(Kohl, 1698 ? 1778) ? академик, уроженец Киля, до 1725 г. жил в Лейпциге и сделался известным своей "Ecclesia graeca lutheranizans" (Любек, 1723). В этом сочинении, которое появилось в то время, когда ученые парижской Сорбонны выдвинули вопрос о соединении русской церкви с католической, да и среди самой русской иерархии возникали богословские вопросы, получавшие то католическую, то протестантскую окраску, К. говорит о существе греческой и тождественной с нею русской церкви; с большой эрудицией излагает историю попыток католиков, лютеран и реформатов относительно соединения с греческой церковью и в заключении останавливается на пунктах сходства и разногласия между православием и лютеранством. Благодаря этому сочинению, К. в 1725 г. приглашен был в петербургскую академию наук на кафедру красноречия и церковной истории на 5 лет. В Петербурге К. занялся русской историей и литературой, как это видно из представленных им в академию записок о рукописях московской библиотеки, о происхождении русского языка, о составлении славянского словаря; он охотно читал лекции и без всякого вознаграждения принял на себя наблюдение за академической гимназией, но вскоре впал в задумчивость, походившую на сумасшествие (по словам Шлецера, от любви к красавице, принцессе Елисавете Петровне, впоследствии императрице), а потому его поспешно отправили в 1727 г. в Германию. В Германии здоровье К. восстановилось и он напечатал ряд сочинений, из которых отношение к России имеет "Introductio in Historiam et Rem Litterariam Slavorum, imprimis Sacramis. Historia critica versionum slavonicarum maxime insignium, nimirum Codicis sacri et Ephremi Syri, duobus libris absoluta" (Альтона, 1729). В первой части К. доказывает, что священное писание переведено на славянский язык не Иеронимом, а Кириллом и Мефодием, жизнеописание которых он и дает, между прочим, на основании степенной книги; вторая часть посвящена исследованию о творениях Ефрема Сирина, которые особенно интересовали К. по отношению к протестантству. Здесь К. в латинской транскрипции и с латинским переводом издал славянский перевод двух гомилий Ефрема Сирина о причащении, неизвестные ни в греческих, ни в латинских текстах, и таким образом впервые указал на значение славяно-русской письменности для восстановления утраченных памятников греческих. К. останавливается и на вопросе о том, должен ли церковно-славянский язык считаться языком живым или мертвым, говорит о славянских народах, о различии и связи славянских языков, которые считает происходящими от церковно-славянского, посвящает целое рассуждение вопросу о происхождении глаголического письма и т. д. Вообще это был первый опыт историко-литературного исследования о древнеславянской письменности, в основу которого положен был, между прочим, русский письменный материал. Из предисловия к этому труду, в котором К. говорит о сочинениях, приготовленных или приготовляемых им к печати, видно, что несмотря на кратковременное пребывание свое в России, он успел в значительной степени ознакомиться с историей русской церкви; так, он наметил себе целый ряд изданий по истории раскола. В заслугу К. должно быть поставлено и то, что он вызвал в Россию, в качестве студента академии, знаменитого впоследствии Герарда-Фридриха Мюллера.
Ср. Пекарский, "История академии наук" (т. I, 77?81); Котляревский, "Древняя русская письменность. Опыт библиологического изложения истории ее изучения" (Воронеж, 1881, 13).