Значение ФЕДОН, ДИАЛОГ ПЛАТОНА в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона

"Федон, или О бессмертии души" — названный по имени ученика Сократа, Федона (см.), диалог Платона, один из самых выдающихся. Это единственный диалог Платона, который называет Аристотель, и один из немногих, которые признаются подлинными по единогласному приговору как древней, так и новейшей критики; только один стоик Панетий Родосский (II в. до Р. Хр.), отрицавший бессмертие души, находил, что великий философ, каким был Платон, не мог держаться воззрений, которые отвергает он, Панетий. Много спорили о времени, когда написан "Ф."; большинство исследователей относило его к переходу расцвета философской деятельности Платона, меньшинство — к первому ее периоду. Действующими лицами диалога являются Ф. и Эхекрат; остальные названные в заголовке фигурируют лишь в рассказе Ф., заполняющем почти весь диалог. Центральные лица философской части диалога — Сократ и ближайшие его сотрудники в разрешении вопроса о бессмертии души, Симмий и Кебет. Заглавием разбираемого диалога Платон хотел увековечить тесную дружбу свою с Ф. (Штальбаум); по другим, Ф. потому сделан носителем рассказа, что он, как иноземец и человек, связанный с Сократом лишь дружбою и общностью философских интересов, мог показаться беспристрастным передатчиком предсмертной беседы учителя. Относительно уроженца города Флиунта Эхекрата и фиванцев Симмия и Кебета известно, что это были философы-пифагорейцы. Сократ стоит в центре действия и беседы; он выставлен в блестящем ореоле истинно философского величия, как праведник, глубоко благоговеющий перед божеством, верящий в правду своей философии и с последовательною стойкостью встречающий смерть. Прежде всего Ф. описывает Эхекрату обстановку, в которой приходилось ему видеться с Сократом, и передает общее впечатление от последних свиданий с философом. Когда утром в день смерти Сократа с него были сняты оковы, он почувствовал облегчение и завел разговор на тему о смене удовольствий и страданий. Кебет спросил Сократа о сложенных им в темнице стихотворениях. Сократ отвечал, что в минувшей жизни его не раз посещало видение, убеждавшее отдаться искусству муз, и он, внимая поощрявшему его голосу, продолжал заниматься тем искусством, которому посвятил жизнь, а именно философией; но в дни, последовавшие за произнесением приговора, ему показалось, что он не в точности исполнял веления божества, и, чтобы не оскорбить его непослушанием, написал несколько стихотворений. Дальше возникает вопрос о том, вправе ли человек кончить жизнь добровольно. Сократ, ссылаясь на Филолая и учение пифагорейцев о нравственной непозволительности самоубийства, находит, что люди, как достояние богов, не вправе отнимать у них то, что им, богам, принадлежит. Надежда на лучшее будущее в загробной жизни позволяет спокойно думать о смерти. Задача истинного философа — приготовляться к смерти путем размышления о ней, удаляться от чувственных удовольствий, разъединять душу и тело, искать истины и знания. Внешние чувства нас обманывают; лишь чистое, отрешенное от воздействия тела созерцание доводит нас до признания истины. Заботы об удовлетворении потребности тела не оставляют времени заняться философией. Одно из двух: или для нас не существует возможности достигнуть совершенного знания, или мы будем обладать им по смерти, когда душа отделится от тела и будет существовать сама по себе. Пока мы живем, мы можем лишь приближаться к истине при условии наименьшего общения с телом; когда же сам Бог разрешит нас, тогда наступит освобождение наше от всего телесного и мы будем находиться в общении с истинно-сущим. Надежда на это лучшее будущее должна окрылять и поддерживать каждого человека в борьбе его с телом и помогать ему уединять душу от тела, т. е. приготовляться к смерти. Было бы неестественно, если бы человек, подготовлявшийся в течение всей жизни к смерти, т. е. истинный философ, встречал наступление смерти с чувством неудовольствия. Напротив, подобно тому, как по смерти дорогих существ люди добровольно сходили в Аид, чтобы свидеться с теми, кого они любили, так и философ, истинно любящий мудрость и надеющийся постигнуть ее в загробной жизни, будет умирать с радостью. Если человек встречает смерть с чувством скорби, то он любит не мудрость, а тело. Мужество и воздержание лишь тогда имеют цену, когда эти добродетели проявляются не под влиянием боязни перед последствиями от излишеств, а неразлучно с мудростью. Быть воздержным, чтобы иметь возможность еще в большей мере предаться удовольствиям, искать смерти, чтобы избегнуть большего зла в жизни, значит менять удовольствия на удовольствия и опасения на опасения, как монеты. Истинная монета, на которую должно все обменивать, есть мудрость, делающая возможною истинную добродетель; достижение же этой добродетели осуществляется через очищение, подобное религиозному, а это очищение делает человека истинным философом, каким старался быть и сам он, Сократ. Кебет выразил опасение, не погибает ли душа в момент разлучения с телом. В ответ на это Сократ приводит первое доказательство бессмертия души (его обыкновенно называют физическим или естественно-философским). Исходя из верования в существование Аида, Сократ утверждает, что души людей, уходящих из земной жизни, продолжают существовать в подземном царстве, откуда снова возвращаются на землю; но так как это не больше как верование, то Сократ обращается к иному доказательству, а именно — рассмотрению закона крайних противоположностей в мире явлений. Он говорит, что если что-нибудь делается большим, то необходимо, чтобы оно раньше было меньшим, и наоборот; слабое образуется из сильного, и наоборот, дурное из хорошего, и наоборот, и вообще противоположное из противоположного. Между всеми этими противоположностями как состояниями существуют соответствующие процессы изменения: между большим и меньшим — увеличение и уменьшение, между холодным и теплым — охлаждение и согревание и т. п. Признавая, что противоположность жизни есть смерть, Сократ устанавливает, что жизнь рождается из смерти, и наоборот; процесс изменения, сопровождающий этот переход одного к другому, есть умирание и оживание, а потому живое рождается из мертвого, т. е. души наши по смерти находятся в Аиде и оттуда, чтобы породить новую жизнь, снова возвращаются в мир. Если бы этого кругового движения не было, все оцепенело бы в одном состоянии; если бы все живое только умирало, не возрождаясь, то все перешло бы в смерть. Утверждение, что все души из Аида вновь возвращаются в мир, напоминает Кебету о теории припоминания, которую Сократ не раз развивал в своих беседах и которая получает свое полное подтверждение и обоснование в предыдущей аргументации. В самом деле, если бы душа до воплощения в человеческий образ где-либо не существовала, то припоминание было бы невозможно — а между тем люди, когда им ставят правильно вопросы, находят в самих себе правильные ответы на все. Далее, сравнивая равные предметы и находя, что, помимо их, существует равенство в себе (идея равенства), мы убеждаемся, что идея равенства возникает из рассмотрения равных предметов, хотя она не то же, что эти предметы. Будучи совершеннее их, она должна определять их отношение, а потому мы должны были знать самое равенство прежде того времени, когда увидели в первый раз равные предметы. Таким же образом получили мы и все другие понятия о красоте, величине, справедливости т. п. Но полученные нами до рождения понятия тотчас после рождения нами забываются, ибо мы не рождаемся знающими и не охраняем знания в течение всей жизни; поэтому, приобретая вновь знания при посредстве чувств, мы припоминаем забытое по законам ассоциации смежности или сходства. А так как прекрасное, доброе и все подобные сущности действительно существуют, как первообраз всего, что получается через посредство внешних чувств, то необходимо, чтобы существовала и душа, которая все эти сущности воспринимала до вселения в человеческий организм. Покончив со вторым доказательством бессмертия души (его называют психологическим), Сократ встречает возражение со стороны Симмия: что мешает душе при допущении, что она предсуществовала, по освобождении от тела умирать и уничтожаться? На это он отвечает, что опровергнуть выставленное выражение можно как на основании закона противоположностей (1-го доказательства), так и на основании новой аргументации. Рассеиваться и разлагаться может только нечто сложное, сущности же (идеи) изменению не подвергаются, ибо они просты, равны самим себе и неизменны; изменяемое и сложное воспринимается с помощью внешних чувств, а неизменное и простое — путем чистого созерцания. Это приводит к мысли о существовании двух сфер бытия — видимого и невидимого; к первому относится тело, ко второму — душа. Когда душа рассматривает что-либо при посредстве тела, она воспринимает лишь изменяющееся, когда же она исследует что-нибудь сама по себе, она устремляется к чистому, вечному, бессмертному и неизменному: следовательно, душа ближе всего к сфере неизменного. На этом же основании душа походит на божественное, а тело — на смертное; душе свойственно не разрушаться. И если тело, смертное по природе, нередко долгое время сохраняется в том же виде, ужели душа, как бессмертное начало, может рассеяться и погибнуть? Если душа освобождается чистою, если она приготовлялась всю жизнь к смерти, она отходит к тому, что сродно по природе с нею самою, т. е. к невещественному, божественному, бессмертному, разумному, и получает в удел блаженство. Иная судьба постигает душу, оскверненную влиянием тела: такая душа проникается насквозь телесным началом и по удалении из тела, не осмеливаясь проникнуть в область Аида (невидимого), блуждает в пределах видимого мира (этим, напр., объясняются надмогильные призраки), пока не вселится в тело животного, сродного с нею по преобладающим наклонностям. Так как душа, попадая в тело, как бы заключается в темницу, то истинные мудрецы вверяют душу попечению философии, которая приводит к желанному освобождению от тела. Освободившись чистою, душа уже не может подвергнуться опасности развеяться или обратиться в ничто. Это (третье) доказательство бессмертия души не удовлетворило Симмия и Кебета, из которых первый провел аналогию между душою в ее взаимодействии с телом и гармониею в ее взаимодействии с инструментом и, признав, что гармония погибает раньше, чем инструмент, усомнился, не погибает ли душа, как гармония, раньше тела, а второй, соглашаясь, что душа по смерти тела продолжает существовать и переселяется из тела в тело, отказался признать, что это существование и переселения будут продолжаться до бесконечности и что душа, утомившись переселениями, не погибнет, подобно тому как ткач, износивший несколько одежд, наконец умирает, оставляя после себя последнюю из своих одежд, которая его переживает. Возражения Симмия и Кебета вызвали среди собеседников неприятное чувство сомнения в истинности всего высказанного — и Сократ принимается восстановлять разрушенную постройку. Он указывает Симмию, что если психологическое доказательство не утратило своей убедительности, то теория о душе-гармонии логически невозможна. Душа, на основании упомянутого доказательства, существовала раньше, чем вселилась в то или иное тело, гармония же, отождествляемая с душою, всегда возникает после того, как сделан и настроен инструмент (= тело). Так как гармония всецело зависит от инструмента и так как она может быть более или менее совершенною, то, подставив вместо гармонии душу, а вместо инструмента — тело, найдем, что душа зависит от тела и подчинена ему и что она может быть в большей или меньшей степени душою — а это очевидная нелепость. Кроме того, признавая, что добрые качества души — своего рода гармония, а дурные качества души — своего рода дисгармония и что гармония, поскольку она — душа, не может быть ни в большей, ни в меньшей степени гармонией, мы должны будем признать, что души будут либо одинаково добродетельны, либо одинаково порочны; а так как душа есть гармония, то выходит, что все души будут одинаково добродетельны, что — абсурд; следовательно, и исходное положение, что душа есть гармония, должно быть также признано абсурдом. Когда "фиванская (Симмий — фиванец) гармония утихла", Сократ приступает к опровержению "Кадма" (фиванский царь, супруг Гармонии = Кебет), заявляя с самого начала, что ответить Кебету нелегко, так как для этого надо исследовать причину рождения и разрушения. Вообще у него, Сократа, еще в молодости было стремление к науке о природе, в которой он старался найти объяснения причин бытия (происхождения, существования, разрушения); но, наблюдая текучесть всего существующего в мире явлений, он пришел к мысли о невозможности объяснить себе все это при помощи науки о природе и перестал понимать даже все то, что раньше знал. Так, раньше он знал, что десять больше восьми потому, что в первом числе на две единицы больше, чем во втором, — но затем нашел, что объяснить причину, почему от прибавления единицы к единице получается два, он не в состоянии. Даже Анаксагор, прельстивший его сначала признанием особой творческой силы — разума, не удовлетворил его, так как этот философ, вместо того чтобы к разуму возводить причины бытия, находил их в воздухе, эфире, огне и других началах, подобно другим ионийским философам. Это заставило Сократа обратиться к самостоятельному исследованию первой причины, а именно к признанию теории идей. Всякий предмет велик, прекрасен и т. п. не через себя, а через участие в нем идеи великости, красоты и т. п. Когда приходится определять причину относительного качества (пример: Симмий ниже Ф., но выше Сократа), то один и тот же предмет может носить две противоположные идеи; так, Симмий меньше Ф. вследствие идеи малости, но больше Сократа вследствие идеи великости. Итак, Симмий одновременно велик и мал; но так как идея не может принять своей противоположности, то при встрече их одна исчезает перед другою: Симмий по сравнению с Ф. мал вследствие идеи малости, в присутствии которой исчезает идея великости, вследствие которой Симмий больше Сократа. Подобно тому как исключают друг друга две прямо противоположные идеи, не принимают друг друга и идеи, противоположные в некоторой степени: теплое исключает холодное, но и снег исключает теплое; чет противоположен нечету, но противоположен и трем. Так как жизнь в теле обусловлена душою, а жизни противоположна смерть, то душа никогда не примет смерти; то, что не принимает смерти, называется бессмертным; следовательно, душа бессмертна. Но раньше было сказано, что при встрече противоположностей одна сущность или удаляется, или погибает: следовательно, и душа при встрече со смертью или удаляется, или погибает. Но погибнуть она не может, так как если уж бессмертное и вечное погибает, то нет ничего негибнущего: значит, душа, будучи бессмертною, при встрече со смертью удаляется и будет существовать в Аиде. Последним (четвертым) доказательством вопрос о бессмертии души был исчерпан: осталось лишь сделать нравственный вывод из всей теории, т. е. продолжить нить этических рассуждений, которые предшествовали доказательствам о бессмертии души. Так как душа бессмертна, то она должна быть предметом забот по отношению не только к земной, но и к загробной жизни, тем более, что человека по смерти ждет возмездие: душа его, предводимая духом-хранителем, спускается в Аид, чтобы выслушать себе приговор. По отбытии в Аиде урочного времени другой проводник отводит душу обратно в земной мир. При спуске в Аид добрые души охотно следуют за своим проводником, но порочные упорствуют, а по прибытии встречаются всеми враждебно: вследствие этого порочная душа начинает блуждать, пока не свершится определенный период времени, по истечении которого она опять приходит в мир. За мифом о посмертном состоянии душ следует фантастическое описание земли, которая отмечена дуализмом совершенства и несовершенства: несовершенной нижней земле, которую населяем мы, соответствует горняя земля с ее лучезарною красотою, богатствами, благорастворением климата и совершенною породою людей (одна из красивых утопий Платона). Затем дается описание подземных рек и Тартара, а в связи с этим — и той жизни, которую ведут осужденные и оправданные души (прототип "Божественной комедии"). Диалог оканчивается глубоко драматическою, захватывающею душу сценою предсмертного расставания Сократа с семьею и друзьями, принятия им яда и его смерти — сценою, написанною Платоном в простом, задушевном, мягком тоне искренней любви и преданности к учителю. Нарисованный Платоном портрет Сократа представляет собою идеализацию, общую с другими диалогами философа. Устами учителя великий ученик излагает свои собственные философские воззрения. По мнению Роде, верование в бессмертие души, зародыш которого был дан в культе Диониса и которое получило дальнейшее развитие в теологической системе орфизма, дальнейшим своим распространением было обязано преимущественно Платону и через его сочинения и школу повлияло на последующее развитие религии и богословия. Не столько ценны доказательства бессмертия души, приводимые в Ф., сколько рельефен и неотразим тот блестящий пример, с которым Платон связал свое учение: смерть Сократа. Эта смерть, по словам Шантепи де ла Соссей ("Иллюстрированная история религии", рус. перев., М., 1899, стр. 371), стала для человечества типическим примером того, как сила и независимость души, обнаруживаемые ею во время смерти, ручаются за продолжение ее существования. Платон дал человечеству учение, согласно которому душа есть вечная, по существу своему неуничтожимая субстанция. Даже для тех, кто отступает перед некоторыми из выводов Платона (предсуществование души, переселение душ, бессмертие души животных), это учение все еще сохраняет свое влияние; не исчезло оно и в христианстве, хотя в нем оно было связано с мыслями совершенно другого происхождения.Литература вопроса приведена Ибервегом в его "Grundriss der Geschichte der Philosophie des Altertums" (8 изд. в обработке Heinze, Б., 1894); кроме того, см. Лебедев, "Платон о душе; анализ диалога "Федон", с переводом текста и объяснительными примечаниями" (Одесса, 1874; 2 изд., М., 1896); Н. Виноградов, "Федон" (перевод, М., 1892); Карпов, "Федон, переведенный и объясненный" (во 2-м т. "Сочинений Платона", СПб., 1863); Клеванов, "Философские беседы Платона. Федон" (перевод, М., 1861); E. Rohde, "Psyche. Seelenkult und Unsterblichkeits-Glaube der Griechen" (2 изд., Фрейбург, 1898); Ю. Кулаковский, "Смерть и бессмертие в представлениях древних греков" (Киев, 1899).Н. О.