче»). [s]le6-601-.jpg[/s] Баба-Яга дерется с крокодилом (гравюра на
дереве, 1766). Из собрания Ровинского В XX веке развитие лубочных картинок продолжалось, причем лубочная картинка все больше и больше начинала подчиняться различным направлениям, сменявшим друг друга или боровшимся друг с другом в живописи. В эпохи социальных потрясений (в Русско-японскую и мировую войны, в революцию 1905, особенно же в Февральскую и Октябрьскую революции, в период гражданской войны) спрос на такую картину вырастал настолько, что тираж многих картин достигал громаднейших цифр. В советской России политическое, агитационное и пропагандистское значение иллюстрированных листов было понято во всем объеме, и распространение их получило небывалые до сего времени размеры. Сатирические, пропагандистские и агитационные черты стали при этом превалировать над элементами повествования и развлечения. Народная картина в СССР тесно связала свою судьбу с революционным плакатом, в к-ром она почти что начисто и растворилась ( см . « Агитационная литература » и « Плакат »). Традиционные формы народного лубка как в лицевой, так и в текстовой части сильно сказываются на характере революционного плаката. Мастерски были использованы традиционные формы лубочных картинок например В. Маяковским в знаменитых «окнах Роста», где выставлялись набросанные Маяковским карикатуры и зарисовки на злобу дня с текстами раешного и частушечного характера. С большим умением использовал формы лубочных картин художник Дени в своих известных агитплакатах, особенно на сатирические тексты Демьяна Бедного [напр. агитплакат «Пауки и мухи» (приведенный в I т. «Литературной энциклопедии» в ст. «Агитационная лит-ра»), «Все люди братья, — люблю с них брать я»,
602 «Кулак-мироед» и др.]. Совершенно исключительные успехи достигнуты в деле массового распространения советской агитплакатной продукции через специальные агитпоезда, клубы, читальни, красные уголки в предприятиях и учреждениях, а также через планомерную развеску агитплакатов в местах обычного скопления народа (на вокзалах, на площадях и улицах, в театрах и т. д.). Агитплакат глубоко проник в толщу городского и сельского населения, сначала уживаясь в быту вместе со старыми дореволюционными лубочными картинами, а затем постепенно их вытесняя. Но вопрос о влиянии лубочной старой традиции на советский агитплакат еще не может считаться вполне изученным и освещенным в современном искусствоведении и литературоведении. Среди массы Л. л. нельзя не отметить особо издания народных песенников ( см .). Предназначавшиеся сначала для высших дворянских читательских кругов, эти песенники нашли спрос и в более демократической среде, а затем вскоре вызвали несметное количество лубочных изданий для народа. Если первые знаменитые собрания песен XVIII в. (напр. «Собрание разных песен» М. Д. Чулкова, 1770—1774, «Новое и полное собрание российских песен» Н. И. Новикова, 1780—1781, «Российская Эрата» М. Попова, 1792, «Карманный песенник» И. И. Дмитриева, «Собрание русских народных песен» Прача, 1790, и др.) предназначались для удовлетворения запросов дворянского общества, в к-ром к этому времени пробужден был интерес к «народности», то эти же песенники дали обширный материал для песенников лубочного типа, выходивших в десятках, а впоследствии в сотнях тысяч экземпляров, и сохранивших свой лубочный тип до нашего времени (толстая, дешевая бумага, крупный шрифт, почти обязательно яркая обложка с лубочной картинкой). Благодаря таким песенникам репертуар устной народной (мещанской, а за нею и крестьянской) песни чрезвычайно обогатился, и современный фольклорист то и дело находит в песенниках и лит-ые источники «народных» песен. При этом в лубочные песенники зачастую попадают тексты в уже переработанном народной средой виде. Лубочные книги содержали в себе зачастую произведения дворянской и буржуазной художественной литературы. Произведения очень многих лит-ых классиков вошли в лубок. Но отношение к художественному тексту было самое бесцеремонное. Прежде всего издатели без стеснения сокращали текст, стремясь к дешевизне книги. Сокращения эти нарушали иногда даже связность изложения. Кроме того беспрестанно «подправлялся» язык, с целью сделать его более понятным, доступным и «завлекательным» для простого читателя. Большую роль играла и конкуренция лубочных издателей, стремившихся завлечь читателя броскими и многообещающими заглавиями. Характерны например названия, дававшиеся гоголевскому «Тарасу Бульбе»: «Разбойник Тарас
603 Черномор», «Тарас Черноморский», «Приключения казацкого атамана Урвана» и т. п. Как бы то ни было, лубочниками в XIX веке были распространены сочинения известных писателей: басни Крылова, Хемницера, Дмитриева, Измайлова, сказки Жуковского, повести Карамзина («Бедная Лиза», «Марфа-Посадница», «Наталья боярская дочь»), «Юрий Милославский» Загоскина, «Ледяной дом» Лажечникова, «Конек-Горбунок» Ершова, собрание сочинений и отдельные произведения Пушкина, «Тарас Бульба», «Вий», «Ночь перед рождеством», «Страшная месть» и др. Гоголя, «Песня про купца Калашникова» Лермонтова, отдельные рассказы из «Записок охотника» Тургенева, «Севастопольские рассказы» Л. Толстого, «Князь Серебряный» А. Толстого, [s]le6-603-.jpg[/s] Из иллюстрации к сказке «Шемякин суд» (гравюра
на меди, первая половина XVIII в.). Из собрания Ровинского
604 «Бедность не порок» Островского, «Нужда пляшет» Гл. Успенского, «Пропала совесть» Щедрина, отрывки из романа «В лесах» Мельникова-Печерского, «Княжна Острожская» Всеволода Соловьева. Кроме того был перепечатан целый ряд иностранных классиков — отдельные произведения Шекспира, Мильтона, Данте («Ад»), Шатобриана («Мученики»), Э. Сю, песни Беранже, сказки Андерсена, «Граф Монте-Кристо» и «Три мушкетера» Дюма, рассказы Поль де Кока и других. Наряду с писателями дворянскими и буржуазными, лубочные издания сильно распространяли произведения авторов лубочной, т. е. гл. обр. мещанской лит-ры. Часть авторов пробавлялась сначала [в XVIII в.] лит-ой переработкой повестей XVI—XVII вв., долгое время в рукописном виде конкурировавших с лубочными изданиями. Нередко случалось обратное — лубочные печатные книжки снова переписывались и продолжали свое существование в рукописном виде (повести о Бове-королевиче, Ерше-Ершовиче, Еруслане Лазаревиче и др.). Из произведений мещанской литературы XVIII века следует на первом месте назвать сочинение плодовитого автора-дворового Матвея Комарова ( см .), Андрея Филиппова (тоже дворового человека), обработавшего знаменитую лубочную «Историю о храбром рыцаре Франциске Венециане и прекрасной королеве Ренцивене» [1787]. Из других авторов укажем М. Д. Чулкова «Пригожая повариха, или похождения развратной женщины» [1770], Ивана Новикова — «Похождения Ивана Гостиного сына» [1785—1786]. В начале XIX в. чрезвычайно плодовитым автором, писавшим для мещанской среды, был А. А. Орлов, создавший большое количество романов, повестей и сказок; рядом следует назвать Ивана Гурьянова, Федота Кузьмичева, А. Крылова, А. Протопопова и мн. др. Позднее из авторов мещанской Л. л. особенной популярностью пользовались М. Евстигнеев, Н. и А. Пазухины, И. Кассиров и др. Обозревая длинный путь развития Л. л., приходится сказать, что вплоть до Октябрьской революции роль ее была скорее отрицательной, чем положительной, за исключением отдельных изданий. Несмотря на то, что в известной части лубочных картинок проявлялась классовая сатира одних слоев населения на другие, в частности на правительственные круги, процент обличительной лит-ры во всей лубочной массовой продукции был очень незначителен. К этому следует прибавить, что и сам голос протеста был довольно бледен (например картинки сатиры на барское мотовство), иногда двусмыслен (описание городского разгула и кутежа), иногда исходил из реакционных общественных групп и был направлен против правительственного произвола, но не в интересах масс трудящихся, а в защиту патриархальных и националистических тенденций реакционного торгового капитала (см. старообрядческие сатиры на Петра и Екатерину I).
605 Огромное же большинство лубочных картинок и других лубочных изданий совершенно лишено политической сатиры и является проводником правительственных политико-идеологических тенденций (ср. колоссальную продукцию церковно-монастырской лит-ры и милитаристическую агитационную лит-ру, особенно военных годов [1812, 1854, 1877, 1904, 1914—1917]. Отвечая, как мы видели, на запросы преимущественно мещанских малокультурных слоев населения, Л. л. служила средством распространения и закрепления мещанской идеологии и мещанских вкусов. Лубочные картинки, песенники, занимательные повести, грубые переделки классической художественной лит-ры, низкопробные учебники «хорошего тона» и тому подобная макулатура, содействуя распространению начальной грамоты в народных массах, в то же время сильнейшим образом тормозили ход культурного развития, прививая и укрепляя элементы ограниченности и пошлости в мировоззрении и в быту. Тем определеннее стоит перед советской литературно-художественной общественностью ответственная задача использования векового русла дешевых изданий для пропаганды коммунистических идей и для привития здоровых художественных и литературных вкусов. Несмотря на колоссальное значение массовой лит-ры в СССР, в ней все же не до конца изжиты отрицательные явления, унаследованные от Л. л. прошлого времени. Очень мало сделано для издания дешевых, но художественно выполненных картин, которые пришли бы на смену старому лубку. В настоящее время в деревнях и на городских окраинах часто используются для украшения жилых комнат различные плакаты специального и временного назначения. Нередки случаи, когда в качестве украшения используются торговые рекламы и объявления. В борьбе с мещанской культурой и бытом необходима мобилизация художественных и лит-ых сил для создания новых форм массовой продукции, которая должна вытравить наследие старой Л. л., содействуя повышению политического, идеологического и художественного уровня широких масс трудящихся. Библиография: Ровинский Д., Русские народные картинки, тт. I—V, СПБ, 1881 («Сб. Отд. русск. яз. и словесности Акад. наук», т. XXIII—XXVII), т. I—V и атлас; т. V переизд. с иллюстр. под ред. Н. Собко, СПБ, 1900; Снегирев И. М., Лубочные картинки русского народа в московском мире, М., 1861; Голышев И. А., Собр. сочинений, под ред. А. Э. Мальмгрена, т. I, вып. I, СПБ, 1899; Кожин Н. А. и Абрамов И. С., Народный лубок второй половины XIX в. и современный, изд. Музея Общества поощрения художеств, Л., 1929; Федоров-Давыдов А. А., К вопросу о социологическом изучении старорусского лубка, М., 1927; Сакулин П. Н., Русская литература. Социолого-синтетический обзор литературных стилей, ч. 2, М., 1929 (гл. VIII); Шкловский В., Матвей Комаров, житель города Москвы, Л., 1929. III. Мезьер А. В., Словарный указатель по книговедению, Л., 1924, стр. 494—498, 886. Ю. Соколов