Значение УБЕЖИЩА И УБЕЖИЩНЫЕ ГОРОДА в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона

Институт этот, состоящий в том, что известные помещения (храмы, священные места, дворцы и гробницы правителей или даже целые районы и города доставляют гарантированную безопасность всякому преследуемому — убийцам, преступникам, неприятелям. — ведет свое начало от самых ранних, доисторических форм человеческих обществ и представляет глубокий интерес не только для истории верований и культуры, но и для истории вообще. Достаточно сказать, что римское государство возникло из убежищного города, который миф связал с именем Ромула (см. ниже). У нас нет памятников У. доисторического периода, но их вполне заменяют учреждения ныне живущих племен, стоящих на самой первобытной ступени. Самая примитивная форма У. найдена недавно (1899) Спенсером и Гилленом у племен Центральной Австралии. У этих племен имеются священные места, обыкновенно какие-нибудь уединенные пещеры, дающие полную безопасность всякому преследуемому. Это места, где хранятся их величайшие святыни, так назыв. Churinga, таинственные палки и камни, служащие обиталищами душ отошедших и ныне живущих поколений (у австралийцев, как у многих других первобытных племен, существует вера в множественность душ, так что одна из душ может жить вне человека в одной из Churinga). Все вокруг этих хранилищ считается священным и неприкосновенным: преступно сорвать травку, отломать ветку, преследовать зверя, а тем более человека, ищущего там спасения. Аналогичный факт находим на одном из о-вов Самоа, Upolu, где существует старое дерево, в котором устроил свою обитель бог Vave, и вот всякий убийца или вообще тяжкий преступник, успевший добраться до этого дерева, считался в безопасности от преследований кровного мстителя. Дерево так и назыв. — деревом У. людей. У других, несколько более развитых племен роль У. играют храмы, домашние очаги, и следовательно, всякое жилище, гробницы вождей, их дворцы и, наконец, специально назначенные для этого деревни и города. Так, у индейцев Калифорнии всякий добравшийся до храма (vanquech) с этого момента освобождался от всякого преследования, считаясь как бы искупившим свою вину навсегда. Такими же привилегиями пользовались храмы у оджибеев и др. Безопасность, приобретаемая пребыванием у домашнего очага даже личного врага, — еще более обычный факт у первобытных народов. Ни перед чем не отступающий в делах кровной мести или жажды грабежа бедуин или туркмен не только не тронет своего врага, переступившего порог его палатки, но окажет ему величайшее гостеприимство, хотя это в то же время не помешает ему предательски убить своего гостя сейчас после того, как тот покинет его кров. В других местах в роли У. выступают гробницы. У галласов Вост. Африки преследуемые находили У. в домике по соседству с гробницей короля. То же у баротсе Южной Африки, у которых У. служат не только гробницы королей, но и резиденции королевы и ее первого министра. Подобными же привилегиями У. пользуется резиденция султана в одном из округов на Борнео, с той только разницей, что преследуемые за спасение своей жизни платят навсегда своей свободой, становясь вместе со своим потомством рабами султана. Но наиболее характерную форму У. представляют У. города, специально назначенные для спасения преследуемых. Их мы находим уже не у одних евреев (см. ниже), у которых они приобрели уже значение гуманитарного института для неосторожных убийц, но и у народов совершенно первобытных, например, у сев.-американских индейцев, у которых, по словам одного писателя XVIII в., "каждое племя имело либо особый дом, либо целое селение, которое служило верным пристанищем для всякого убийцы или несчастного военнопленного, успевшего благополучно добраться до них". У индейцев племени крики такие У. носили специальное название "белых городов" в противоположность "красным, или военным, городам", не дававшим права У. В некоторых местах такие У. становятся в конце концов местами обязательной ссылки. Так, у кафиров Гиндукуша не только всякий убийца, сам и его семья, но даже зятья его с их потомством обязаны сейчас после совершения убийства покинуть родное селение и переселиться в специально отведенные убежищные города, занимающие целые районы, населенные исключительно изгнанниками и их потомками. Весьма оригинальную форму представляют священные селения, открытый недавно г-жой Кингсли в Западной Африке (Калабаре и Французском Конго). Здесь в специально отведенных селениях и на прилежащих территориях находят себе законное У. всякие преступники — воры, заклинатели, женщины, имевшие несчастие родить двойню, и т. п. Подобные убежищные города, притоны всякого сброда, беглого и преступного элемента, по гениальной догадке Фразера, могут считаться прототипом древнего Рима, как можно судить по описаниям истории его основания у Ливия, Страбона, Дионисия Галикарнасского, Плутарха, описаниям, которые новейшими историками принимались за сказку. В действительности территория вокруг легендарного храма, воздвигнутого будто бы Ромулом на Капитолийском холме, дававшая У. и безопасность всяким беглецам, рабам, несостоятельным должникам, убийцам и всякому другому преследуемому элементу, из которого потом образовался грозный Рим, — была не чем иным, как древним религиозным У., санкционированным храмом неизвестного бога, таким же У., как У. селения Западной Африки, описываемые Кингсли, или У. кафиров в Гиндукуше. С какой быстротой образуются большие, сильно организованные оседлости из беглых элементов, примером может послужить история Желтуги (см.), разноплеменной колонии беглых на китайском берегу р. Амура, где 10000 сброд беглых и искателей приключений, не тревожимый китайским правительством, в самое короткое время создал хорошо организованную мирную республику золотоискателей. Генезис У. кроется в родовых учреждениях первобытных племен, родовом культе и воззрениях табу (Штернберт). Прежде всего, нужно принять во внимание, что круг общения первобытного человека ограничивается ближайшими его соседями, которые являются для него в той или другой степени родственными, и на них, следовательно, косвенно переносятся нормы внутриродовых отношений. А внутри рода жизнь каждого члена считается абсолютно неприкосновенной: каждый сородич пользуется не только защитой и покровительством, но и безнаказанностью даже за убийство сородича. Отсюда всякий, хотя бы и не сородич, но единоплеменник, т. е. человек общего происхождения, приобретал безнаказанность, раз он становился под покровительство одного из общеродовых божеств, напр. очага, древнейшего из родовых божеств, хозяина огня, олицетворявшего одного из предков, быть может, даже и похороненного под очагом. А раз очаг давал защиту единоплеменнику, он давал его ео ipso уже всякому, хотя бы и совершенно чуждому, пришельцу по предположению, что этот последний может оказаться единоплеменником, так как нет никакой возможности знать всех своих единоплеменников, разбросанных часто по огромной территории. Но и все другие боги, кроме хозяина огня, первоначально были родовыми (см. Теория родового быта, Сравнительное изучение религии, Тотемизм), отсюда храмы и всякие обители божеств давали защиту — в силу расширения идеи внутриродовой безнаказанности — всякому сначала единоплеменнику, а потом и чужаку — защиту общеродового божества, т. е. такого, которое было божеством прарода до размножения и разветвления его. Новые, отдельные родовые боги могли и не давать защиты. В этом кроется причина, почему у греков, напр., только известные храмы давали право У. Аналогично объясняются и У., доставляемые гробницами вождей, которые в глазах первобытного человека являются часто божествами и в то же время прародителями, хотя, быть может, в отдельных случаях только фиктивными: с точки зрения варвара, совершенно достаточно, если гробница хотя бы одного фактического прародителя — вождя служила когда-либо У., чтобы гробницы всяких вождей, по распространенному толкованию табу, в свою очередь пользовались теми же привилегиями. Далее, основания института У. кроются в воззрениях табу (см.), по которым известные священные места являлись строжайше неприкосновенными. Естественно, что эти кары должны были удерживать даже кровного мстителя от преследования убийцы, осмелившегося искать У. в запретном месте. С другой стороны, снисходительность богов, которые оставляли безнаказанными самое дерзкое нарушение табу со стороны преследуемого, должно было внушить непреклонное убеждение варвару, что неприкосновенность преследуемого, укрывшегося в святилище, — веление самого божества, которое должно быть исполнено. Что такая неприкосновенность вызывалась именно страхом перед нарушением табу, мы видим на У. в Новой Гвинее, где народ вполне уверен, что преследование человека, укрывшегося в храме (dubu), влечет за собою неизбежно паралич рук и ног. Ясно, что право У. нисколько не носило первоначально морального или гуманитарного характера, являясь простым актом самосохранения против кары за нарушение табу. Поэтому мы видим столько ухищрений, употреблявшихся как преследуемыми, так и преследователями в желании либо сохранить, либо прервать действие табу. Ярким примером может служить выход греческого пленника из храма с веревкой в руках, украденной в алтаре, и радость преследователей, воспользовавшихся тем, что веревка оборвалась. По коренному свойству института табу — все более и более расширять область своего действия и выходить далеко за первоначальные пределы — табу У. с течением времени во многих местах выработалось в обязательный институт, требовавший создавание У. для всякого преследуемого, институт У. городов, которые мы видели у евреев, краснокожих, в Зап. Африке и на склонах Гиндукуша. Весьма интересная гипотеза Фразера об У. городах как прототипе древнего Рима высказана им в его ст. "The origin of Totemism" ("Fortnightly Review", 1899, апрель), о новейших открытиях У. у австралийцев см. Spencer и Sillen, "The natives tribes of Central Australia" (Л., 1900); Mary Kingsley, "Travels in W. Africa" (Л., 1897) и лит. ссылки в ст. Frazer'a.Л. Штернберг.