песни, исполняемые матерью или нянькой при укачивании ребенка. Назначение их — размеренным ритмом и монотонным мотивом успокаивать и усыплять ребенка, а также регулировать движение колыбели. В связи с этим вторым своим назначением колыбельные песни могут быть рассматриваемы отчасти и как «рабочие» песни, неразрывно связанные с трудом и отображающие в себе ритмы трудового процесса. Действительно, преобладающим размером напр. русских К. п. является четырехстопный хорей, и это может быть сопоставлено с ритмом движений раскачивающейся колыбели, естественно распадающихся подобна качанию маятника на двучленные группы — вперед — назад. При рассмотрении ритмической стороны К. п. надо конечно иметь в виду, как и во всем песенном фольклоре, связь словесного ритма с вокальным исполнением, поддерживающим словесный ритм растягиванием или сокращением слогов. Качания колыбели сказываются и на строфическом построении колыбельных песен, обнаруживающем тенденцию к четкости и нередко
389 дающем простейшую двустрочную строфу с парными соседними рифмами. Главное назначение К. п. выполняется ритмом, и поэтому в очень многих из них сюжет дан лишь в минимальном развитии. Преобладающие темы — убаюкивание, приглашение помощников для убаюкивания, мысли о будущем убаюкиваемого ребенка, нередко явления и предметы окружающей действительности, могущие заинтересовать и позабавить ребенка, если бы только он понимал слова песни. Это как бы приспособление к интересам ребенка; эта стилизация под детскость, между прочим, очень отчетливо сказывается и в языке (уменьшительные, ласкательные слова, детские словообразования). Зачастую в К. п. наблюдается медленное, как бы дремотное нанизывание образов, подсказанных ленивым ходом ассоциаций. Иной раз в этих полусонных импровизациях однако нетрудно бывает вскрыть психологическую устремленность поющей женщины. В таком состоянии нередко находят себе выражение желания и мысли, обычно заглушаемые бодрствующим сознанием. Так, в великорусских, украинских и белорусских К. п. мы встречаем мотив смерти и похорон убаюкиваемого ребенка: «Баю-баю, да люди,
Хоть сегодня умри,
Сколочу тебе гробок
Из дубовых досок.
Завтра мороз,
Снесут на погост.
Мы поплачем, повоем,
В могилу зароем». Нередко в колыбельных крестьянских песнях мысли матери обращаются к теме бедности, и К. п., успокаивающая по ритму, весьма печальна по своему социальному содержанию, передаваемому с оттенком горькой иронии: «Баю-баюшки-баю,
Живет мужик на краю:
Он не беден, не богат, —
Много у него ребят.
Все по лавочкам сидят,
Все соломку едят». Эта песня, как и вообще многие другие К. п., имеет большое количество вариаций, сравнительное изучение к-рых может дать живую картину разнообразия бытового и психологического уклада в соответствии с социально-экономической дифференциацией создателей и потребителей песни. Ср. напр. вариант, явно созданный в более зажиточном слое, чем предыдущий: «Баюшки-баю-баю,
Живет барин на краю.
Он не скуден, не богат;
Много у него ребят.
Все по лавочкам сидят,
Кашу масляну едят». Целый ряд К. п., подобно другим видам «народной» лирики, хотя и бытовал в некоторых зажиточных слоях деревни, но первоначально, надо полагать, возникал в среде господствующих классов старой Руси: в боярской, купеческой и т. д. Есть напр. К. п., в к-рых очень большое внимание уделено
390 описанию богатой обстановки и счастливой жизни ребенка, окруженного мамушками, нянюшками, сенными девушками. «Вот тут колыбель,
На высоком терему...
Крюк золотой,
Ремни бархатные,
Колечки витые,
Крючки золотые,
Мамушки, нянюшки,
Качайте дитя.
Сенны красны девки,
Прилюлюкивайте!
Вырасту большая,
Буду в золоте ходить,
Буду в золоте ходить,
Парчеву шубу носить». Любимыми образами в К. п. восточных славян и многих других европейских народов являются образы животных и птиц: кота («У котика-кота / Была мачеха лиха»), козла или козы, причем последний образ повидимому навеян детскими сказками, а может быть, восходит, подобно аналогичному образу в песнях аграрно-обрядовых, к представлению о козле как символе богатства: в К. п., как и в свадебных, упоминание о богатстве нередко имело магическое значение. Идеализация быта и хозяйства — проявление магических пожеланий и заклинаний. Здесь те же магические основы, поэтическая символика, что и в других фольклорных жанрах (ср. «подблюдные» песни, «колядки», свадебные «величания» и т. д.). Традиционные К. п. продолжали последовательно развиваться и в XIX—XX вв., отметая многие из старых бытовых мотивов и нанизывая новые, отражающие процесс все большего проникновения городской культуры в деревню. Вот напр. К. п., недавно записанная в Лодейнопольском округе, в районе развитых отхожих промыслов: «Баю-баю-баюшки,
Нету дома татушки,
На чужой сторонушке.
Татушка домой придет
И гостинца принесет:
С Ладоги яблоки,
С Питера конфетики». С закреплением коллективизации деревни традиционная колыбельная песня или вымрет начисто или сильно видоизменится и по содержанию и по форме, т. к. традиционная песня выросла на почве патриархального семейного уклада с его специфическим использованием труда и времени женщины-матери и хозяйки. Об усвоении форм К. п. письменной лит-рой — см. «Песня». Библиография: Ветухов А., Народные колыбельные песни, «Этнографическое обозрение», 1892, № 1—4; Шейн П. В., Великорусе в своих песнях-обрядах и т. д., т. I, СПБ., 1898; Карский Е. Ф., Белоруссы, т. III, вып. I, М., 1916: Капицын О. И., Детский фольклор, Л., 1928; Элиаш Н. М., До вивчання колискових пісень, «Бюллетень Етнографічної комісї ВУАН», 1930, № 14; Гагенторн Н., Колыбельная песня как отражение быта русской деревни, «Художественный фольклор», 1930, № VI—VII. Ю. Соколов