ЦЕРКОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА[/b]. Древнегрузинская церковная лит-ра, с ее особым письмом (хуцури — см. «Грузинский язык» ), выделяется в особый участок грузинского литературоведения. В дошедших до нас лит-ых памятниках раннего периода грузинского средневековья [до Х—XI веков] представлены образцы почти исключительно церковной лит-ры. Однако наличие ряда весьма важных лит-ых памятников, в связи с данными как лингвистики, так и материальной культуры, решительно говорят в пользу факта сосуществования обоих лит-ых течений: церковного и светского за указанный период. Орудующее традиционно воспринятым методом исследования, современное грузиноведение ищет научного решения вопроса о начале грузинской лит-ры, базируясь на данных грузинской палеографии, к тому же еще слабо обследованной. Несовершенный этот метод, порой и вовсе несостоятельный, оставляющий вне поля зрения общественно-хозяйственные факторы развития языка и письма, оторванный от материальной базы в силу и объективных причин: скудости памятников, односторонности их и т. д., ставит судьбу памятников в зависимость от оценки технических их особенностей. Ряд эпиграфических и рукописных памятников, предположительно по палеографическим признакам относимых к VII—VIII вв., при поддержке, с другой стороны, уже датированных рукописей, из к-рых древнейшей является синайский «многоглав» («Мравалтави», 864), укрепляет в грузинской научной лит-ре (еще с 80-х гг. прошлого столетия) мысль, что грузинская письменность своим началом должна восходить может быть ко времени колонизации греками черноморских побережий (греческая теория происхождения грузинской письменности). Вообще при неодинаковости взглядов занимающихся вопросом ученых, большинство из них все-таки склоняется к мысли о происхождении грузинского письма задолго до христ. эры; специальный интерес представляет мнение акад. Марра о такой давности не одного грузинского церковного письма (хуцури), но и военного или рыцарского (мхедрули). «Армянская теория» происхождения грузинской письменности ищет оправдания свидетельства армянского писателя Корюна и относит таким образом начало грузинской письменности к V в. христ. эры. Гипотеза о финикийско-еврейско-арамейском происхождении грузинского письма (проф. Джавахишвили) связана с находкой (в Тифлисе в Музее грузинского общества истории и
38 этнографии) и дешифровкой ряда палимпсестов (в том числе оксфордского из Бодлеянской библиотеки); при попытке датировать их VI веком выдвигается положение, что вновь прочитанные палимпсесты как памятники уже высоко развитого каллиграфического искусства должны насчитывать по меньшей мере шесть-семь веков развития грузинского письма, и стало быть зарождение последнего должно восходить ко времени, далеко опережавшему V в. Эта лингвистическая концепция однако встречает серьезные возражения, в особенности по части датировки палимпсестов, со стороны акад. Марра.
Иллюстрация: Грузинская миниатюра XVII в. (иллюстрация к поэме Ш. Руставели)
Первые письменные памятники, относящиеся ко времени вплоть до XI в., поскольку они дошли до нас, писаны исключительно церковным (хуцури) письмом, и только с этой поры наряду с первым постепенно выступает в наличных памятниках рыцарское (мхедрули) письмо. Отсюда и наиболее популярная теория развития рыцарского письма из церковного (проф. Джавахишвили), которая принципиально расходится с общелингвистическим положением акад. Марра, по которому рыцарское письмо, языческое вначале, имело иные пути развития. Древнейший период Г. л., поскольку можно об этом судить по уцелевшим памятникам и свидетельствам о них, начинается с переводов священных книг. Агиографические памятники V—VI вв. уже цитируют евангельские стихи. Вновь прочитанные палимпсесты тоже сохранили отрывки текстов священного писания. Из дошедших до нас в древних списках евангелий известны: Шатбердское, resp. Адишское [897], Опизское [913], Джерутское [936], Пархальское [973], Тбетское [995] и др. Не говоря уже о значении их для истории развития грузинского языка, письма и т. д., они, и вообще библейские книги, проливают свет на вопросы о культурных встречах Грузии с различными народами. В связи с этим важное значение приобретает то обстоятельство, что грузинский переводчик священных книг, Георгий Афонский [XI в.], помимо редакции Евангелия, принадлежащей Евфимию [X в.] и самому ему, различает редакции так наз. ханмэти и свято-саввинскую, т. e. происходящую от Свято-саввинского монастыря в Палестине.
39 Первые переводы Библии делались с армянских текстов (акад. Марр). Вообще уже эти библейские тексты намечают вехи развития, в частности, межнациональных или международных отношений, в фокусе которых нам представляется историческая Грузия. В этом смысле характерен факт напечатания в 1743 в Москве, под руководством царевичей Бакара и Вахушта, грузинской Библии, в основе своей представляющей древний грузинский список, путем сверки с славянскими и исправления и дополнения по славянским же текстам Библии. Этот факт стоит в тесной связи с фактом вынужденного политическими обстоятельствами переселения из тогдашней Грузии в Москву грузинского царского двора (Вахтанг VI) с многочисленной свитой. Богатство древнегрузинской литературы свидетельствуется таким образом самой продукцией. Насчитывающая 1 500 слишком лет своей истории грузинская церковность стимулировала самую оживленную литературную работу как в самой Грузии (знамениты в этом отношении южно-грузинские древние монастыри: Шатбердский, Пархальский и другие, или Гелатский в Западной Грузии и т. д.), так и за ее пределами, в монастырских центрах на Афонской и Синайской горах, в Палестине, а то и в древней Болгарии и т. д. Наряду с библиологическими капитальными трудами до нас дошло множество догматических, полемических, аскетических и т. п. сочинений. Среди прочих отраслей церковной лит-ры особенный интерес представляет агиография, представленная в так называемых «житиях» или «мученичествах» святых. Если не принять во внимание все-таки гипотетически определяемой давности библейских текстов, то древнейшим по дате написания оригиналом считается принадлежащее перу Якова Хуцеса [V в.] мартирологическое сочинение («Мученичество Шушаники»), список к-рого как наиболее древний из полных списков дошел до нас от 1713; большой древности также и другое оригинальное сочинение «Мученичество Евстафия Мцхетского» [VI века] и т. д. Однако для приблизительного определения начала агиографической, притом оригинальной лит-ры, между прочим принимается в соображение то, что, как вытекает прямо из слов Якова Хуцеса, у Шушаники [V в.] имелись «евангелие свое» и «святые книги мучеников». В церковном быту с самого начала широко применялось чтение подобных сочинений, имеющих предметом жизнеописание лиц, в церковной практике усвоивших имя «святых». В чтениях и проповедях, в целях пропаганды, широко оповещали мирян о деяниях, подвигах отличившихся в этом отношении лиц. Спрос на подобные сочинения удовлетворялся гл. обр. переводными житиями и мученичествами, из к-рых составляются и целые сборники или хрестоматии — «многоглавы».
40 «Многоглав» 864 года является древнейшим из датированных памятников грузинской письменности. В тифлисских книгохранилищах имеются многоглавы, происходящие из исторической Южной Грузии (Тао-Кларджии). В многоглавы включено много гомилетических произведений, проповедей (энкомии), произносившихся в честь святых и пр. В проповедях специальный интерес представляют светские мотивы. От грузинской оригинальной агиографической лит-ры до нас дошли во множестве лучшие ее образцы. Имея шаблонным сюжетом описание жизни и подвигов грузинских «святых отцов» и «святых матерей», они однако явно перерастают в увлекательные, стилистически выдержанные рассказы исторического характера. В них церковные и светские начала органически переплетаются между собой. Первые источники, проливающие свет в той или иной степени на некоторые стороны грузинской действительности в период V—VI вв., это сочинение Якова Хуцеса [V в.] и «Мученичество Евстафия Мцхетского» [VI в.]. В первом раскрывается картина борьбы между общественно тогда активными нехристианскими, маздеянскими традициями части той социальной среды, которой в Грузии принадлежала руководящая роль, и все более усиливавшимся христианством; а в ходе рассказа изображается бытовая сторона жизни той же среды, социальное положение великосветской женщины и т. д.; в «Мученичестве Евстафия Мцхетского» даны ценные сведения о судебно-административных учреждениях эпохи и пр. Трагический эпизод борьбы между воинствующим христианством и языческою культурой, к-рая вопреки мнению, традиционно укоренившемуся в истории Грузии, долго еще существовала в стране после официального ее обращения, дан в маленького размера сочинении неизвестного автора: «Мученичество девяти отроков Колайцев» [не позднее VI в.]; в нем рассказывается о том, как в области Колай (в верховьях р. Куры) родители умертвили своих детей, когда последние без их ведома приняли крещение. Подобный эпизод дан и в «Мученичествах отроков Давида и Тиричана» [первая половина VII в.], умерщвленных своим дядей за принятие христианской веры. Особого внимания заслуживает сочинение, посвященное жизнеописанию Або Тпилели (Тифлисского). Автор его, Иоанн сын Сабана [VIII в.], раскрывает картину борьбы между влияниями мусульманским и христианским. Або, родом из Багдада, попав в Тифлис, принимает христианскую веру, за что подвергается казни своими же соплеменниками. Иоанн сын Сабана, воодушевленный героизмом Або Тпилели, объявляет его национальным мучеником, широко и впервые ставя вместе с тем принципиальный вопрос о заслугах, наряду с иноземными, и «туземных», национальных святых. Неизвестному автору [около 853] принадлежит жизнеописание Константина — Кахая. Любопытно, что в этом сочинении автор пытается между прочим дать краткую историю происхождения Библии. В этом сочинении автором использован грузинский переводный агиографический рассказ «Житие Иоанна Златоуста», представленный в списке Х в. Степан Мтбевар (Тбетский епископ) составил около 914 г. «Мученичество Гоброна». Эпизод мученичества Гоброна изображен на фоне исторических событий 914, когда в Грузии имело место нашествие арабов с эмиром Абуль-Касимом во главе. Историческими сведениями изобилует цикл жизнеописаний, посвященный грузинским монастырским подвижникам, деятельность к-рых протекала как в самой Грузии, в Тао-Кларджийском Куропалатстве [VIII—Х вв.], так и за ее пределами. В этом цикле видное место занимает «Житие Григория Хандзтийского», написанное в 951 Георгием Мерчули. Строительская деятельность Григория, при покровительстве правителей и сотрудничестве с ним его учеников, к-рая вызвала к жизни множество поселений с монастырскими центрами в крае, до того пустовавшем, его культуртрегерская работа достаточно широко раскрывают перспективы перед автором «Жития»; орудуя в значительных размерах нужным для его целей свежим материалом, Георгий Мерчули дает ценные сведения о самых разнообразных явлениях современной ему жизни, по истории грузинской церкви, по географии Грузии, о монастырском быте и пр. Перу Васила Зарзмского принадлежит написанное около 951 «Житие Серапиона Зарзмского». В этом «Житии» впервые излагается история постройки первой церкви, одного из ценнейших археологических памятников — Зарзмского монастыря в Грузии, к-рая была осуществлена Серапионом Зарзмским при содействии Георгия Чорчанели. К Х веку агиография завершает полный цикл развития, на ее смену приходит метафрастическая агиография, ведется работа над исправлением и пополнением житийных текстов; в Грузии метафразируется
41 житийная литература как иностранная, так и национальная. В особенности по переводу с греческого, равно и самостоятельному составлению метафрастов, много труда положили монастырские деятели, переселявшиеся в разное время в греческие центры образованности: на Афоне, Синае, Палестине и т. д. Однако их культурно-историческое значение далеко выходит за пределы не только интересов церкви, но и национальных интересов грузинского народа. О многосторонности литературных заслуг этих просвещенных людей свидетельствуют как лит-ые их труды, дошедшие до нас во множестве, так и биографии их, «жития». Георгий Афонский [XI в.], автор «Жития» Иоанна и Евфимия, подробно описывает строительные подвиги Иоанна, сосредоточенные вокруг знаменитого Иверского монастыря на Афоне, и писательскую деятельность Евфимия, к-рый фактически первый положил начало грекофильскому течению Г. л. В списке лит-ых трудов Евфимия, сохранившемся в двух экземплярах, значится 25 заглавий переведенных им с греческого произведений философско-религиозного характера. В последних ярко отразился век с его культурными запросами. Среди них нашли место труды представителей мировой церковной лит-ры: Василия Великого, Григория Богослова и т. д. О соответственной философской подготовке афонского переводчика и о широких культурно-литературных возможностях, к-рые таил в себе грузинский язык, может свидетельствовать уже факт перевода Евфимием апокрифического сочинения Максима Исповедника. Евфимий среди грузиноведов стал популярным писателем в связи с критическим изучением «Мудрости Балавара», представляющей собой грузинскую версию «Душеполезной истории о Варлааме и Иоасафе» (см.) , морально-аскетического рассказа индийского происхождения. Грузинская версия рассказа признана переведенной с арабского языка в IX—Х вв. (акад. Марр), в греческой же версии его, от к-рой получило означенное произведение столь широкое распространение по всей Европе, ряд исследователей видит перевод с грузинского языка, исполненный Евфимием. Значение этого периода усугубляется тем, что в рассказ оказалась внесенной рукой переводчика часть ныне утраченного сочинения известного апологета Аристида. Непосредственным продолжателем переводческого дела, начатого Евфимием, явился сам автор «Жития» Иоанна и Евфимия, Георгия Афонский [XI в.], из-под пера к-рого вышло множество его трудом редактированных работ (по библиологии и пр.) и метафрастов, переводных и оригинальных. Его «Житие» составлено афонским же деятелем, Георгием. Поскольку в оживленных центрах Греции взаимно перекрещивались культурно-национальные устремления представленных там народов, естественно грузинские деятели тоже были увлечены общим потоком этих национальных стремлений. Георгий Афонский ведет оживленные споры с противниками автокефалии грузинской церкви. С другой стороны, обработка и развитие грузинского языка составляют предмет забот для просвещенных грузин. Знаменательно для времени, что в оде, восхваляющей специально грузинский яз., найденной в приписке «Синайского многоглава» [864], автор сулит грузинскому языку «во второе пришествие» стать языком, на котором «бог обличит все языки». Однако национальная идея в эту эпоху носит печать времени. Идеологии, диалектически строющейся на межнациональных отношениях, чужды национальная исключительность и религиозная ограниченность. В лице Иоанна Петрицкого [рубеж XI—XII вв.] Грузия имеет своего представителя неоплатонизма. Ему принадлежит перевод философско-теологического сочинения Нем. Эмесского «О природе человека». В переводах Иоанна Петрицкого представлен ряд трудов Прокла, Диадоха, Аристотеля, историка Иосифа Флавия и т. д. За ним имеются заслуги по обработке грузинской философской терминологии. К группе
42 означенных грузинских писателей тесно примыкает их современник [XI в.], автор многих трудов, ученый переводчик, филолог Ефрем Мцирэ (Младший). В своих записях, предисловиях к тем или иным переводам он развивает методологические вопросы, делится с читателями своими соображениями о приемах, к к-рым должно прибегать переводчику, классифицирует на основные виды исторические сочинения и т. п. Ефрему Мцирэ принадлежит оригинальное историческое исследование «Повесть о причине обращения Грузии и о том, в каких книгах о нем упоминается». «Повесть» должна была служить историческим справочником и оправдательным документом в руках апологетов автокефальности грузинской церкви. На тему о крещении грузин составлена еще в IX в. неизвестным автором историческая краткая хроника «Обращение Грузии», к-рая представлена в двух вариантах, из к-рых так наз. Челишский вариант подробнее излагает события, чем Шатбердский. По общему замыслу хроника является памятником церковной историографии. К циклу рассказов об «Обращении Грузии» тесно примыкает «Житие Нины», к-рое до нас дошло в двух — Шатбердском и Челишском — вариантах. Житие составлено ранее Х в. Достойно особенного внимания то обстоятельство, что автор решительно порывает со старыми преданиями, которые просветителями Грузии называют: одно — апостола Варфоломея (сирийско-армянская версия), а другое — Григория, просветителя Армении (греко-армянская версия); автор, выразитель идеологии своего времени, когда в высших слоях общества стихийно пробивало свой путь национальное самосознание, ставит своей задачей дать новое построение истории обращения Грузии и достигает цели тем, что, отводя имена Григория и его сподвижников, в роли просветителя Грузии выводит молодую девушку — Нину, — которая самостоятельно, как национальная просветительница, обращает весь грузинский народ в христианскую веру. Памятники, в которых представлен материал по истории взаимоотношений между армянской и грузинской церквами, сохранились от разных времен. В частности, споры и полемика сторон, сосредоточенные вокруг догматических и культурно-национальных вопросов, приведшие в начале VI в. к расколу до того единой армяно-грузинской церкви, и после акта официального разделения последней время от времени вспыхивали с новой силой. Католикос Арсен [855—882] оставил историческое полемического характера сочинение «Разделение Грузии и Армении». Споры становились актуальными, поскольку в них находила выражение борьба против армянского влияния в Грузии. В XVIII в. католикос Антоний пишет «Мзаметквелеба» (Готовый ответ), которое должно было служить руководством для участвовавших в полемике против монофизитов. Вообще грузинская церковная лит-ра, господствовавшая в ранние эпохи, выйдя из их пределов, обнаружит большую живучесть. В XVIII в. она еще будет иметь большой размах, о чем внешним образом будет свидетельствовать уже один факт выпуска в Тифлисе в 80-х гг. означенного столетия из печати, когда типографское дело в Грузии только начинало налаживаться, 14 тысяч экземпляров книг церковно-религиозного содержания. Позднее же, в начале XIX века, она из широкого общественного одно время
43 национального течения обратится в узкую вероисповедную идеологию вырождающихся сословий. ЦЕРКОВНАЯ ПОЭЗИЯ. В Грузии рано, еще до VII в., начинает развиваться литургическая поэзия и, как ее вид, гимнография. Сначала преимущественно переводят гимны в честь святых — по преданию, с греческих оригиналов. Как поэтическая форма широко применяется ямвик; развитие получает и акростих. Классиками гимнографии явились Георгий Афонский [XI в.], католикос Николай, царь Давид Строитель, Иоанн Петрицкий [XII в.] и другие. Сохранились целые сборники гимнов и, в частности, от IX века (в папирусно-пергаментной рукописи). Грузинская оригинальная гимнография представлена в классических образцах еще с Х в. Оригинальные гимны, в отличие от переводных, обозначались термином «грузинские» (картулни), причем эти гимны составлялись в честь не только национальных святых. Наряду с литургическими, начинают писать также гимны, не относящиеся к богослужению, на общерелигиозные темы: авторы в них дают выражение своим религиозно-моральным устремлениям. Сюжеты берутся ими из «Житий», библейских книг. Ямвические стихи все еще сохраняют свои исключительные права вплоть до XVIII в. В этот век как светская, так и церковная поэзия обнаруживают тенденцию к взаимному сближению. Ямвик более не удовлетворяет запросам жизни, и на помощь ему приходят формы, выработанные в светской поэзии. Особенным успехом пользуется 16-сложный руставелиевский стих. Классиками эволюционировавшей церковной поэзии XVIII в. явились поэты духовного звания: католикос Антоний, еп. Николай Тпилели, еп. Иосиф Тпилели и др. Но в ней оставили яркие следы и светские поэты: цари грузинские — Арчил, Теймуразы первый и второй, Вахтанг VI и пр. Все они сочиняют как оды в честь святых или национальных героев, так и апокрифические стихи, напр. о Аврааме, Исааке и др. ГРУЗИНСКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ ЛИТ-РА чрезвычайно богато представлена в памятниках. Грузинские историки, являясь, по большей части приближенными людьми царей, преимущественно ставят себе задачей описание их царствования. С одной стороны, официальное, а также привилегированное социальное положение авторов обусловливает их тенденциозность в освещении фактов; но с другой — образованность их, знакомство с методологическими требованиями современной им науки или широкая осведомленность благодаря доступности для них государственных архивов и пр., особенно осведомленность в некоторых национальных, равно и ненациональных источниках, ныне для науки утраченных, делают то, что многие из них высоко ценятся и новейшими учеными-грузиноведами. Наиболее древними, до нас дошедшими историческими сочинениями являются: «О разделении Грузии и Армении» католикоса Арсена и «Обращение Грузии»; последнее, между прочим, заключает в себе и список языческих царей и богов, равно и христианских царей и католикосов, составленный в порядке хронологической последовательности и доведенный до времени первых багратидских царей [X в.]. От XI в.
44 дошла «Жизнь Вахтанга Гаргасара», труд Джуаншера. Автор излагает историю Грузии в V в., учреждение католикосата и пр., дает сведения о печенегах, зихах и т. д. Наиболее ранний компактный труд «Жизнь грузинских царей» принадлежит Леонти Мровели [XI в.]. Автор между прочим воспроизводит, очевидно, популярную в его время теорию о происхождении грузин и вообще кавказских народов, следуя за библейским построением всемирной генеалогии; останавливается на вопросе о возникновении из развалин патриархального родового строя царской власти и т. д. Неизвестный автор «Хроники Грузии» [XI века] охватывает период времени от V до VI в. В ней прослеживается история укрепления царской власти в Грузии путем постепенного объединения отдельных грузинских царств и княжеств. Ефрем Мцирэ (Младший) в XV в. составляет «Повесть о причинах обращения грузин». В переводе с греческого, принадлежащем перу Иоанна Петрицкого [XI—XII в.], представлен исторический труд Иосифа Флавия «Иудейские древности». С классическим мастерством исполнены истории царя Давида Строителя [1189—1194] и царицы Тамары [1184—1213], составленные авторами современниками. Неизвестному автору принадлежит труд, охватывающий события за XIII—XIV вв. В Грузии в XIII в. уже был составлен летописный сборник, так наз. «Жизнь Грузии» (Картлис Цховреба). Сборник, постепенно пополнявшийся, дошел до нас во многих списках. Наиболее древними являются — сборник, исполненный в XIII в. и дошедший до нас в рукописи XV в., и сборник, сохранившийся в рукописи XVII в. В историческом труде Парсадана Горгиджанидзе [XVII в.] наибольший интерес представляет описываемый автором как современником период времени от 1636 до 1696. Сехниа Чхеидзе является автором истории Грузии, охватывающей события от 1653 до 1739. Оману Херхеулидзе принадлежит история царствования Ираклия II, доведенная до 1780. Первая попытка составления полной истории Грузии с применением научных методов осуществлена в капитальном труде знаменитого историка и географа царевича Вахушти, сына Вахтанга. Труд окончен в 1745 «в царственном граде Московии, на Пресне». Библиография : I. Mapp Н., Из поездки на Афон, «ЖМНП», март, стр. 1—24; Его же, «Мудрость Балавара», грузинская версия «Душеспасительной истории о Варлааме и Иоасафе», ЗВО, т. III, стр. 223—260; Его же, Предварительный отчет о работах на Синае, веденных в сотрудничестве с И. А. Джаваховым, и в Иерусалиме, в поездку 1902, Сообщ. правления Палест. о-ва, т. XIV, ч. 2, 1903, стр. 1—51; Его же, Иоанн Петрицкий, грузинский неоплатоник XI—XII в., ЗВО, т. XIX, 1909, стр. 53—61; Его же, Георгий Мерчул, Житие Григория Хандзтийского, Груз. текст, Введение, изд. и перев. с дневником поездки в Шавшию и Кларджию, СПБ., 1911; Его же, Кавказ и памятники духовной культуры, ИАН, 1912, стр. 69—82; Кекелидзе Карн., проф., История грузинской литературы, т. I. Древняя лит-ра, Тифлис, 1923 (на груз. яз.); Джавахишвили Иван, Задачи, источники и методы истории раньше и теперь. кн. I, Древняя грузинская историческая литература [V—XVIII в.], Тифлис, изд. 2-е (на груз. яз.); Серия «Тексты и разыскания по армяно-грузинской филологии», изд. Фак. вост. яз. СПБ. универс., Серия «Христианский Восток», изд. АН. Варлаам Дондуа СРЕДНЕВЕКОВАЯ СВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА[/b]. Как древний период грузинской лит-ры, изучаемой обычно по традиционному методу, с изоляцией конфессионально-религиозной ее стороны от мирской, принято считать периодом церковным, так лит-ру средневековья, по господствующей в ней тенденции и общим устремлениям, с еще большим основанием приходится признать и называть светской; она оформляется в эпоху феодализма, дает пышные цветы в период наиболее ярко выраженного национально-государственного идеала феодальной Грузии [XI—XIII вв.], замирает или, точнее, не заявляет о себе в памятниках в течение почти трех столетий [XIII—XV вв.] со времени вторжения монголов и, наконец, вновь возрождается к началу XVI века при турецко-персидском господстве, обострившем государственный и экономический кризис
45 раздробленной уже на отдельные царства некогда единой Грузии [XVI в.]. Средневековье естественно охватывает и всю последующую светскую лит-ру эпохи Возрождения [XVI—XVIII вв.], отразившую длительную борьбу социальных слоев с тягой одних на Восток, других — на Запад, борьбу, которая продолжалась вплоть до момента включения Грузии в состав русского государства [1801] и тем самым включения ее в социально-экономическую среду Европы. Таковы главные вехи развития средневековой грузинской лит-ры. Однако по внутреннему своему содержанию, она с трудом укладывается в очерченные здесь исторические рамки: светские мотивы тесно связывают ее с лит-рой по преимуществу церковной ( см. ниже ), почему ни XI век, ни тем более XII не могут служить гранью, отделяющей древнюю, в тесном смысле, или церковную грузинскую лит-ру от позднесредневековой. Эта грань отодвигается в значительно более ранний период, и если не выходить за пределы точно датированных памятников изящной лит-ры, то уже самое начало второй половины Х в. дает нам образцы подлинного светского романа, правда, пока только в зачаточной его форме. Так, в произведении агиографа Георгия Мерчула «Житие Григория Хандзтийского» [951] не только явственно слышны отголоски решительной борьбы церкви и духовенства с плотской страстью, но здесь же дана и стильная канва, на к-рой живо развертывается целая драма соблазненного диаволом властителя, куропалата Ашота, к-рый, будучи «разжигаем демоном любви», «грешил» с «блудницей»; блаженный Григорий и вожделенная мать Феврония пекутся о «спасении души» этой скромной женщины, к-рая, сделавшись невольно «соблазном для великого властителя», «вторглась между мужем и женою на вечную гибель себе от злого греха». Любовь Ашота к женщине вне брака терпит поражение: «телесно могущественного властителя победили духовно сильные люди», он «удалил желание плотской страсти и уразумел свой позор». В творении же Мерчула яркими штрихами набросана и другая романическая драма из семейной жизни куропалата Адарнерсэ, сына Ашота куропалата; там же рассказывается про любовное приключение сестры богобоязненного Зенона, соблазненной «некиим недобрым мужем» «при содействии диавола». Языческая Грузия, отступившая, казалось, в решительной схватке с органически чуждой ей византийской схоластикой и ортодоксальной церковью, оставила однако яркие следы своей идеологии и в церковной живописи, и в песнопениях, и в проповедях, и в житийной лит-ре, в самой речи, которой пользовалась и церковь, когда уже недостаточно было одних стереотипных и бесцветных формул проклятья и когда явилась необходимость отлить борьбу против земных помышлений и плотской страсти в увлекательную лит-ую форму. Драматическая разработка сюжета, но уже иного, чем у Георгия Мерчула, порядка обращает на себя внимание в произведении Иоанна сына Сабана (Сабанисдзе) «Житие Або Тпилели (Тифлисского)» [IX—Х в.]. Это один из лучших памятников церковной лит-ры и пожалуй самый замечательный в отношении общей архитектоники, строгой выдержанности стиля и последовательности в нарастании отдельных событий. По своему внешнему оформлению «Житие Або» являет образец особого литературного
46 жанра — проповеди, вышедшей из-под пера опытного и тонкого мастера, повидимому прекрасного знатока современных ему светских вкусов и литературных приемов. Современное состояние грузиноведения, науки сравнительно молодой, не позволяет пока исследователю смелее размотать весь клубок нитей, связывающих светскую поэзию с духовной письменностью, рассмотреть каждую такую нить в отдельности и найти ей соответствующее место в истории развития грузинской лит-ры. Более или менее ясной представляется лишь общая схема взаимоотношений между этими двумя лит-ыми течениями: церковная письменность вообще, и духовная поэзия — в частности, не только унаследовали (правда, в весьма скромных размерах) необходимые литературные ресурсы, с одной стороны — у христианского Востока, с другой — у «мирских» певцов и сказителей, у лишенных возможности письменно закрепить свою творческую продукцию разноплеменных профессиональных поэтов из языческой Грузии, но и сами в свою очередь содействовали возобладанию светского направления в грузинской литературе. Помимо оригинальных произведений духовного содержания, вроде «Мученичества св. Шушаники» (древнейший по описываемым событиям памятник) и упомянутых выше житий Або и Григория Хандзтийского, в этом отношении внимания заслуживают также переводы с греческого ряда памятников византийской литературы, из коих особо следует отметить творения Григория Назианзина, переведенные в Х в. Евфимием Афонитом. Благодаря этим переводам заметно усиливается интерес, вообще, к античному миру, в частности, к греческой мифологии. Видное место среди переводных памятников, которые должны были сыграть значительную роль в деле обогащения средневековой Г. л. реально-жизненными мотивами, безусловно следует отвести популярной назидательной повести о Варлааме и Иосафе, известной в Грузии под названием «Мудрость Балавара» и переведенной, по мнению акад. Н. Я. Марра, в IX—Х веках с арабского языка; как древнейшая из всех существующих, грузинская версия повести представляет вместе с тем большой историко-литературный интерес далеко не одного лишь местного грузинского значения. О богатстве мирских тем, которые должна была унаследовать грузинская лит-ра позднего средневековья, говорит также и факт широкой популярности в древнегрузинской письменности псевдокалисфеновского романа «Александрия». Хорошее знакомство с ним обнаруживает еще неизвестный автор «Обращения Грузии» [около IX в.], памятника, кстати сказать, в достаточной степени насыщенного вообще реминисценциями из международной, известной историку, светской лит-ры. Усиление государственной мощи феодальной Грузии, начавшееся на рубеже Х — XI в. и достигшее своего зенита в эпоху
47 Давида Строителя и особенно царицы Тамары, не вызывает следовательно к жизни, а лишь содействует окончательному закреплению позиций, значительно ранее завоеванных светской литературой. Успешная борьба с мусульманским миром и торжество национально-государственной идеи в пределах разноплеменного объединения дают возможность Грузии постепенно занять одно из первенствующих мест на Ближнем Востоке. Вместе с тем заметно падает сильное некогда в лит-ре обаяние христианской Византии. Военно-рыцарское сословие и придворная знать ищут и находят отклики своей идеологии в мусульманской, главным образом в персидской лит-ре. Спрос удовлетворяется на первых порах переводами, из коих особенное значение приобретает «Амирандареджаниани», а еще более «Висрамиани». Первый из них представляет сокращенный перевод, сделанный Моисеем Хонели в начале XII века [в конце XI?] с персидского сборника героических рассказов, по свидетельству царя Баграта, будто бы с «Kisai Hamza». Значительно большей популярностью пользовался в средневековой светской лит-ре «Висрамиани», прозаический перевод [XII века] с персидского стихотворного произведения Фахр-ед-дина Гургани «Вис и Рамин». Язык и особенности перевода придают ему значение оригинального памятника грузинской художественной литературы. Исключительная популярность мотива двух влюбленных и их несчастной любви засвидетельствована обилием соответствующих образов в устной лирико-эпической поэзии грузин, и естественно, что имена влюбленной пары, Вис и Рамина, как и двойников их, долго сохранялись в литературе грузинского средневековья и служили символом страстной и неувядаемой любви. Переводчик персидского романа унаследовал своеобразную технику и особенности, отличающие грузинские переводы духовных произведений догреческого периода: оставаясь верным оригиналу, он тем не менее свободно распоряжается сокровищницей родной речи и перед лицом подлинника не теряет чутья к грузинскому стилю и грузинским реалиям. Переводы с персидского языка отнюдь не ограничиваются «Висрамиани» и «Амирандареджаниани». Имеются довольно ясные намеки на то, что грузинская средневековая лит-ая среда была знакома и с иными образцами персидской поэзии (так напр. с «Шах-Намэ» Фирдоуси), однако от эпохи средневековья переводы их не дошли до нашего времени. Средневековая переводная лит-ра естественно предваряет пышный расцвет оригинальной грузинской светской поэзии. Оды Шавтели и Чахрухадзе и поэма Руставели — это три шедевра, украшающие так называемый «Золотой век» грузинской литературы. Каждый из этих трех крупнейших художников имеет свою самостоятельную ценность и каждый из них представляет особый историко-литературный и культурно-общественный интерес. Оды Шавтели [XII в.] и
48 Чахрухадзе [XII] дошли до нас в позднейших списках. Они долго лежали, как мертвый капитал, ими в должной мере (если не сказать, ни в какой мере) не могла воспользоваться научная лит-ра. Поздние переписчики, далекие от литературных традиций XII—XIII вв., не могли совладать с трудностями, которые представляли стиль и лексика одописцев, и оды, естественно, должны были пострадать и пострадали местами существенным образом. Шавтели и Чахрухадзе впервые для науки ожили в критическом издании акад. Н. Я. Марра, давшего блестящий анализ речи и слога одописцев и наметившего правильный путь к решению вопроса о месте их и значении в грузинской лит-ре. Предмет восхваления Шавтели и Чахрухадзе — это могущественные венценосцы: Давид Строитель (и Тамара) у первого, царица Тамара — у второго. В период военной славы и торжества грузинской национальной государственности хвалебная ода как нельзя лучше отвечала настроениям двора и государственных людей. Здесь, в этих одах, впервые в светской литературе провозглашена идея божественного происхождения грузинской царской власти; история ветхого и нового завета рассматривается лишь как пролог к царствованию Тамары (Чахрухадзе). При общности основной темы одописцы однако значительно разнятся друг от друга как в отношении слога и лексического материала, так и в отношении лит-ых приемов и внешнего оформления. Однако неизвестная до них мастерская отделка стиха, доведенная, особенно у Чахрухадзе, до виртуозности, является достоянием обоих поэтов. В одах не редкость омонимные рифмы, внутренние и внешние; встречаются порой разные по значению, но сплошь однозвучные стихи, целиком рифмующие между собой. Известно одно четверостишие Чахрухадзе, состоявшее сплошь из эпитетов царицы Тамары, где все шестнадцать стихов объединены одной и той же рифмой. Основной размер (пятисложные четверостишия), одинаковый у обоих одописцев, носит название «чахрухаули», от имени Чахрухадзе. В связи именно с таким совершенным мастерством одописцев и их необычайной виртуозностью особенную действенность приобретает вопрос о времени появления названных од и личности их авторов. Существует предположение, что Шавтели — предшественник Чахрухадзе и что деятельность его следует приурочить к эпохе Давида Строителя (Марр); памятник же, известный под названием «Тамариани», — не есть одно цельное произведение, а представляет собою сборник од, написанных в разное время, каждая по особому случаю (Марр). Поэтические образы и сравнения, а также обороты речи и выражения весьма схожи в одах и «Барсовой шкуре»; это делает вероятным предположение, что Чахрухадзе и Шота Руставели одно и то же лицо (Марр); некоторые исследователи, недостаточно учитывавшие социальные факторы, влияющие на
49 идеологию и форму произведений, считали возможным приписать оду, дошедшую до нас с именем автора Шавтели, — певцу Тамары, Чахрухадзе (Кекелидзе). Все эти и ряд других не менее важных вопросов, связанных с именами одописцев, не получили еще в научной литературе должного и окончательного освещения. Значительно больше трудностей представляет выяснение личности третьего — и самого крупного из художников средневековья — автора романической поэмы «Витязь в барсовой шкуре» (Венхис-ткаосани), Шоты Руставели (см.) . «Творец мировой ценности в местной областной оправе» (Марр), Шота Руставели пользуется исключительной любовью и популярностью по всей Грузии; его необычайно легкий, музыкальный стих (шестнадцатисложный, порой напоминающий восьмистопный трохей) нередко цитируется как афоризм или поговорка. Имеющиеся переводы поэмы в отрывках или полностью, на европейских и восточных языках, далеко не отвечают требованиям научной критики. После почти трехсотлетнего затишья, наступившего не на одном только литературном фронте Грузии монгольского периода, грузинская светская лит-ра вновь начинает оживать в начале XVI века при династии Сефевидов — в самую мрачную и в экономическом и в культурном отношении пору в истории грузинского народа. Культурные связи с Персией (в меньшей степени с Турцией, укрепившей к тому времени свою власть в западных областях Грузии) не могли, естественно, полностью восстановить рассыпанное в монгольский период и частью окончательно похороненное литературное богатство, завещанное древней Грузией; эти связи способствовали лишь частичному оживлению забытых литературных традиций, которые, порою бледно, порою сравнительно ярко отразились на творчестве писателей эпохи «Возрождения». Из литературных памятников этой эпохи обращают на себя внимание прежде всего переводные сочинения. Здесь центральное место должно быть отведено переводам (в прозе и стихах) отдельных частей из «Шах-Намэ» Фирдоуси, как напр. «Придониани» (Повесть о Феридуне), «Заакиани» (Повесть о Зохаке), особенно «Ростомиани» (Повесть о Рустеме) и «Бежаниани» (Повесть о Бежане и Манижаве), весьма популярным в грузинской народной среде. При специальной работе над грузинскими переводами или переложениями из «Шах-Намэ» приходится учесть обилие народных грузинских версий эпоса и исключительную популярность некоторых из его героев. Народные версии и сказания нередко помогают правильному восприятию как метода грузинских переводчиков Фирдоуси, так и самого переводного текста. Среди переводов эпохи Возрождения особого внимания заслуживает также «Иосеб-Залиханиани» (Юсуф и Зулейха), имеющийся в двух редакциях, одна из которых принадлежит
50 перу Теймураза первого; царь Теймураз I [1589—1663] занимает видное место среди писателей XVII века. Его «Спор весны с осенью», «Лейла и Меджнуи», «Беседа розы с соловьем», «Беседа свечи с бабочкой», равно упомянутая уже «Иосеб-Залиханиани» и ряд других переводных и оригинальных произведений обнаруживают в нем большое художественное дарование; преувеличенно лестную оценку его поэтического таланта находим у современника, тоже поэта и тоже царя, Арчила [1647—1712], к-рый не задумывается ставить его рядом с Руставели. Теймураз, несомненно, один из лучших подражателей творцу «Витязя в барсовой шкуре», как несомненно и то, что ему далеко до руставелиевской виртуозности и руставелиевских художественных глубин. Наряду с переводами и подражаниями, сыгравшими положительную роль в деле литературного строительства и обогащения общего фонда грузинской поэзии, эпоха Возрождения дала ряд ценных оригинальных произведений, до сих пор не утративших своей художественной силы и суггестивности. Оживленные сношения с Западом и Востоком, напряженное политическое и экономическое положение Грузии, раздираемой извне и извнутри, постепенно подводили новую идейную базу под литературную жизнь эпохи Возрождения. Первое робкое, но новое устремление дает о себе знать еще в произведении Пешанга Пашвиберткадзе. В его «Шахнавазиани» уже имеется попытка осмыслить современную ему реальную обстановку; герой его эпопеи — живое историческое лицо, Вахтанг, царь Карталинии. Обильный материал из родной современности и прошлого Грузии появляется в поэтическом труде «Арчилиани». Но значительно сильнее в живом и реалистическом изображении Гру