Data: 2009-02-14 Time: 08:30:30
Майкл Каннингем (р.1952) — современный американский писатель.
= Дом на краю света =
*Многие годы, на самом деле большую часть своей сознательной жизни, я осторожно скользила над подземными водами скуки и отчаянья, от которых меня отделял лишь тонкий слой воображения. Остановись я слишком надолго, поддайся желанию передохнуть, я б вы провалилась. Поэтому я делала сережки, ходила в клубы и кино, перекрашивала волосы.
*...дом - это тоже способ бегства. Он наш, он дан нам, чтобы мы могли уходить и возвращаться.
*Я так и не освоился до конца с особыми правилами вежливости, действующими при общении с больными. Это как принимать у себя обедневшего родственника, при том что твое собственное дело продолжает приносить доход.
*Я бы не сказал, что был счастлив. Дело обстояло несколько сложнее. Но, может быть, впервые за всю мою взрослую жизнь я был здесь и сейчас.
= Часы =
*Как удивительно, как потрясающе на самом деле быть живой в такое июньское утро, живой и здоровой, почти неприлично богатой, спешащей в город по простому и понятному поводу.
*Почему она не способна острее переживать Ричардовы так неуместно совпавшие успех ("пророческий, исполненный подлинного страдания голос американской литературы") и упадок ("мы вообще не можем обнаружить у вас Т-лимфоцитов")? Что с ней? Она любит Ричарда, она постоянно думает о нем, но этот летний день она любит все-таки немножечко больше.
*Голова быстро исчезает, дверь трейлера захлопывается, но в воздухе остается безошибочное ощущение продолжающегося надзора, как если бы ангел на мгновение коснулся сандалией поверхности нашей планеты, поинтересовался, все ли в порядке, и, получив утвердительный ответ, со скептическим видом вернулся на свое место в небесном эфире, напомнив смертным, что им лишь отчасти доверяют управление земными делами и что никакая оплошность впредь не пройдет незамеченной.
*Он одновременно и смешон и трагичен в своей безнадежной любви - ей иногда приходит на ум образ мышонка, распевающего любовные серенады под окном великанши.
*Казалось, это было началом счастья, и Клариссу до сих пор - больше чем через тридцать лет - поражает, что так оно и было, что этот поцелуй, прогулка, предвосхищение ужина и книги и были ее единственным опытом счастья. Действительно незамутненными в Клариссиной памяти и через три с лишним десятка остается поцелуй в сумерках на полоске мертвой травы и прогулка вокруг пруда под аккомпанемент комариного звона. В этом было какое-то ни с чем не сравнимое совершенство, отчасти связанное с тем, что, казалось, оно обещало большее. Теперь она знает, что это и было мгновением счастья. Единственным опытом счастья в ее жизни.
*Вирджиния еще на мгновение задерживается над мертвой птицей в ореоле роз. Похоже на шляпку. Нечто вроде недостающего звена между дамской шляпкой и смертью.
*Мы живем свою жизнь, делаем то, что делаем, а потом спим - все довольно просто на самом деле. Одни прыгают из окна, или топятся, или принимают снотворное; другие - такое бывает несколько чаще - гибнут в результате несчастных случаев; и, наконец, большинство, подавляющее большинство из нас медленно пожирается какой-нибудь болезнью или - если очень повезет - самим временем. А в качестве утешения нам дается час там, час тут, когда, вопреки всем обстоятельствам и недобрым предчувствиям, наша жизнь раскрывается и дарит нам все, о чем мы мечтали, но каждый, кроме разве что маленьких детей (а может быть, и они не исключение), знает, что за этими часами обязательно придут другие, гораздо более горькие и суровые. И тем не менее мы любим этот город, это утро; мы - постоянно - надеемся на лучшее.
Одному Богу известно, почему так происходит.