литературный, образ человека, очерченный с известной полнотой и индивидуальной определённостью, через который раскрываются как обусловленный данной общественно-исторической ситуацией тип поведения (поступки, мысли, переживания, речевая деятельность), так и присущая автору нравственно-эстетическая концепция человеческого существования. Художественный Х. являет собой органическое единство общего, повторяющегося и индивидуального, неповторимого; объективного (социально-психологическая реальность человеческой жизни, послужившая прообразом для литературного Х.) и субъективного (осмысление и оценка прообраза автором). В результате Х. в искусстве предстаёт 'новой реальностью', художественно 'сотворённой' личностью, которая, отображая реальный человеческий тип, идеологически проясняет его. Именно концептуальность литературного образа человека отличает понятие Х. в литературоведении от значений этого термина в психологии, философии, социологии.
Представление о Х. литературного героя создаётся посредством внешних и внутренних 'жестов' (в т. ч. речи) персонажа, его внешности, авторскими и иными характеристиками, местом и ролью персонажа в развитии сюжета . Соотношение в пределах произведения Х. и обстоятельств, являющихся художественным воспроизведением социально-исторической, духовно-культурной и природной среды, составляет художественную ситуацию. Противоречия между человеком и обществом, между человеком и природой, его 'земной участью', а также внутреннего противоречия человеческих Х. воплощаются в конфликтах художественных.
Воспроизведение Х. в его многоплановости и динамике - специфическое свойство художественной литературы в целом (и большинства театральных и кинематографических жанров на словесно-сюжетной основе). Обращение к изображению Х. знаменует выделение литературы как искусства из синкретической, 'долитературной' религиозно-публицистической словесности 'библейского' или средневекового типа. Само понятие Х. формируется в Древней Греции, где впервые вполне осуществилось выделение литературно-художественного творчества в особую область духовной культуры.
Однако у древних понимание Х. как лит. категории отличалось от современного: поскольку в раскрытии идейного содержания главенствовал сюжет (событие), персонажи различались прежде всего не своими Х., а своей ролью в изображаемых событиях. В новое время утверждается иное соотношение Х. и сюжета: не факты, а '... характеры действующих лиц, благодаря которым факты осуществились, заставляют поэта избрать предпочтительнее то, а не другое событие. Только характеры священны для него' (Лессинг Г. Э., Гамбургская драматургия, М. - Л., 1936, с. 92). Понимание самостоятельного идейно-художественного значения Х. персонажа возникает уже в античной литературе; например, в 'Параллельных жизнеописаниях' Плутарха герои сравниваются и по типу 'судьбы', и по типу Х. Подобная характерологическая двумерность доминирует вплоть до 18 в. (по Д. Дидро - соотношение прирождённого 'нрава' и 'общественного положения').
В рамках данного многовекового периода особо выделяются две эпохи: литература Возрождения и классицизма. Ренессансный Х. теряет очертания определенного 'нрава', растворяясь в естественной родовой стихии человеческой 'природы' (герой мог самовольно, как бы актёрствуя, менять типы поведения). При этом соотнесение общечеловеческого в Х. героя с его ситуативной функцией - судьбой - выявляло неадекватность герою его социально-исторической судьбы (предвосхищение характерологического принципа реализма 19-20 вв.: 'Человек или больше своей судьбы, или меньше своей человечности', - М. М. Бахтин, 'Вопросы литературы', 1970, | 1, с. 119). У Шекспира многие действующие лица предстали и в 'третьем измерении' - носителями индивидуального самосознания. Классицизм, возвратившись к жёсткой статичности Х., одновременно сосредоточил внимание на самосознании личности, совершающей выбор между 'долгом' и 'чувством'. Но воспринимаемая на 'фоне' долга и безличной страсти личность в литературе классицизма не самоценна, она лишь средство соотнесения двух параллельных рядов всеобщности.
На всех этих стадиях духовного и литературного развития Х. понимался как внеисторическая, универсальная и самотождественная данность человеческой природы, как '... абстракт, присущий отдельному индивиду' (Маркс К., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 3, с. 3). В романтизме, провозгласившем самоцельность и автономность личности, возвысившем её как над психологической 'природой', так и над социальной судьбой, сложилось новое понимание Х. - как тождественного внутреннему миру личности. Наконец, воссоздание индивидуального Х. как исторически неповторимого взаимоотношения личности и среды стало открытием критического реализма 19 в. (романтическую традицию продолжили символисты и экзистенциалисты).
В теории новое понимание художественного Х. было выдвинуто Гегелем: Х. - '... цельная человеческая индивидуальность...', в которой раскрываются те или иные '... всеобщие субстанциальные силы действия'; Х. является 'подлинным средоточием' изображения, поскольку он объединяет в себе всеобщность и индивидуальность '... в качестве моментов своей целостности'. Х. должен обнаруживаться во всём богатстве своих индивидуальных особенностей, а не быть '... игралищем лишь одной страсти...', ибо в таком случае он '... выступает как существующий вне себя...'; он должен быть '... целым самостоятельным миром, полным, живым человеком, а не аллегорической абстракцией какой-нибудь одной черты характера' ('Эстетика', т. 1, М., 1968, с. 244-46). Эта теория, опиравшаяся на художественные достижения прошлого, во многом предвосхищала практику последующей реалистической литературы, где присутствует саморазвивающийся Х. - незавершённая и незавершимая, 'текучая' индивидуальность, определяемая её непрерывным взаимодействием с исторически конкретными обстоятельствами.
Послегегелевская литературная теория, опиравшаяся на реалистическое искусство, настойчиво подчёркивала значение индивидуально-конкретного в Х., но главное - выдвинула и разработала проблему его 'концептуальности', установила необходимость 'присутствия' авторского идеологического понимания в изображении Х. В реалистической литературе 19-20 вв. Х. действительно воплощают различные, порой противоположные авторские концепции человеческой личности. У О. Бальзака первоосновой индивидуальности выступает понимаемая в духе антропологизма общечеловеческая природа, а её 'текучесть' объясняется незавершимостью внешних воздействий среды на первооснову, мерой которых и 'измеряется' индивидуальность личности. У Ф. М. Достоевского индивидуальность воспринимается на фоне детерминизма обстоятельств как мера личностного само определения, когда Х. героя остаётся неисчерпаемым средоточием индивидуальных возможностей. Иной смысл 'незавершённости' Х. у Л. Н. Толстого: потребность 'ясно высказать текучесть человека, то, что он, один и тот же, то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо' (Полное собрание соч., т. 53, 1953, с. 187), объясняется стремлением открыть в индивидуальности, отчуждаемой от других людей общественными условиями жизни, общечеловеческое, родовое, 'полного человека'.
У представителей 'нового романа' намечается отказ от художественной индивидуальности в пользу безличной психологии (как следствия отчуждения и конформизма ), для воспроизведения которой Х. начинает играть служебную роль 'подпорки'.
Творчество писателей социалистического реализма , наследуя характерологические достижения предшествующих направлений и прежде всего реалистов 19 в., утверждает новое 'видение' детерминирующих обстоятельств: социально-историческую и политическую действительность в её революционном развитии, в связи с чем социально-психологическая индивидуальность Х. в их произведениях сгущается в индивидуальность конкретно-историческую. В литературе 60-70-х гг. 20 в. акцентируется нравственная активность личности, её ответственность за свой духовный мир и судьбы других людей.
Лит.: Гегель, Эстетика, т. 1, М., 1968, с. 244-53; Социалистический реализм и классическое наследие. (Проблема характера). Сб. ст., М., 1960; Проблема характера в современной советской литературе, М. - Л., 1962; Бочаров С. Г., Характеры и обстоятельства, в кн.: Теория литературы [кн. 1], М., 1962; Бахтин М. М., Проблемы поэтики Достоевского, 3 изд., М., 1972, с. 78-129; его же, Эпос и роман, в его кн.: Вопросы литературы и эстетики, М., 1975; Лихачев Д. С., Человек в литературе древней Руси, [2 изд.], М., 1970; Гинзбург Л., О психологической прозе [Л.], 1971; Аверинцев С. С., Плутарх и античная биография, М., 1973.
В. И. Тюпа.