Значение КАНТЕМИР, АНТИОХ ДМИТРИЕВИЧ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона

(князь) — знаменитый русский сатирик и родоначальник современной нашей изящной словесности, младший сын молдавского господаря, кн. Дмитрия Константиновича (см.), и Кассандры Кантакузен, родился в Константинополе 10 сентября 1709 г. По матери он потомок визант. императоров. В отличие от своего отца, кн. Константина, отец Антиоха, кн. Дмитрий, всецело посвятил себя мирной деятельности, не оправдывая воинственной своей фамилии (К. означает либо родственник Тимура — предки К. признавали своим родоначальником самого Тамерлана, — либо кровь-железо; татарское происхождение фамилии К. несомненно). Семья кн. Дмитрия, в том числе и будущий сатирик, сопутствовала ему в его путешествиях и походах. Этим и объясняется, что К. усвоил себе так полно дух русского языка и проявил в своих сатирах такое глубокое знание современной ему русской жизни. Первоначальными его учителями были греки, но уже на седьмом году его жизни в семью К. поступил воспитателем один из наиболее даровитых студентов Заиконоспасской акд., Иван Ильинский. Кн. Дмитрий К., любивший литературу и сумевший внушить эту любовь и Антиоху, в духовном завещании отказал все свое имущество тому из своих сыновей, который проявит наибольшее расположение к научным занятиям, причем он имел в виду именно Антиоха, "в уме и науках от всех лучшего". Действительно, остальные братья оказались людьми заурядными; вкусы Антиоха разделяла только его сестра Марья, что и послужило основанием их дружбы на всю жизнь. Переписка брата с сестрой во время продолжительного отсутствия первого из России (см. Шимко, "Новые данные к биографии А. Д. К. и его ближайших родственников", СПб., 1891) бросает яркий свет на настроение этих двух людей, мягких и гуманных в такое время, когда окружавшее их общество отличалось дикостью и жестокостью. Переписка эта и в других отношениях имеет большое значение для характеристики К.: она разъясняет, почему он отказался от выгодного брака с богатейшею невестой того времени, княжной Варварою Алексеевною Черкасской, дочерью влиятельного государственного человека. Причиною этому было нежелание отказаться от литературных и научных занятий. Дипломатической деятельности К. посвятил себя главным образом потому, что пребывание за границею давало ему возможность расширить свое образование и в то же время освобождало его от непосредственного участия в политической борьбе, сопряженной с кознями и интригами. Любовь К. к науке имела утилитарный характер, в петровском духе: он дорожил и самою наукою, и своею литературною деятельностью лишь настолько, насколько они могли приблизить Россию к благополучию, а русский народ — к счастью. Этим, главным образом, определяется значение К. как общественного деятеля и писателя. На тринадцатом году жизни он потерял отца. Домашнее образование К. дополнилось кратковременным пребыванием в греко-славянской акд. и в акд. наук. Последняя оказала К. несомненную пользу. Особенно он ценил лекции Бернулли и Гросса и на всю жизнь сохранил большое расположение к математике и этике. Но своим обширным образованием он в значительной степени обязан лично себе. Еще юношей он внимательно следил за европейской литературой по самым разнообразным отраслям знания. Об этом свидетельствуют собственноручные его пометки в календаре за 1728 г. Задаваясь еще в ранней молодости вопросом о средствах распространения в России знаний, пригодных для жизни, и об искоренении невежества и суеверий, он признавал наиболее важным учреждение школ и считал это задачей правительства. Прельщенный могучей деятельностью Петра, К. возлагал все свои надежды на монархическую власть и очень мало рассчитывал на самостоятельный почин духовенства и дворянства, в настроении которых он усматривал явное нерасположение или даже ненависть к просвещению. В самых сильных своих сатирах он ополчается против "дворян злонравных" и против невежественных представителей церкви. Когда при воцарении императрицы Анны Иоанновны зашла речь о предоставлении политических прав дворянству (шляхетству), К. решительно высказался за сохранение государственного строя, установленного Петром Великим. 1 января 1732 г. К. уехал за границу, чтобы занять пост русского резидента в Лондоне. Во внутренней политической жизни России он участия более не принимал, состоя первоначально (до 1738) представителем России в Лондоне, а затем в Париже. Деятельность К. как дипломата еще мало исследована; даже еще не издано полное собрание его реляций; пока вышел только первый том, под редакцией проф. Александренко, обнимающий первые два года дипломатической деятельности К. в Лондоне ("Реляции из Лондона", М., 1892). Лучшей оценкой трудов К. на этом поприще являются работы Стоюнина "Кн. А. К. в Лондоне и Париже" ("Вестн. Евр.", 1867 и 1880), далеко, однако, не исчерпывающие вопроса. Автор подробно говорит о неблагоприятных условиях, которыми был окружен К. как дипломат; о недостатке материальных средств, урезывании или задержке более чем скромного жалованья, разносторонних поручениях, обременявших К. (вроде "приискания искусной прислуги" или "покупки езженных лошадей"), — но он недостаточно оттеняет, что К. все-таки успел собрать богатый материал и давал своему правительству, отчеты, поражающие широтой взгляда и всесторонней оценкой политических деятелей и условий. Литературная деятельность К. началась очень рано. Уже в 1726 г. появилась его "Симфония на Псалтирь", составленная в подражание такому же труду Ильинского "На четвероевангелие". В том же году К. переводит с французского "Некое итальянское письмо, содержащее утешное критическое описание Парижа и французов" — книжечку, в которой осмеиваются французские нравы, уже тогда постепенно проникавшие к нам. В 1729 г. К. переводит философский разговор "Таблица Кевика-философа", в котором выражены взгляды на жизнь, вполне соответствующие этическим воззрениям самого К. В том же году появляется и первая его сатира, столь восторженно встреченная Феофаном Прокоповичем и сразу установившая между ними самый тесный союз. Некоторые биографы стараются изобразить дело так, как будто союз между Прокоповичем и К. состоялся на почве общей вражды к Голицыну и что как Прокопович, так и К. преследовали личные цели, — первый, опасаясь за свое политическое влияние, второй, негодуя на несправедливость Голицына, влиянием которого отцовское наследие, т. е. состояние в 10000 душ, досталось брату К., кн. Константину К., женившемуся на дочери кн. Голицына (см. "Древняя и новая Россия" 1879 г., т. X, статью Корсакова о процессе кн. Константина К. с мачехой, урожденной княжной Трубецкой). На самом деле Прокопович и К. не могли сочувствовать Голицыну, как представителю старой боярской партии, относившейся враждебно к реформам Петра; личные соображения играли тут весьма второстепенную роль. Это видно уже из того, что К. нисколько не воспользовался своим участием в перевороте 1730 г. для личного обогащения, хотя это было бы для него не трудно. Посвящая первой сатире (характерно озаглавленной: "На хулящих учение") восторженные стихотворения, лучшие представители нашей церкви, Прокопович и Кролик, всенародно поспешили признать, что считают тесный союз с 20-летним преображенским поручиком вполне естественным и законным, когда тот в талантливых стихах ополчается вместе с ними против врагов Петра и его просветительного дела. Все дальнейшие сатиры (их всего 9) составляют только более подробное развитие мыслей, изложенных в первой. Первое место в них занимает народ с его суевериями, невежеством и пьянством как основными причинами всех постигающих его бедствий. Подают ли высшие сословия хороший пример народу? Духовенство мало чем отличается от самого народа. Купечество думает только о том, как бы обмануть народ. Дворянство к практическому делу совершенно неспособно и не меньше народа склонно к обжорству и пьянству, а между тем признает себя лучше других сословий, удивляется, что ему не хотят предоставить власть и влияние. Администрация по большей части продажна. К. бичует не одних только представителей низшей администрации: вчера еще "Макар всем болваном казался", а сегодня он временщик, и картина сразу изменяется. Сатирик наш обращается со словом горькой правды и к представителям власти. "Мало ж пользует тебя звать хоть сыном царским, буде в нравах с гнусным ты же равнишься псарским". Он с большим мужеством и с необычайною для его времени силой стиха провозглашает, что "чист быть должен, кто туда, не побледнев, всходит, куда зоркие глаза весь народ наводит". Он считает себя и других вправе смело провозглашать такие мысли, потому что чувствует себя "гражданином" (это великое слово им впервые введено в нашу литературу) и глубоко сознает "гражданский" долг. К. следует признать родоначальником нашей обличительной литературы. Он первый смеялся у нас "смехом сквозь слезы" (это выражение также введено им впервые в нашу литературу) и смеялся им в такое время, когда, казалось, всякое сколько-нибудь свободное слово было просто немыслимо. 1729 и 1730 были годами наибольшего расцвета таланта и литературной деятельности К. Он не только написал в этот период свои наиболее выдающиеся сатиры (первые 3) но и перевел книгу Фонтенеля "Разговоры о множестве миров", снабдив ее подробными комментариями. Перевод этой книги составил своего рода литературное событие, потому что выводы ее коренным образом противоречили суеверной космографии русского общества. При Елизавете Петровне она была запрещена, как "противная вере и нравственности". Кроме того, К. переложил несколько псалмов, начал писать басни, а в посвящениях своих сатир проложил путь позднейшим знаменитым составителям од, при чем, однако, не скупился на сатирические замечания для выяснения тех надежд, которые русский "гражданин" возлагает на представителей власти. Такой же характер имеют и его басни. Он же впервые прибег к "эзоповскому языку", говоря о себе в эпиграмме "На Эзопа", что "не прям будучи, прямо все говорить знаю" и что "много дум исправил я, уча правду ложно". После переезда за границу К., за исключением разве первых трех лет, продолжал обогащать русскую литературу новыми оригинальными и переводными произведениями. Он писал лирические песни, в которых давал выражения своему религиозному чувству или восхвалял науку, знакомил русскую читающую публику с классическими произведениями древности (Анакреона, К. Непота, Горация, Эпиктета и др.), продолжал писать сатиры, в которых выставлял идеал счастливого человека или указывал на здравые педагогические приемы (сат. VIII), предрешая до известной степени задачу, осуществленную впоследствии Бецким; указывал и на идеал хорошего администратора, озабоченного тем, чтобы "правда цвела в пользу люду", чтобы "страсти не качали весов" правосудия, чтобы "слезы бедных не падали на землю", и усматривающего "собственную пользу в общей пользе" (письмо к кн. Н. Ю. Трубецкому). Он переводил и современных ему писателей (напр. "Персидские письма" Монтескье), составил руководство к алгебре и рассуждение о просодии. К сожалению, многие из этих трудов не сохранились. В письме о "сложении стихов русских" он высказывается против господствовавшего у нас польского силлабического стиха и делает попытку заменить его тоническим, более свойственным русскому яз. Наконец, он пишет и религиозно-философское рассуждение, под заглавием "Письма о природе и человеке", проникнутое глубоким религиозным чувством человека, стоящего на высоте образованности. Мучительная смерть очень рано прервала эту кипучую деятельность. К. скончался 31 марта 1744 г., в Париже, и погребен в московском Никольском греческом монастыре. Литература, посвященная К., еще невелика. К собранию его сочинений, вышедшему под редакцией П. А. Ефремова, приложена биография К., составленная Стоюниным. Самой обстоятельной критическою статьей о К. все еще остается статья Дудышкина, помещенная в "Современнике" (1848). Свод всего написанного о К. и попытку самостоятельного освещения его политической и литературной деятельности у Сементковского: "А. Д. К., его жизнь и литературная деятельность" (СПб., 1893 г.; биографическая библиотека Ф. Ф. Павленкова) и "Родоначальник нашей обличительной литературы" ("Ист. вестник", март, 1894 г.). Сатиры К. переведены аббатом Венути на французский яз. ("Satyres du pr. Cantemir", 1746) и Шпилькером на немецкий ("Freie Uebersetzung der Satyren des Pr. Kantemir", Берл., 1752).P. Сементковский.