Значение ГУС ЯН в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона

(Hus). — С именем и деятельностью Яна Г. связано самое крупное проявление непосредственного участия одного из славянских народов в духовной жизни средневековой Европы. Интерес к Г. давно уже проявился в русской литературе и даже породил странную историческую гипотезу, любопытный образчик увлечения идеей в полном противоречии с фактами. Среди славянофилов установился взгляд, что религиозное движение, во главе которого шел Г., выражало собою противоположность славянского духа западноевропейскому и коренилось в предании, сохранившемся со времени православной проповеди св. Кирилла в Моравии и Чехии. Ввиду этого необходимо предпослать истории Г. несколько замечаний о среде, в которой он жил, и о влиянии, под которым развивались его богословские взгляды. Родина Г., Богемия или Чехия, была вдвинута в XIV в. в центр европейских дел благодаря тому, что Люксембургская династия, в ней царствовавшая, заняла престол св. Римской империи. Это чрезвычайно содействовало подъему ее национальной культуры. Карлу IV удалось (еще будучи маркграфом) добиться освобождения чешской церкви из-под зависимости от майнцкого архиепископа и установления особого архиепископского престола в Праге. Новый архиепископ, Арнест из Пардубица, воспользовался своей властью для устроения чешской церкви, исправления нравов духовенства, которое созывалось им на периодические съезды, и поднятия благочестия в народе; с этою целью, напр., священникам было вменено в обязанность читать молитвы на родном языке, понятном для народа. За этим последовало учреждение в 1348 г. Пражского унив., первого в св. Римской империи с исключительно богословским характером, который должен был играть на вост. окраине католического мира роль, так славно исполнявшуюся Парижским унив. на западной, и потому был организован наподобие Парижского, с разделением на 4 землячества: чешское, баварское, саксонское и польское. Для поднятия благочестия Карл IV (imperadore de preti, как его прозвал итальянский летописец) вызвал также в 1359 г. из Австрии народного проповедника Конрада Вальдгаузена из нищенствующих монахов, в руках которых в то время находилась проповедь. В своих проповедях на лат. и нем. яз. Конрад призывал мирян и духовенство к исправлению нравов и бегству от суеты мирской. Под влиянием его горячих слов женщины бросали свои украшения, пражские юноши отказывались от своих мирских привычек, ростовщики возвращали вырученные деньги. Но еще более, чем миряне, в обличении нуждалось духовенство. В XIV в. воинствующая церковь достигла победы над миром и победители — папа, куриалы и прелаты — наслаждались плодами победы: светские помыслы, страсти и пороки господствовали в высшем духовенстве, руководившемся светскими способами для достижения власти и богатства. Обличительное движение, начатое Вальдгаузеном, принялось в Чехии. Один из самых высокопоставленных прелатов пражских, Ян Милич, архидиакон архиепископский и подканцлер королевский, в 1363 г. отказался от своих доходов и почестей и стал проповедником исправления нравов. Но он уже проповедовал по-чешски, и ему приходилось по 5 раз повторять свои проповеди в разных церквах. Его успех был поразительный; целый квартал Праги — Венатки (Малая Венеция), притон разврата, опустел и был перестроен в приют для раскаявшихся грешниц, Малый Иерусалим. Уже Милича раздумье над упадком нравов в духовенстве привело к убеждению, что близко царство антихриста; у ученика Милича, парижского магистра Матвея из Янова, противоречие между церковной действительностью и идеалом вызвало еще более определенные нарекания и требования. Схизма, происшедшая в папстве, навела его на мысль о различии между видимой и истинной церковью и о необходимости исправления церкви с искорением всего человеческого "насаждения"; во всех своих недоумениях он искал разрешения, утешения и руководства в св. Писании. Но при этом он ожидал исправления лишь от распространения между людьми истинного благочестия и как одно из средств к тому рекомендовал частое причащение.В этой среде рос и развивался Г. Он род. в 1369 г. в м. Гусинец, в юго-зап. Чехии, происходил от крестьян, учился в Пражском унив., получил там степень магистра "свободных искусств", в 1400 г. принял священство и в 1402 г. был назначен на место проповедника при Вифлеемской часовне, незадолго перед тем одним благочестивым рыцарем учрежденной с целью служить органом чешской народной проповеди. Архиепископ, расположенный к Г., возложил на него обязанность проповедовать перед духовенством на его съездах или соборах в Праге. Г. шел, таким образом, по стопам упомянутых выше проповедников. Его задачею был призыв чешского народа к благочестивой жизни и обличение нравов духовенства. Сам он до этого времени вполне стоял на римско-католической почве, как это видно, напр., из того, что в 1393 г., во время пражского юбилея, он потратил последние свои 4 гроша на приобретение индульгенции. Рядом с этим шла ученая деятельность Г. при унив., где он читал лекции, был экзаменатором и занимал должности декана и ректора (во время зимнего семестра 1402-3). Здесь-то, в унив., Г. познакомился с соч. Виклефа (см.), сначала с философскими, а затем и с богословскими. Оксфордский унив. пользовался большим почетом в Праге, как видно, напр., из правила, разрешавшего бакалаврам читать в унив. лекции только по запискам парижских, оксфордских или пражских магистров. Неудивительно, что сочинения Виклефа скоро проникли в Прагу. Кроме того, женитьба короля Ричарда II на дочери Карла IV, Анне (1381), значительно содействовала установлению сношений между Чехией и Англией. Таким образом Виклеф приобрел в начале XV в. большой авторитет в Пражском унив., несмотря на то, что его богословские сочинения уже были осуждены в Англии. Распространившаяся между чешскими магистрами популярность Виклефа вызвала в 1408 г. противодействие со стороны соборного капитула в Праге, члены которого указали унив. на ряд (45) еретических положений, извлеченных из сочинений Виклефа и частью уже осужденных Лондонским собором в 1382 г. По этому поводу состоялся в унив. диспут, во время которого некоторые магистры горячо вступались за известные положения Виклефа, Г. же ограничился указанием, что многие из поставленных Виклефу в вину положений неверно извлечены из его сочинений. Уже тут ясно выступает характерная черта Г. — его любовь к правде, которую он ставил выше всех других соображений. Другая его черта — благородная горячность, с которою он исполнял свою обязанность обличать недостатки духовенства (резко, напр., он укорял священников, которые брали с бедных деньги за требы), вызвала в этой среде такие жалобы, что расположенный к Г. архиепископ лишил его звания проповедника на духовных съездах, а потом запретил и священствовать.Обострявшийся между тем раскол в папстве вызвал враждебные отношения между правительством и церковною властью в Чехии. Пражский унив. в этом споре стал на сторону короля, это сближение дало возможность чешской партии в унив. осуществить давнишнее свое желание — добиться такого преобразования университетского устава, которое обеспечило бы за ней перевес голосов. Король Венцеслав согласился признать за чешской нацией в унив. три голоса, предоставив трем остальным "нациям" вместе лишь один (1409). Это послужило поводом к оставлению немецкими проф. и студентами Праги; чехи остались одни, Г. был снова избран ректором, а вместе с тем в унив. заметно усиливается влияние богословских воззрений Виклефа. Тогда архиеп. в исполнение папской буллы приказал в 1410 г. всем имевшим у себя сочинения Виклефа доставить их ему для сожжения. Декрет был составлен без знания дела, и в нем были перечислены преимущественно не богословские, а другие сочинения оксфордского ученого. Против этого протестовал унив., и Г. с несколькими другими апеллировал к папе, доказывая, что только невежды могли предать сожжению философские, математические и тому подобные книги Виклефа, в которых содержится так много "чудных истин" и нет никаких заблуждений. В защиту сочинений Виклефа в университете был устроен публичный диспут, в котором участвовал и Г. Результатом этого было отлучение Г. от церкви и вызов его в Рим к ответу. Король пытался уладить дело и устроить примирение между архиепископом и Г., но неожиданное событие дало делу новый оборот, и движение, вождем которого стал Г., из ученого, университетского стало религиозным и народным. Папа Иоанн XXIII, теснимый своим соседом, королем Владиславом Неаполитанским, объявил против него крестовый поход с отпущением грехов всем тем, кто будет содействовать его успеху. В 1412 г. буллы об индульгенциях были обнародованы в Праге, и Г. высказался против заключавшегося в них злоупотребления правом отпускать грехи. На диспуте в университете Г. доказывал, что буллы не согласны ни со словами Христа, ни с пользою христианского народа, ни с интересом государства. Вся аргументация его при этом была основана на сочинении Виклефа "О церкви". Вопрос коснулся папской власти, и по этому вопросу мнения разделились; некоторые из друзей Г., как, напр., Степан Палеч, соглашаясь, что в буллах заключаются очевидные заблуждения, не решились отрицать право папы давать индульгенции. Г. заявил: "друг мне Палеч и друг мне истина, между обоими же нужно дать преимущество истине". В этот спор об индульгенциях, ради которых в церквах всенародно выставлялись кружки для сбора пожертвований, вмешалась толпа и под предводительством одного из королевских любимцев, фон-Валдштейна, сожгла папскую буллу. По распоряжению короля пражский магистрат казнил трех молодых ремесленников, которые в церкви особенно горячо кричали, что буллы — обман. Казнь состоялась, несмотря на заступничество Г.; народ признал казненных мучениками, движение разрасталось, над Прагою был произнесен интердикт, и по желанию Венцеслава Г. оставил город. Он удалился в замок Козий-градек; там и в других местах он проповедовал народу, который толпами к нему стекался, и на досуге написал свой трактат "О церкви", составленный всецело на основании взглядов Виклефа. Вызванное всеми этими событиями волнение отразилось далеко за пределами Чехии. В особенности озабочен им был император Сигизмунд, брат Венцеслава и наследник его. Желание Сигизмунда устранить смуту в Чехии было для него одним из главных поводов побудить папу к созванию в 1414 г. общего собора в Констанце. Туда Сигизмунд пригласил и Г., который еще раньше от папы апеллировал к Христу. Г. поехал так охотно — чтобы постоять за правду, — что не дождался даже обещанной ему императором охранной грамоты. Сигизмунд и Венцеслав дали ему в провожатые трех чешских дворян, которые для него делали все, что были в силах сделать. Г. прибыл в Констанц 3 ноября, а два дня спустя получил и охранную грамоту на свободный проезд и прожитие, которая, впрочем, имела характер паспорта и не могла служить ему обеспечением против осуждения со стороны собора. Одновременно с Г. прибыли из Чехии его обвинители: его бывший друг Палеч и Михаил с прозвищем de Causis. Самого императора в Констанце еще не было. Констанцский собор поставил себе три задачи: уничтожение ереси, устранение раскола в папстве и исправление церкви. Папская партия поспешила выставить вперед дело веры; уже 28 ноября Г. был призван к допросу перед папою и кардиналами и после непродолжительного диспута между ним и его противниками был тут же арестован и удержан в заключении, несмотря на протест сопровождавших его чешских вельмож, ссылавшихся на охранную грамоту, несмотря на негодование прибывшего впоследствии императора и неоднократное требование чешских чинов освободить Г. Содержали Г. в чрезвычайно плохом помещении, особенно сначала; он много страдал во время своего заключения от разных болезней, но самозабвение его за все это время было умилительно, и письма, которые Г. писал домой, ярко обрисовывают многие симпатичные свойства его натуры — добросовестность, целомудренность, строгость к себе, женственную нежность к друзьям и к своим, замечательно благородное и незлобное отношение к противникам и врагам, горячий патриотизм и безусловное, щепетильное уважение к истине. Его диалектика стоит иногда как бы в противоречии с последним свойством; но это объясняется характером схоластической философии, свойством вопросов, о которых шло дело, и самообороной против недоброжелателей, желавших во что бы то ни стало доказать, что мнения Г. в противоречии с учением церкви, тогда как Г. совершенно чистосердечно (bona fide) был уверен, что он стоит на почве церкви, согласной с св. Писанием. Между тем на соборе папская партия потерпела поражение; папа Иоанн XXIII был низложен и после попытки бегства заключен в том же помещении, где сначала содержался Г.; руководство на соборе перешло к наиболее просвещенным кардиналам, как Забарелла и д'Альи (бывший канцлер Парижского унив.), и к таким лицам, как парижский канцлер Герсон, который в своем сочинении "Об исправлении церкви" высказывал взгляды, во многом близкие к представлениям Г. о церкви и папстве. Помимо личных противников Г., задетых полемикой с ним или увлекшихся ролью обвинителей, на соборе не было особенного против него озлобления; в глазах собора дело Г. было тесно связано с делом Виклефа, о "гуситстве" не было тогда речи, а только об искоренении в Чехии "виклефии", которую и хотели торжественно осудить. Как Г. сам писал, некоторые из членов собора давали ему совет, чтобы он "молча согласился", что впал в заблуждение, — тогда дело обойдется благополучно. Но Г. ценил истину не только выше дружбы, но и собственной жизни. В заседании 4 мая 1415 г. собор осудил учение Виклефа, а потом обратился к Г., по делу которого следственная комиссия выставила целый ряд обвинительных статей, частью на основании его сочинений, частью же на основании показаний прибывших из Чехии свидетелей. Эти обвинения рассматривались в заседаниях 7-8 июня 1415 г. Замечательно, что одно из главных обвинений было ложное, а именно, будто бы Гус усвоил себе учение Виклефа об евхаристии. Виклеф отвергал принятое в католичестве толкование пресуществления (так называемое transsubstantiatio) и заменил его учением, что сущность хлеба остается в евхаристии (remanentia). Хотя некоторые из чешских магистров действительно защищали это учение Виклефа, Г. его никогда не усваивал себе, и выставленные против него свидетели, ссылавшиеся на слышанные ими проповеди, показывали по недоразумению. Г. также ставилось в вину, что он разделял заблуждение Виклефа, утверждавшего, будто папа или священник, обретающиеся в смертном грехе, не могут совершать таинств. Г. ответил на это, что он утверждал это с прибавлением слов: "достойным образом". Ему возразили, что в его сочинениях нет этой оговорки; но по справке оказалось, что Г. был прав. Точно так же и другие обвинения, выставленные в этот день и на следующий — 8 июня, главным образом касались "заблуждений" Виклефа, "усвоенных или защищаемых Г.": учения о предопределении и о том, что истинная церковь Христова состоит из предназначенных к спасению, учения, что духовные и светские лица, обретающиеся в смертном грехе, недостойны владения собственностью и могут быть лишены его (как вассалы-изменники утрачивают право на свой лен); учения, что папство не существовало в первые три века и что церковь могла бы обойтись без видимого главы. Из обвинений, направленных лично против Г., самым главным было то, что он не явился в Рим на вызов папы (хотя послал ходатаев) и что он от суда папы апеллировал к Христу. С точки зрения Г., выставленные против него обвинения либо основывались на неверном понимании его слов, либо касались таких его мнений, от которых он не отказывался, но не признавал еретическими заблуждениями. Собор требовал от Г. отречения от всех указанных в обвинительных статьях заблуждений, Г. же различал: от заведомо ложных обвинений он считал себя не вправе отрекаться, так как этим признал бы своим мнением то, чего никогда не утверждал. Относительно статей второго разряда Г. выражал готовность отречься, если против текстов св. Писания, которые он приводил в подтверждение своих мнений, ему укажут более веские места. Дело сводилось к тому, что Г. просил наставления (informatio), а от него требовали безусловного и беспрекословного отречения. Допрос приближался к концу; многие желали пощадить Г. или избегнуть соблазна осуждения и сожжения еретика, которое могло вызвать большое неудовольствие со стороны чехов, стоявших за Г. Со всех сторон уговаривали Г. отречься — и кардинал Забарелла, и император, и многие отдельные лица; один из членов собора сказал Г.: если бы собор потребовал, чтобы я признал, что я одноглазый, хотя у меня оба глаза, я бы повиновался. Но Г. просил ради Господа не налагать на него "петли вечного осуждения, принуждая его солгать и поступить против совести". Между этими двумя принципами слепого повиновения авторитету и следования голосу совести сделка была невозможна. Бледного и изнуренного от зубной боли и бессонной ночи Г. увели. Участь его была решена. Но еще целый месяц собор медлил, и продолжались попытки уговорить Г. отречься. В этот мучительный месяц, со смертью на костре перед глазами, среди озлобленных противников, наступавших с требованиями и угрозами, и доброжелателей, смущавших его покой своими попытками убедить его — сам Палеч приходил в тюрьму и плакал с своим прежним другом, — Г. является во всем блеск своей мягкой и геройской души. Когда все оказалось безуспешным, 6 июля, на XV заседании собора, Г. прочли приговор осуждения, причем к прежним неверным статьям обвинения было, между прочим, прибавлено совершенно нелепое, будто Г. признавал себя четвертою ипостасью. За этим последовало лишение Г. священнического сана и выдача осужденного еретика светской власти, уже ранее сделавшей все приготовления для казни. И на пути к костру продолжались попытки уговорить Г. В момент, когда должны были зажечь костер, имперский маршал в последний раз повторил свое предложение отречься ради спасения жизни — и Г. ответил: "От каких же заблуждений мне отречься, когда я никаких не признаю за собой. Призываю Господа в свидетели, что не учил и не проповедовал того, что показали на меня лжесвидетели; главною целью моей проповеди и всех моих сочинений было отвратить людей от греха. И в этой истине, которую я проповедовал согласно с евангелием Иисуса Христа и толкованием святых учителей (докторов), я сегодня радостно хочу умереть" (6 июля 1415 г.).Г. был сожжен (exustus non convictus, сказал Эразм) как виклефит, и нельзя не признать, что хотя он не во всем следовал за Виклефом, он у него заимствовал все свои идеи и формулы, которые были признаны еретическими. Г. не обладал оригинальностью и творчеством ума в философии и богословии; подвиг его жизни нужно искать не в этой области, а в сфере воли и характера, Как последователь Виклефа, Г. является одним из главных предшественников реформации; хотя он внутренно не порвал с католицизмом и остался верен многим католическим догматам и верованиям, которые впоследствии были отвергнуты протестантами, он усвоил себе два из трех важнейших протестантских принципов: учение бл. Августина о предопределении и признание св. Писания высшим и обязательным авторитетом для папы и соборов, хотя не в таком безусловном смысле, как Виклеф и Лютер. Тем не менее, однако, было бы слишком узко утверждать, что Г. сделался мучеником за известное исповедание или за известные догматы. То, что определило его образ действия на соборе и порешило его судьбу, — это безусловное преклонение перед принципом, что не следует человеку ни отрицать что-либо, ни утверждать вопреки правды и отягощать свою совесть ложью. В лице Г. этот принцип проявился на богословской почве и в религиозной форме; но это — тот же принцип, который составляет жизненную силу науки и знамение нового времени в противоположность средневековому воззрению.Гуситами (также как и виклефитами) стали называть приверженцев Гуса их противники. Геройская деятельность Г. стоит на первом плане в событиях центральной Европы в первую половину XV в.; внутренняя история гуситства освещает многие стороны учения самого Гуса. Так, в гуситстве ярко выступает национальная сторона в деятельности Гуса. Как Гус отправился в Констанц для того, чтобы защитить свою нацию от нареканий в ереси, так чехи видели оскорбление национальной чести в заключении и осуждении Гуса и вознегодовали на Сигизмунда за то, что он допустил нарушение данной им охранной грамоты. На многолюдном сейме в сентябре 1415 г. в Праге был составлен протест против сожжения Гуса, подписанный 452 вельможами, баронами и господами Чехии и Моравии вместе с апелляцией к будущему папе и с заявлением готовности защищать до последней капли крови закон Христа и его смиренных проповедников. Еще резче формулирован был принцип — покоряться папе и епископам лишь насколько их требования согласны с св. Писанием — в грамоте соглашения, подписанной 5 сент. присутствовавшими на сейме вельможами и баронами, в которой они принимали на себя обязательство допускать в своих владениях свободную проповедь слова Божия. В случаях противоречия между требованиями иерархии и св. Писанием решение предоставлялось Пражскому унив. Между тем принцип держаться слова Божия вопреки "человеческим" установлениям получил наглядное применение в обряде, который сделался знаменем для всех противников римской иерархии — в причащении под обоими видами, или в предоставлении мирянам чаши. Требование чаши для мирян было выставлено впервые в 1414 г., когда Гус был уже в Констанце, пражским магистром Яковом Малым (Jacobellus) из Миса и тотчас приведено в исполнение. На запрос, сделанный об этом друзьями Гусу в Констанце, он отвечал, что хотя не считает причащение под обоими видами "обязательным", но признает его дозволенным и спасительным, и хлопотал о том, чтобы собор разрешил чашу желающим. Вместо этого собор на основании заявления епископа лейтомышльского (в Чехии) в своем XIII засед. (15 июня 1415) утвердил своим постановлением вошедший за два века перед тем обычай и признал еретиками тех, кто будет его отвергать и требовать чаши для мирян. Это прямое возвышение обычая над словами Христа возмутило Гуса, и он писал друзьям, чтобы они не противодействовали Якобеллу и не вызывали этим раздора между верующими. Обострению гуситского движения сильно содействовали карательные меры, принятые собором, и мученичество, которое потерпели некоторые последователи Гуса. Так, напр., еще до сожжения Гуса, в Ольмюце был схвачен бывший пражский студент Ян и в тот же день осужден и казнен, что вызвало со стороны Пражского университета резкий протест против "недругов нашего народа". Собор потребовал к ответу в Констанце всех вельмож и баронов, подписавшихся под адресом к нему, а 30 мая осудил и предал сожжению сподвижника Гуса, Иеронима Пражского. К этому, наконец, присоединились угрозы Сигизмунда, которые побудили короля Венцеслава вступиться за католических священников, изгнанных из приходов; но это лишь привело к восстанию в Праге, во время которого толпа под предводительством шляхтича Яна Жижки взяла приступом пражскую ратушу, выбросила из окон 7 ратманов и умертвила их. Вслед за этим ум. Венцеслав (1419); наследник его был далек и правительство перешло в руки гуситских вождей.Однако среди торжествующего большинства тотчас обнаружилось разногласие, первые проявления которого восходят уже к 1416 г. В основания разногласия лежало различное толкование руководившего гуситством принципа держаться св. Писания или, как выражались чехи, "Божьего закона" (Goddis law y Виклефа). При применении этого принципа к догматам, церковным обрядам и правилам жизни должны были обнаружиться два оттенка или направления: консервативное, которое было расположено сохранить в церкви и жизни все то, что не прямо противоречило св. Писанию, и радикальное, считавшее необходимым безусловно следовать св. Писанию и отменить все, что не находило прямого подтверждения в его тексте. Это разногласие сводится к известному различию между Г. и Виклефом, из которых первый никогда не противопоставлял так резко, как Виклеф, св. Писание учению церкви и св. учителей (докторов). Поэтому-то среди гуситов радикального направления встречается гораздо более глубокое уважение к авторитету Виклефа. Умеренного направления держалось высшее дворянство, а также горожане Праги и магистры Пражского унив.; вожаками церк. радикализма были нар. проповедники, которые находили особенную отзывчивость среди населения сел и мелких местечек, преимущественно на ЮЗ Чехии, где проповедовал Г. Когда Венцеслав приказал в 1419 г. восстановить на места католических священников, гуситские проповедники городка Аусти стали держать свои проповеди невдалеке от города, на холме, который был прозван горой Таборской и на котором уже в 1420 г. возник крепкий город Табор. Отсюда название партий: пражане, которое впоследствии было заменено прозвищем чашники (каликстины, или утраквисты), и табориты. Обе партии были согласны между собою в общих требованиях, впервые формулированных в 1420 г. в так наз. 4 Пражских Статьях, когда Сигизмунд, разбитый под Прагою на Жижковой горе, заявил желание вступить в переговоры с победителями. Статьи заключали в себе требования: 1) свободной проповеди Божьего слова; 2) причащения под обоими видами; 3) секуляризации владений церкви и духовенства и 4) строгого преследования преступлений и пороков — смертных грехов, к которым помимо уголовных преступлений причислялись разврат, пьянство, обман, ростовщичество и всякое вымогательство, особенно со стороны духовных лиц.Не довольствуясь этим, "ревнители (zelatores) слова Божьего", т. е. табориты, представили несколько дней спустя пражанам двенадцать статей, в которых была выражена их точка зрения. Они отвергали догмат о пресуществлении, чистилище и учение о предстательстве святых; требовали сокращения обрядов, установленных для крещения и причащения, устранения икон, мощей, поста как средства покаяния, уничтожения праздников, кроме воскресенья, наконец, избрания епископов священниками. Табориты, кроме того, отличались более сильным национальным настроением и, так сказать, пуританским духом. Они требовали искоренения всего языческого, а под этим разумели все римское и немецкое; пуританство их выражалось в устранении всякой роскоши в богослужении, исключительном праздновани воскресения, в строгой нравственной дисциплине и в недопущении клятвы. Замечательно, что при сильном подъеме теократического духа и неумолимом преследовании грехов среди таборитов, как потом среди англ. пуритан, явилось требование религиозной свободы и терпимости. Вождю таборитов Прокопию Великому принадлежит заслуга первого публичного провозглашения этого принципа, когда он, стоя перед Базельским собором, укорял его за преследование вальденцев, людей "смиренных и честных", за веру. При сильном религиозном брожении, господствовавшем у таборитов, среди них возникали секты с крайним и даже уродливым направлением: хилиасты, убежденные в наступлении конца мира; адамиты, полагавшие, что они возвратились к райской невинности, к безгрешному состоянию, когда человеку все дозволено; наконец, секты коммунистические, переносившие идею осуществления "божеского закона" из области религиозной на житейскую почву, в область правовых отношений о собственности. Но эти вырождения религиозного фанатизма скоро были подавлены самими таборитами.Желание Сигизмунда восстановить свои наследственные права над чешскими землями и подавить в них ересь вызвало гуситские войны, продолжавшиеся 11 л., с 1420 по 1431 г. Эти войны, прославившие гуситов, представляют замечательное соединение религиозного одушевления и воинственности, образцом которого являлись гуситам ветхозаветные евреи и повторение которого впоследствии представляли пуритане Кромвеля. Подобно избранному народу, гуситы отожествляли "врагов Божиих" с врагами чешской нации — и это придавало им непобедимую отвагу. Гуситские войны представляют два периода: до 1427 г. гуситы держатся оборонительного положения и победоносно отбиваются от Сигизмунда и "крестоносцев", под предводительством Яна Жижки, а по смерти его в 1424 г. — Прокопия Великого, или Голого (собственно — Бритого, как бывшего священника). С 1427 г. гуситы сами переходят в наступление и опустошают год за годом все соседние области, увозя оттуда громадную добычу. Между тем собрался новый собор в Базеле, на который Сигизмунд приглашал и чехов. Кардинал Чезарини, кот. в качестве папского легата руководил последним крестовым походом против гуситов и был свидетелем страшного поражения крестоносцев при Таусе (14 авг. 1431), был одним из главных деятелей в Базеле и употребил все свое влияние, чтобы устроить примирение с гуситами. После долгих тщетных переговоров с ними состоялось, наконец, 30 нояб. 1433 г. соглашение (компактаты), в силу которого собор разрешил желающим причащение под обоими видами (как это и предлагал Гус); остальные же три пражские статьи были признаны номинально и с уничтожавшими их смысл оговорками. Так как это соглашение не удовлетворило многих гуситов, то среди них произошло междоусобие, во время которого табориты были наголову разбиты при Чешском Броде (30 мая 1430 г.), при чем пали оба их вождя, Прокопий Великий и Прокопий Малый. Религиозные диспуты и мирные переговоры между обеими гуситскими партиями продолжались до Пражского сейма 1444 г., на котором учение таборитов было объявлено заблуждением. Вместе с победою чашников над таборитами стало исчезать религиозное одушевление первых; хотя они продолжали представлять собою особую церковь, но по духу все более и более стали приближаться к католикам, и от прежних гуситских принципов у них остались лишь уважение к памяти Гуса и употребление чаши. Из таборитов после поражения среди них воинственно настроенного элемента многие перешли к чашникам, остальные же преобразовались в миролюбивые, трудящиеся общины чешских и моравских братьев, которые впоследствии примкнули к протестантам.Пособия для истории Гуса, кроме "Opera Hussi" ("Historia et Monumenta J. Hus", 1715): Palacky, "Geschichte v. B?hmen" (т. III); его же, "Documenta M. J. Hus" (1869) и др. соч. Krummel, "Gesch. d. b?hm. Reformation (1866); J. Loserth, "Hus u. Wiclif" (1884) — важно для определения отношения Гуса к Виклефу. Для гуситов: Bezold, "Gesch. d. Hussitenthums", и Denis, "Huss et la guerre des Hussites" (II., 1878). Попытки привести учение Гуса в связь с влиянием восточной церкви — у А. Гильфердинга ("Обзор истории Чехии"), у Новикова ("Гус и Лютер") и у Вильбасова ("Чех Ян Гус").В. Герье.