Начало Е. л. восходит к XIII в. Однако значительные произведения сохранились только с XIV в. Она возникает в Западной Германии, где до чумы 1348—1349 жизнь еврейских масс была особенно интенсивна. Со второй половины XIV века радикально изменяется экономика еврейства, а вместе с ней и его правовое, политическое и общественное положение в Германии. Евреи вытесняются из крупной торговли и постепенно также из мелкой и средней. Изменяется и круг их клиентов. До «черной смерти» это был феодальный класс: князья, епископы, духовенство, рыцари; после эпидемии чумы 1348—1349 их клиентурой становятся городские слои и крестьянство. До XV века Е. л. находится в кругу феодально-рыцарской культуры. С XV в. на старые поэтические формы и традиции оказывают влияние новые городские, буржуазные тенденции. Главные носители Е. л. в последние три столетия средневековья — странствующие еврейские народные певцы — «шпиллайт» (Spielleit) и «зингеры» (Singer), к-рые делятся на «нарен» (Naren) и «веселых евреев» (freiliche Juden). Они культивируют сатирическую и веселую, а подчас и откровенно эротическую песнь. Так сохранились талантливые сатиры «наров» против заправил еврейской общины. Были среди них также эпические певцы; они обрабатывали немецкие героические легенды и рыцарские романы и приспособляли их к еврейским традициям. Так напр. они устраняли, насколько это было возможно, христианскую окраску и фразеологию рыцарского романа, сокращали детализацию изображения боев и турниров, к-рые занимали там большое место, но не представляли особого интереса для еврейской аудитории. Они упразднили также лирические отступления, характерные для литературы рыцарства. Сохранились фрагменты, даже целые произведения, а подчас только сообщения об обработках еврейским «шпильманом» и таких произведений, как поэмы круга Дитриха Бернского, Мастера Гильдебрандта, романа об Артуре, песен о Нибелунгах и мн. др. Постепенно еврейские «шпильманы» переходят к родному материалу. Они разрабатывают в духе героической легенды библейские темы, легенды из Мидраша, вносят в эти истории элементы средневекового быта, широко используют фантастику Мидраша и очень часто подают весь этот материал в сценически-юмористических тонах, столь свойственных «шпильманам». Так возникают чрезвычайно пространные поэмы XIV—XV вв.: «Шмуэльбух» (Schmuel Buch) — написанная и рецитированная по строфике и мелодике песни Гильдебрандта поэма, состоящая из 1 800 строф в 4 двойные строки; «Книга царств» в такой же строфике; парафразы из книг Иошуа и Судей; огромные поэмы на тему «Сказания об Эсфири»,
16 поэмы на темы из Мидраша об исходе евреев из Египта, жертвоприношении Авраамом Исаака и др. В XV в. вся эта эпика расцветает и в колониях немецких евреев в северной Италии, где она принимает ярко выраженный городской, буржуазный характер. Здесь возникают романы Илии Бохера (Илия Левит, 1467—1549, ученый филолог, друг и протеже гуманиста Эджидано Да-Витербо): «Бове-бух» (Бова-королевич, 1507) и «Париж и Вена» — обработка итальянского подлинника, к-рая еще строго сохраняет традиционные рамки рыцарского романа, но одновременно высмеивает рыцарскую авантюру, издевается над отжившими героями и переходит к размышлениям и высказываниям по злободневным вопросам. Третьим носителем средневековой Е. л. является переписчик, поставляющий материал для чтения состоятельным верующим женщинам (переводы из Библии, молитвы, дидактические произведения). Копист исчезает в XVI веке, когда появляются печатные еврейские книги. В XVI в. центр Е. л. переходит в Польшу. Туда идет интенсивно эмиграция из Германии, к-рая особенно усиливается в XV и XVI вв. К концу XVI в. в Польше уже живет около 160 тыс. евреев. К этому времени погибают старые еврейские центры в Испании и Германии. В самой Польше еврейское население дифференцируется больше, и наряду с бедными еврейскими деревенскими ремесленниками, к-рые образуют в XVII в. значительный слой, возникают и зажиточные торговые группы. Налицо — конфликт между народной массой, с одной стороны, и богатыми и раввинами — с другой. Последние овладевают общинной организацией и создают таким образом классовый аппарат религиозного закрепощения еврейской массы, консервирования ее отсталости в целях господства буржуазно-клерикальных элементов. Религиозно-мистические настроения среди еврейства особенно усиливаются во второй половине XVII века, что обусловливалось двумя фактами: восстанием Хмельницкого в 1648 и тяжелым разочарованием в мессианском движении Саббатая Цеви. Е. л. в XVII и XVIII вв. была главным образом литературой женщины, бедного, огрубевшего ремесленника и заброшенного еврейского деревенского простолюдина, иначе говоря, — лит-рой широких народных масс, к-рые не понимали гебраистского яз. Автор большей частью происходил из раввинских кругов, и лит-ра носила религиозный характер в противоположность светскому характеру средневековой поэзии «шпильманов». Любимейшей и популярнейшей народной книгой становится «Zeeno-Ureeno», беллетристический парафраз пятикнижия, автором к-рого является Яков бен-Ицхок из Янова (вблизи Люблина) [ум. в 1628]. Огромное место занимает религиозно-дидактическая литература, где эпический
17 религиозный материал слит с актуально-клерикальной пропагандой, религиозными предписаниями и беллетристическим материалом. Все же через эту лит-ру подчас прорываются стоны эксплоатируемых и угнетенных народных масс. Дидактические религиозные книги становятся так. обр. чрезвычайно важным источником для изучения еврейской жизни того времени. Основные еврейские религиозные дидактические книги: «Brantschpiegel» (Краков, 1597, род Домостроя для женщин), «Leiw-toiw» (Прага, 1629, подобный же Домострой для мужчин), «Simchas Hanefesch» [1707], «Kaw-Haioschor» [1705], «Scheiwet-Muser» [1726]. Религиозную окраску получают также и чисто беллетристические произведения. Религиозно окрашенные новеллы встречаются и в «Maise-Buch» — большое собрание 250 новелл. Историческая литература на еврейском языке не отличается оригинальностью. Это — большей частью переводы с древнееврейского. Значительным бытовым памятником эпохи являются мемуары еврейской женщины Глюкель из Гамельна [1645—1724], к-рая изображает еврейскую торговую и семейную жизнь в Германии. Эти мемуары представляют собою последний значительный документ старой Е. л. Они уже свидетельствуют о глубоком падении этой лит-ры, к-рая отрывается от общеевропейской культуры, становится реакционно-клерикальной; о серой, монотонной жизни немецких евреев говорит каждая строка этих мемуаров: одни только поездки по торговым делам и семейные праздники вносят разнообразие в ее тесный, пустой круг. Здесь нет никаких проблем борьбы поколений, отцы и дети ведут одну и ту же жизнь, не знают семейных конфликтов, женятся в 13—14 лет. В политическом отношении евреи бесправны, но им и на ум не приходит, что можно бороться за политическую эмансипацию. Центр еврейской жизни перемещается в Пруссию; несмотря на все притеснения, здесь быстро растет количество еврейских поселений; в особенности евреи тянутся в Берлин, где создаются благоприятные условия для еврейской торговли и индустрии. В 1748 в Берлине уже живет около 2 тыс. евреев, большей частью богатых торговцев, капиталистов, банкиров и фабрикантов. Меркантильная политика Гогенцоллернов благоприятствует основанию еврейскими капиталистами фабрик. Так вырастает экономическая мощь евреев в Германии. Одновременно с этим растет их стремление к светским знаниям, к культурной эмансипации, поскольку о политическом равноправии речи быть не может. Политические права евреи начали получать лишь с 1811. Носителем культурных ассимиляционных тенденций становится популярный философ Моисей Мендельсон, который, кстати, был владельцем фабрики шелковых изделий [1729—1786]. Он издает Библию в немецком переводе, напечатанную
18 еврейским шрифтом, чтобы облегчить еврейскому юношеству изучение немецкого яз. Вокруг Мендельсона создается школа со своим печатным органом на древнееврейском языке — «Hameassif», к-рая все время колеблется между ассимиляционными тенденциями еврейской буржуазии и интеллигентски-сентиментальным отношением к еврейскому прошлому и гебраистскому яз. Иллюстрация: Обложка «Колдуньи» Гольдфадена (лубочное издание, 1891) Новое направление с его рационалистически-деистским миросозерцанием получает название «Гаскала» — «Просветительство». У крупной еврейской буржуазии это понятие идентифицируется с понятием ассимиляции, и на пороге XIX в. в Германии исчезают как еврейская лит-ра и язык, так и гебраистская Гаскала. Гаскала переносится в Галицию, позднее — в Польшу, Литву и на Украину, где она впервые проникает в широкие еврейские массы. Здесь она начинает новую эпоху в истории еврейской общественности и Е. л. Макс Эрик ЕВРЕЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА С КОНЦА XVIII в[/b]. — Новая Е. л. является непосредственным результатом возникновения буржуазно-капиталистических отношений среди евреев — раньше на Западе, а затем в Польше, Литве и на Украине, иначе говоря, в бывшей Российской империи. Патриархальный еврейский купец превращался в
19 современного буржуа. Ему становилось тесно в узких рамках старой еврейской религиозной общинной жизни; его давила средневековая религиозная идеология. Она его, сына «избранного народа», противопоставляла миру. Она культивировала идею, что здесь, в «диаспоре», еврей всегда будет изгнанником, что еврейский народ будет освобожден лишь Мессией. Но этот еврейский буржуа был капитализмом освобожден из своего изгнания. Великая французская революция, победа его класса в европейских странах, положила конец его средневековой изоляции. Выросший из экономических процессов той страны, где он жил, буржуа-еврей все больше и больше терял какой бы то ни было стимул для противопоставления себя как еврея окружавшему его нееврейскому миру. Наоборот, он жаждал стереть все то, что его отделяло от окружающего мира. Его идеал сейчас — быть признанным, равным и верноподданным гражданином своего буржуазного отечества; он прокламирует, что он — француз, немец, позже — «поляк Моисеева закона». Буржуазная революция, которая шла под знаком борьбы против средневековых религиозных норм — за просвещение, против веры — за разум, провозглашает принцип религиозной терпимости, кладет конец средневековым формам преследований евреев. Это особенно усиливает веру еврейской буржуазии в цивилизацию, в просвещение. Иллюстрация: Артист Михоэлс в роли Шимеле Сорокер в пьесе
Шолом Алейхема «200 000» (Госет, Москва)
20 Возникает Гаскала (Просветительство) во второй половине XVIII в. в Германии, позже, к концу XVIII и в начале XIX в., — в Галиции, Польше, Литве и на Украине. Гаскала, как и просветительное движение у французов, немцев и других народов, была идеологией буржуазии. Ее задачей было — проделать буржуазную революцию внутри еврейской нации. Ее основные лозунги: борьба против средневекового религиозного фанатизма, против средневекового религиозного быта, за просвещение, за современные буржуазные формы жизни и быта, против национальной изолированности в средневековом гетто, за более тесное слияние с господствующей культурой и яз. Эта борьба сперва начинается в гебраистской лит-ре, но язык средневековой религиозной культуры был доступен лишь весьма ограниченным кругам. Буржуазия в данный период выполняет прогрессивную историческую задачу: ей предстоит взорвать еврейскую средневековую Бастилию и таким образом раскрыть идеологические шлюзы нового буржуазного сознания. Она вынуждена обратиться также, хотя бы и в агитационных целях, к языку масс, к идиш. Два ученика Мендельсона, два крупных деятеля гебраистских просветительских сборников «Hameassif», которые были манифестацией нового сознания еврейской буржуазии, — Ицхок Авраам Эйхель [1756—1804] и Аарон Галле-Вольфзон [1754—1835], положили, сами того не сознавая, начало новой Е. л. Эйхель своей комедией «Reb-Henoch», Вольфзон своей драмой «Leichtsinn und Fr?melei» зачинают еврейскую буржуазную драму. В этих семейных драмах дана борьба молодой просвещенной еврейской буржуазии против фанатического средневековья. Здесь стрелы направлены против хранителей старого в еврейской жизни, против элементов феодализма вне еврейской жизни, во имя нового буржуазного просвещения и новой буржуазной морали. Дети ветхозаветных, патриархально-еврейских купцов боролись с отцами за право и возможность стать светскими, просвещенными евреями-буржуа. Эта борьба была идеологическим выражением новых экономических тенденций их класса. Еврейский яз. здесь был лишь средством для воздействия на наиболее отсталые слои класса, которые еще не освоились с окружающей немецкой культурой. Для себя, для своего развития, эти идеологи еврейской буржуазии не нуждались в еврейском языке. Положительные персонажи, которые выражали идеалы автора в драмах, говорили по-немецки, персонажи, олицетворявшие уходящий средневековый мир, — говорили по-еврейски. Отмеченные экономические тенденции стали историческим фактом. Идеал еврейской буржуазии — стать немцами Моисеева закона — был осуществлен. Еврейская литература и культура потеряли тогда для еврейской буржуазии Германии свое значение. Широкой еврейской
21 народной массы в Германии не было. Драмы Эйхеля и Вольфзона остались почти единственными памятниками новой Е. л. в Германии. Центр Е. л., как и еврейской жизни, переносится на восток — в Галицию, Польшу, Литву и на Украину, где живут широкие еврейские народные массы. До падения крепостничества в России гегемония в Е. л. принадлежит еврейским буржуазным просветителям. Но базис здесь более широкий: крупная и средняя еврейская буржуазия, идеологию к-рой эти просветители выражают, является здесь слоем более плотным. С другой стороны, в условиях более отсталого польского и русского капитализма этой буржуазии не пришлось так быстро ассимилироваться с буржуазией господствующей национальности. Ей предстояло идеологически воздействовать на широкие народные массы. Эти массы не знали гебраистского яз., но были оторваны также и от государственного языка и культуры. Воздействовать на эти массы можно было только через еврейский яз., и здесь даже буржуазная лит-ра поднялась на несомненно большую художественную высоту, до более значительных социальных обобщений, и сыграла несомненно крупную общественную роль. Основоположник еврейской буржуазной Гаскалы в России, И. Б. Левинзон [1788—1860], главным образом публицист. Он писал преимущественно по-гебраистски. На еврейском яз. Левинзон написал лишь дидактически-просветительский диалог «Hefker-Welt», к-рый сыграл в свое время определенную агитационную роль. И. Аксенфельд [1787—1866] — автор свыше двадцати романов и драм, которые при его жизни распространялись большей частью в рукописных копиях. Сохранились и были опубликованы лишь пять-шесть его произведений: «Первый еврейский рекрут» [1862], «Головной убор» [1862], «Муж и жена, сестра и брат» [1867], «Обманутый мир», «От богатства к нищете» и рассказ, опубликованный в русском переводе, в «Вестнике русских евреев» [1872]. Ш. Этингеру (см.) принадлежит классическая еврейская буржуазная драма «Serkele» и книга «Басен», в к-рой он в весьма своеобразной и органически народной форме разработал впервые жанр басни в Е. л. А. М. Дик (см.) написал свыше трехсот дидактических историй, бытовых рассказов с захватывающим сюжетом. Из еврейских писателей он первый нашел массовую аудиторию. Его произведения, опубликованные большей частью маленькими книжечками в один-два печатных листа, распространялись книгоношами в десятках тысяч экземпляров, — тираж для того времени совершенно исключительный. И. Б. Левинзон как мыслитель и публицист и лишь отчасти как беллетрист и Аксенфельд и Ш. Этингер как художники продолжали среди русского еврейства дело своих западно-европейских буржуазных
22 предшественников. Недаром Левинзон был прозван русским Мендельсоном, а на творчестве Этингера в значительной степени лежала печать немецкой буржуазной просветительской лит-ры. В соответствии с русско-польской действительностью они модифицировали темы и мотивы, к-рые уже были намечены Эйхелем и Вольфзоном. Образцом для русско-еврейских просветителей являлся еврейский просвещенный буржуа из Берлина. Следует отметить, что среди русского и польского еврейства долгое время слова «берлинский» или «немец» обозначали «просвещенный», «свободомыслящий». Эти еврейские писатели не ограничивались уже противопоставлением просвещенных детей и фанатиков родителей (Аксенфельд, Обманутый мир). Они противопоставляли также культурных еврейских купцов Запада отсталым купцам России («Сам Хайцикел» А. М. Дика и в особенности «Головной убор» и «Муж и жена, сестра и брат» И. Аксенфельда). Этингер в своей драме «Serkele» расширил свою тему, противопоставляя лжепросвещенных буржуа истинно-просвещенным. Но сущность этих произведений — та же борьба двух социальных тенденций в рамках одного класса, переход от того этапа, когда данная социальная группа состояла еще из патриархальных купцов, к этапу, когда патриархальные торговые отношения уступили место современным буржуазно-капиталистическим отношениям. Еврейские просветители в России более резко, чем их западно-европейские предшественники выступали против средневековой общинной олигархии. И это понятно: они боролись за освобождение буржуазной личности. Для этого необходимо было покончить с средневековым контролем общины над этой личностью. Эта борьба для них была возможна еще и потому, что еврейская буржуазия не была заинтересована в налоговой эксплоатации масс общинными заправилами. К тому же ее капиталы создаваиись гл. обр. торговлей. В фабричных предприятиях еврейской буржуазии количество евреев-рабочих было сравнительно небольшое. Само применение труда еврейской бедноты на фабриках и заводах требовало уже известного высвобождения этой бедноты из-под опеки средневековой общинной олигархии. Идеологи этой торговой буржуазии могли поэтому проявить свою гуманность в отношении масс и прокламировать борьбу против средневековых форм их эксплоатации. Заняв положение защитницы еврейской бедноты против средневековой олигархии, еврейская буржуазия могла опереться на массы в ее борьбе против олигархии. Но основным мотивом ее творчества эта борьба не являлась. Основным мотивом осталась борьба за эмансипацию самой буржуазии, борьба против хасидизма и клерикализма, затруднявших этот процесс («Обманутый мир» Аксенфельда и др.);
23 культивировалась идея верности всякой государственной власти, даже правительству Николая I. Так напр. Аксенфельд пытается своим произведением «Первый еврейский рекрут» показать, что николаевская солдатчина отнюдь не является несчастьем для народа, как справедливо ее расценивала масса, но, наоборот, она — признак того, что евреи перестают быть изгнанниками и становятся гражданами своего нового отечества. Но несмотря на некоторые буржуазно-реакционные тенденции и ориентацию идеологов тогдашней еврейской буржуазии на просвещенный абсолютизм в России, буржуазно-просветительная лит-ра имела известное прогрессивное значение. Она содействовала взрыву феодально-средневековых устоев, проникновению новых идей в мелкобуржуазную массу, отбросившую реакционно-верноподданническую и руссификаторскую программу «просветителей» и заострившую критику средневековья, клерикализма и общинной олигархии. Руссификаторские и гебраистские тенденции еврейской буржуазии, то обстоятельство, что последняя относилась к Е. л. лишь как к средству воздействия на отсталые массы, но никак не включала ее в здание своей собственной культуры, очень тяжело отразились на судьбах Е. л. той эпохи. Большинство произведений очень долго дожидалось своего издания. Многие рукописи погибли, среди них многотомные романы И. Аксенфельда («Еврейский Жиль Блаз» и др.), имевшие, насколько можно судить по ряду косвенных указаний современников Аксенфельда, исключительное значение. Большинство сочинений писателей той эпохи было впервые напечатано лишь тогда, когда восторжествовали мелкобуржуазные просветители, когда гегемония в Е. л. перешла уже к мелкобуржуазной демократии. Гегемония буржуазии в еврейской литературе начинается Вольфзоном и Эйхелем и продолжается до Менделе Мойхер-Сфорима [1864], но и в ту эпоху еврейская лит-ра далеко не была только буржуазной. Мелкобуржуазные демократические тенденции и тогда были достаточно сильны. Творчество еврейской мелкой буржуазии шло в двух направлениях: народно-религиозном и светско-просветительском. Народно-религиозное направление получило свое выражение в религиозных народных песнях, в хасидских легендах и сказаниях, в особенности в историях хасидского рабби Нахмана Брацлавского [1772—1811], оказавших значительное влияние на творчество последующих еврейских символистов — Переца и Нистора. Это направление с начала XIX в. быстро шло на убыль. Оно отражало последние остатки наивной веры народных масс в религиозное освобождение, оно адресовалось к народным массам, на них ориентировалось и их язык культивировало. Но, несмотря на свою внешнюю демократичность, хасидское течение было консервативным. На данном
24 этапе оно отражало влияние на массы глубоко реакционных клерикальных тенденций, против которых было в первую очередь направлено острие просветительской критики. Новые процессы в жизни еврейских масс нашли свое выражение также в народных песнях и сказаниях, резко социально, а подчас и антирелигиозно окрашенных. Но в народном творчестве это был еще смутный бунт против средневековья за новые социальные формы. Эти процессы получили осознанное оформление в деятельности демократических просветителей, к первым представителям к-рых, поскольку можно судить по немногим сохранившимся документам, следует, повидимому, отнести доктора Мойше Маркузе, автора «Книги рецептов», опубликованной в 1790 в Польше, Менделя Левина [р. в 1741], переводчика книги «Притч» и «Екклезиаста» на еврейский язык; Маркузе, Левин и др. были лишь популяризаторами и переводчиками. Видное место занимает поэт и беллетрист А. Б. Готлобер [1811—1899]. Он в своей комедии «Покрывало» [1837], популярной поэме «Хасид» Jsch-chosid) и «Песне о кугеле» (Di lied fun kugel), построенной по образцу «Die Glocke» Шиллера, вел напряженную борьбу против хасидского клерикализма, но уже заострял социальные мотивы, гл. обр. мотивы борьбы за освобождение народных масс из-под гнета общинной олигархии, являясь здесь прямым продолжателем И. Аксенфельда — этого наиболее яркого среди буржуазных просветителей борца против хасидского клерикализма. В этом отношении Готлобер наряду с Аксенфельдом оказались непосредственными предшественниками Менделе Мойхер-Сфорима. Недаром Менделе воспользовался Готлобером, как прототипом для идеализированного образа просветителя Гутмана в своем «Маленьком человечке». С другой стороны, социальная природа мелкобуржуазного просветителя привела к тому, что он позже, в годы реакции Александра III, после погромов 1881, написал свое националистически-покаянное стихотворение «В синагогу». Как ни сильно было влияние просветителей буржуазных на мелкобуржуазных просветителей до конца 60-х гг., все же авансцену лит-ры постепенно заняли писатели мелкобуржуазной демократии. Кривая буржуазной Е. л. начинает падать. Наиболее крупным представителем буржуазной литературы эпохи Менделе является поэт И. Л. Гордон [1830—1892], который писал главным образом по-гебраистски и относился с величайшим пренебрежением к еврейскому языку как к «бедному жаргону», к жалкому диалекту. Он воспользовался этим яз. лишь как агитационным средством, создав ряд сатир, где высмеивал средневековую отсталость, фанатизм и агитировал за просвещение. В начале своей деятельности Гордон бросает ставший очень популярным среди буржуазии
25 лозунг: «Будь евреем дома и человеком вне дома», что означало — будь еврейским патриотом русской родины — и было парафразой соответствующего лозунга западных еврейских буржуазных просветителей. И. Л. Гордон к концу своих дней оплакивал свою судьбу и взывал: «для кого я тружусь», ибо гебраистский яз., чуждый еврейским народным массам, не нужен был больше и той уже ассимилировавшейся буржуазии, интересы к-рой он идеологически обслуживал. Другой буржуазный писатель того времени, Э. Цвейфель [1815—1855], эпигонски искал компромисса между просвещением и хасидизмом в своем гебраистском публицистическом «Scholom-al-Isroel» и в своих беллетристических произведениях («Маленький мир» и др.). Против него очень резко выступил зачинатель классической еврейской лит-ры — Менделе Мойхер-Сфорим. В 60-х гг. приход капитализма дал себя почувствовать и в заброшенном еврейском местечке. Падение крепостничества всколыхнуло еврейские массы. Менделе Мойхер-Сфорим — выразитель идеологии проснувшейся от средневековой спячки массы — продолжает борьбу просветителей против религиозного фанатизма и отсталости. Однако центром своего творчества он делает борьбу за социальное освобождение масс от угнетения и произвола средневековой общинной олигархии. Менделе художественно синтезировал и обобщил застывший средневековый быт и своей просветительской сатирой идеологически взорвал его. В «Маленьком человечке» (Dos kleine menschele») и в драме «Коробочный сбор» (Die takse) он разоблачил «общественных благодетелей» и дал серию сатирических портретов, к-рые стали социальными категориями в еврейской лит-ре и жизни. В «Кляче» он выразил в аллегорической форме свое неверие в буржуазное освобождение народа, на к-рое надеялись просветители, впервые указал на социальные корни национального угнетения и так. обр. освободился от путей буржуазного просветительства. В «Путешествии Вениамина III» — этой еврейской вариации образа Дон-Кихота — он высмеял средневековую веру в мессианскую легенду; в «Фишке Хромом» показал нищету еврейских масс, а в «Кольце-талисмане» — политический произвол николаевской солдатчины, дал картину застывшего дореформенного быта, начало просветительного движения. В автобиографической повести «Шлейме — сын Хаима» он впервые выявил те народные образы, которых буржуазные просветители обычно не замечали. Менделе как беллетрист начал печататься в первом еврейском еженедельнике «Koilmewasser», который выходил в Одессе под редакцией Александра Цедербаума [1862—1872] и который составил эпоху в истории новой еврейской литературы и журналистики. В этом журнале и под его влиянием
26 выступила плеяда мелкобуржуазных демократических просветительских беллетристов, поэтов, критиков, во главе с Линецким, одним из самых радикальных и непримиримых демократических просветителей, автором «Польского мальчика» — классического памфлета против средневекового клерикализма. Это произведение, представлявшее собой образец публицистической прозы в еврейской лит-ре, было долгое время знаменем воинствующего антиклерикализма, в особенности в его борьбе против хасидизма. Здесь же выступают О. М. Лившиц [ум. в 1878], составитель русско-еврейского словаря, к-рый чуть ли не первый выступил с принципиальной защитой «идиш» как языка культуры народа, поэт М. Гордон, писавший и по-гебраистски, но ставший популярным благодаря своим стихотворениям на еврейском яз. Его поэзия была дидактической прокламацией просветительских идей, и в ней еще силен мотив веры в буржуазную цивилизацию. И наконец поэт и драматург А. Гольдфаден, основатель еврейского театра, весьма демократическая писательская фигура той эпохи, который впоследствии перешел от демократического просветительства, выраженного в его бытовых опереттах («Бабушка и внучек», «Шмендрик» и др.) к националистическому палестинофильству в исторических опереттах («Доктор Альмасадо» «Суламифь», «Бар-Кохба» и др.). Десятилетие, с середины 70-х до середины 80-х годов, в течение которого существовал театр Гольдфадена, представляет собой новый этап в еврейской жизни и в еврейской лиретатуре. Возникает, хотя и на гебраистском языке, первая социалистическая газета «Haemes», которая своей пропагандой социалистических идей оказывает огромное влияние на радикализацию Е. л. «Haemes» и ее редактор Аарон Либерман стали центром для наиболее левой части еврейской интеллигенции, а вскоре появился и первый еврейский социалистический орган «Koil l’eom [1876—1879], сыгравший исключительную роль в зарождении еврейской социалистической мысли, на страницах к-рого «дедушка еврейского социализма», зачинатель революционной поэзии М. Винчевский опубликовал своего «Сумасшедшего философа». Демократические мелкобуржуазные просветители, обогащенные опытом оформившейся буржуазной жизни и политической реакции начала 80-х гг., опытом погромов 1881, столь участившихся, и ограничений прав евреев, изживают свои последние надежды на обновление еврейской жизни, на буржуазное просвещение или правительственное попечение. На сцену выходит последнее поколение просветителей, у к-рого все больше и больше ослабевает мотив просветительской борьбы против старых устоев еврейской жизни и все громче становится мотив скорби о безысходном положении масс, бессильный гнев против царских и буржуазных их поработителей:
27 национальный плач и покаяние заглушают традиционные просветительские боевые лозунги против фанатизма и отсталости. Памфлет М. А. Шацкеса [1825—1899] «Канун еврейской Пасхи» [1881] — почти последний просветительский сатирический документ против фанатизма и клерикализма. У большинства писателей мотивы просветительской борьбы против старого уступают место более современным мотивам. Начинается глубокая социальная и идеологическая дифференциация. К этому времени в России вырастает ассимиляторская, руссификаторская буржуазия. Для себя она создает, хотя и весьма убогую как в художественном, так и в идеологическом отношении, лит-ру на русском (см. «Русско-еврейская лит-ра») и гебраистском яз. Ее заинтересованность в просвещении масс до крайности пала. Сейчас она уже настолько чужда еврейской лит-ре, культуре и языку, что она не прочь и свою руку приложить к царскому запрету еврейского театра Гольдфадена. С другой стороны, на потребу вынырнувшему буржуазному выскочке, лишенному какой бы то ни было культуры и падкому до порнографии, создается бульварная беллетристика. Романы ее создателей (Шомера, Бловштейна и др.) расходились в десятках тысяч экземпляров — во много раз больше, чем книги лучших мастеров Е. л. Этой бульварщиной зачитывался и культурно-отсталый массовый читатель. В это десятилетие зарождается еврейское рабочее движение, возникает социалистическая лит-ра на еврейском яз. Ее основоположником является Мориц Винчевский (подробнее о нем см. ниже ). Но и в самой мелкой буржуазии, к-рая сейчас является основным субъектом и объектом еврейской лит-ры, происходит сильно сказывающаяся на последней дифференциация. Уже упомянутый Линецкий и ранний социалистический публицист Иегалель (псевдоним И. Левина, р. в 1844) в журнале «Isrolik» (Лемберг, 1875—1876), затем в сборнике «Kleiner Weker» (Одесса, 1890) вместе с одним из первых еврейских критиков И. Лернером [1847—1907], продолжателем Ковнера [1842—1904] и последователем Писарева, упорно отстаивают свои боевые социальные позиции и обвиняют в предательстве всякого, кто становится на позиции ревизии воинствующего просветительства. Они не останавливаются даже перед дискредитацией Менделе Мойхер-Сфорима. Но к их призывам в то время мало прислушивались. Передовые позиции в лит-ре заняты мелкобуржуазными националистами. В деле проникновения палестинофильских и националистически-народнических идей в лит-ру сыграл особую роль второй еврейский еженедельник, «Judisches Volksblat», к-рый выходил под редакцией того же Цедербаума в Петербурге [1881—1888] и затем [1889—1890] под редакцией Л. Кантора, а также и лит-ые сборники: «Judische Volks-Bibliotek, под
28 редакцией Шолом Алейхема (Киев, 1888—1889), «Hois-Fraind» [1888—1889] в Варшаве под редакцией М. Спектора; отход от палестинофильских позиций и акцентирование социальных мотивов характеризуют сборники «Judische Bibliotek» [1891—1895] под редакцией И. Л. Переца. В еженедельниках и сборниках сложилось творчество бытописателя еврейской средней буржуазии М. Спектора; создателя еврейского сентиментального бытового романа Я. Динезона; поэта Ш. (С.) Фруга, к-рый писал на русском и еврейском яз. и при всех своих народнических тенденциях был, по существу, писателем зажиточного мещанства; гебраистского и еврейского буржуазного публициста, беллетриста и поэта Д. Фришмана; историка еврейской лит-ры Э. Шульмана; чрезвычайно популярного «бадхона» (см.) Элиокума Цунзера, песни которого долго распевались еврейским мещанством; наконец двух классиков этого лит-ого поколения — Шолом Алейхема и И. Л. Переца. Шолом Алейхем, начавший как просветитель, палестинофил и обличитель Шомера и бульварной лит-ры вообще (художественной полемикой против бульварного романа было его первое крупное произведение «Сендер Бланк и его семья — роман без любви»), скоро перешел к своим, чуждым дидактики, психологическим и типизирующим реалистическим произведениям, к-рые выдвинули его в ряды мировых классиков юмора. Его первые романы — «Стемпеню» и «Иоселе Соловей», положили начало психологически-реалистическому роману в еврейской литературе. Здесь даны первые образы еврейской женщины, бунтующей против средневекового порабощения, показано начало новых семейных отношений в еврейской среде. В двух основных образах этих романов — в музыканте («Стемпеню») и певце («Иоселе Соловей») — он противопоставил лавочническому, обывательскому миру творчески одаренных людей из народа. В последних, как и в положительных женских образах, дана апологетика национального начала. В его шедеврах — «Менахем Мендель», «Тевье молочник» и «Мальчик Мотель», как и в многочисленных новеллах, отразилось столкновение местечковой массы, мировосприятие которой оформилось еще под влиянием синагоги, с новой капиталистической экономикой и общественной идеологией. Он показал путь еврейской мелкой буржуазии из патриархального местечка в современный капиталистический город: не внедрение в новые крупнокапиталистические процессы, а только то, как местечковая масса еврейского мещанства встрепенулась от шума капиталистического города. Рядом художественных образов он утвердил свою основную идею мелкобуржуазного националиста: погибает социальный базис патриархального еврейского местечка, изменяются социальные формы, но не погибают «Тевье
29 молочник», «Мальчик Мотель», эти, по его заданию, художественные олицетворения вечно еврейского, вечно человеческого. Менделе Мойхер-Сфорим был, как мы видели, просветитель, он будил массы, стремился поднять их к своим идеям. Его метод был публицистическим и дидактическим. Шолом Алейхем не звал больше массы от средневековья к новой буржуазной жизни. Он рассказал о встрече этих двух социально-бытовых укладов. Его метод был психологическим, реалистическим. Но при всем внешнем объективизме метода его творчество все же было проникнуто выше сформулированной идеей, к-рую он, глубоко демократический и поистине народный писатель, всячески утверждал типизирующими образами мелкобуржуазной массы. Поэтический аккомпанимент творчеству Шолом Алейхема дал М. Варшавский [1846—1907]. В своих песнях, для которых сам же писал музыку и которые распеваются как народные, он художественно претворил народные песни и дал романтическую апологетику национального быта. Поэт небольшого дарования, связанный с Шолом Алейхемом единством своей установки, он был в Е. л. конца 90-х гг. как бы поэтической орнаментовкой художественного здания Шолом Алейхема. И. Л. Перец, который также начал с просветительства, являл собой однако уже новый социальный этап в развитии еврейской лит-ры. Если лит-ра до Переца стояла под знаком порыва еврейских масс к капитализму, то Перец уже почувствовал капиталистическое порабощение масс, уже выразил душевное состояние тех социальных групп, к-рые находятся между буржуазией и пролетариатом и чьи «надежды» на пролетариат как на защитника против капитализма подавляются «страхом» перед пролетариатом, грозящим положить конец специфическим особенностям мелкой буржуазии, ее мелкобуржуазной личности. Это Перец, художник мелкобуржуазной интеллигенции, особенно болезненно чувствовал. Борьба в самом писателе «между надеждой и страхом» (так называется одна из его статей) привела к глубочайшему контрасту в его творчестве. С середины 90-х гг. он начал опубликовывать свои глубоко-социальные, антикапиталистические и антиклерикальные новеллы и стихотворения, проникнутые мотивами рабочего протеста («Бонце молчальник», «Наставление», «Три сестры», «У подвенечного платья»). Он печатает свои «Праздничные листки», сыгравшие большую агитационно-пропагандистскую роль в еврейском рабочем движении. Но скоро от рабочих социальных мотивов он перешел к своим хасидским и средневековым национальным образам и легендам («Хасидское», «Народные сказания», драмы). В них он воспевал исключительную, избранную личность, которая стремится своей жертвенностью и усилиями своей творческой воли положить конец социальному злу и преодолеть
30 морально-интеллектуальную ограниченность человека; еще больше он культивировал идею национальной избранности. Если до 1905 в его творчестве доминировали мотивы борьбы с социальным злом, мотивы борьбы избранной личности за социальное освобождение мира, то после 1905 его творчество все больше и больше проникается национально-религиозными («Народные сказания») и философски-пессимистическими мотивами («Ночь на старом рынке»). Иллюстрация: Рисунок М. Шагала к поэме «Tristia» Д. Гофштейна Время Переца в еврейской лит-ре — это время дальнейшей, более углубленной социальной дифференциации. Развивается революционная пролетарская поэзия. Ее основоположник, Мориц Винчевский, к-рый вошел в еврейскую лит-ру под славным именем «дедушки еврейского социализма», начинает еще в 1877 в журнале «Koil l’eom» (Кенигсберг, 1877—1878) свою социалистическую пропаганду, к-рую впоследствии продолжает как беллетрист, публицист и поэт в Лондоне, в своем журнале «Dos poilische Idl» и в ряде газет, затем в Америке, где сосредоточены эмигранты Галиции, Польши, Литвы, Украины, работающие в наиболее тяжелых условиях капиталистических потогонных предприятий. Вслед за Винчевским выступает фаланга революционных поэтов: М. Розенфельд, рано и трагически погибшие И. Бовшовер и Д. Эйдельштадт — эмигранты из России. Пионеры пролетарской поэзии и революционной борьбы в эпоху, когда американско-еврейский пролетариат складывался из деклассированной еврейской мелкобуржуазной эмигрантской нищеты, эти поэты далеко не были чужды националистических мотивов (М. Розенфельд), что явилось данью мелкобуржуазному националистическому прошлому эмигрантов, как и бунтарски-индивидуалистических, анархистских мотивов — данью социальному бессилию и идеологической неоформленности раннего американского еврейского рабочего движения. Их поэзия обогатила Е. л. новыми
31 мотивами, новой лексикой, новой ритмикой. Творчество некоторых (М. Розенфельда и в особенности И. Бовшовера) в формальном отношении находилось на уровне современной им еврейской непролетарской поэзии. Но и на их форму отрицательно влияли свойства их социального базиса: культурная отсталость и изолированность эмигрантской массы, выброшенной из привычного для нее жизненного уклада польского или литовского местечка, не вошедшей еще органически в свою новую жизнь современного пролетария капиталистической страны и мечтающей еще вернуться к прежней патриархальной местечковой жизни. Но несмотря на социальные, культурные и идеологические путы, творчество этих поэтов имело исключительное социальное значение в истории еврейского рабочего движения; их песни распевались как боевые гимны на подпольных массовках и уличных демонстрациях. Одновременно с этой группой выступил А. Вальт (Лесин) — один из первых революционных поэтов и политических деятелей еврейского рабочего движения сперва в Литве, а с 1897 — в Америке, впоследствии ставший там ренегатом и одним из столпов желтой меньшевистской прессы. Рабочая жизнь нашла себе отзвук в произведениях прозаиков Л. Кобрина и З. Либина, к-рые впоследствии стали фабриковать посредственные сентиментальные драмы и мелодрамы для американского еврейского театра, где господствовал мастер обывательской буржуазной драмы — Яков Гордин (см.); многие пьесы последнего, как «Миреле Эфрос», Иллюстрация: Обложка еврейского комсомольского журнала «Юнгвалд» («Jungwald»)
32 «Бог, человек и дьявол», «Крейцерова соната» и др., долгое время шли и на русской мещанской сцене. В России еврейская литература той эпохи не знала таких ярко выраженных революционных пролетарских поэтов, как Америка. Но и здесь выдвинулась целая группа писателей, которые, в особенности до 1905, болели нуждами рабочего класса и звали к борьбе. Они группировались вокруг Переца в годы, когда тот создавал свои «Праздничные листки» и свои протестующие социальные новеллы и стихотворения. То были: Д. Пинский (см.) , который принимал активное участие в легальных пропагандистских рабочих комитетах, так называемых «жаргонных комитетах», а впоследствии примкнул к националистической поалей-ционистской партии; в литературе он занял особое место как драматург; Б. Горин [1868—1925], опубликовавший ряд рассказов из рабочей жизни, но после у