Значение слова ЦАРЬ в Энциклопедии Брокгауза и Ефрона

? один из монархических титулов, равносильный титулу король. В других языках нет того различия, которое русский язык делает между царями и королями, называя первым именем почти исключительно монархов древнего Востока и классического мира, a также русских государей с XVI в., и давая имя королей главным образом западноевропейским государям в средние века и в новое время. Французы, немцы, англичане, поляки и т. д. одними и теми же терминами roi, K onig, King, Kro l обозначают и древневосточных, или греческих, и римских Ц., с одной стороны, и современных королей Англии, Италии и т. п. Самое слово Ц. в титуле русского императора передается по-польски термином Kr o l, т. е. король. Терминологическое различие между словами Ц. и король возникло у нас в зависимости от того, откуда наш язык заимствовал эти термины. Слово царь есть стяженная форма слова цесарь (Caesar); ему равносильны такие формы, как кесарь, греч. ??????, нем. Kaiser, т. е. император. Форма цесарь сохранилась и теперь у других славян для обозначения императорской власти: польское cesarz, чешск. t isa r, малорус. (в Галиции) цесарь; последним именем еще в XVIII в. у нас обозначали римско-германского императора (ср. выражение Цесарская земля). Болгарский язык также знает стяженную форму, каковая и употреблялась для обозначения прежних болгарских государей. Прежде всего у нас царями стали называть государей, о которых говорится в Св. Писании, а также византийского императора. Слово король, общее нам с другими славянами (польск. Kr o l, сербск. краль и т. п.), произошло от имени Карла Великого (Carolus), и им у нас стали называть главным образом западных государей. В русской истории оно было применено лишь в XIII в. к Даниилу Романовичу Галицкому. Таким образом, различение, которое русский язык делает между обоими монархическими титулами, не имеет принципиального значения; одно и то же латин. rex мы переводим то одним, то другим словом, смотря по тому, говорим ли о древнеримском царе или о германском конунге. Конечно, власть Ц. у разных народов имела разное происхождение, разный объем и разный характер (см. Королевская власть, Монархия, Князь). В дальнейшем даны очерки царской власти: 1) на древнем Востоке, 2) в Греции и Риме, 3) в Византии и 4) в России.

Н. К.

Царь на древнем Востоке ? считался не первым сановником государства, а его обладателем, помещиком, для которого лично и работает вся государственная машина, но который, впрочем, имеет по отношению к ней и к подданным нравственные обязанности. В различных странах и у различных народов, при различных исторических условиях царская власть имела свои оттенки. В Египте Ц. считался богом уже немедленно по восшествии на престол, как потомок первого Ц. страны ? Ра, а также Гора, который вселялся в душу будущего Ц. при его рождении и образовывал его "Ка". Этому представлению не препятствовали узурпации и частые смены династий: в таких случаях веровали, что солнечное божество таинственно соединялось с последней представительницей угасшей династии, и новый Ц. считался плодом такого союза, а следовательно, прямо сыном Солнца. Такого же порядка были и попытки сделать Александра Македонского сыном последнего фараона Нектанеба II (см. Нектанеб). Как "благой бог", Ц. имел культ уже при жизни: после покорения Нубии он вошел в местную триаду; Аменхотеп III выстроил там самому себе храм; богов своих Ц. называет братьями и отцами, богинь ? матерями. После смерти устанавливался культ Ц. и особое жречество в честь его. Это поддерживалось очень долго; так, культ царей Древнего царства существовал еще в саисскую эпоху. Весь придворный этикет был своего рода культом: лицезреть царя могли только родные и приближенные, да и тем в Древнем царстве приходилось падать ниц и целовать землю пред ногами Ц. Обращения к Ц. имели вид гимнов; существовал и особый род литературы ? гимны в честь царей и даже в честь царских корон. Ц. имел пять имен ? прирожденное, как "сын Ра", т. е. потомок законной династии; полученное при восшествии на престол; имя вселившегося в него Гора; имя, полученное им как "соединителем Верхнего и Нижнего Египта"; имя "победоносного кобчика". Эти имена избрали употреблять всуе и старались прибегать к описаниям: "его величество", "великий дом" (пер-о, отсюда фараон), или к безличной форме. За каждым упоминаемым именем Ц. или его описанием следовали слова: "жизнь, здравие, благополучие". И самые имена Ц. указывают на божественное достоинство: "Ра родил его" (Рамессу), "Тот родил его" (Тутмос), "Прекрасен дух Ра" (Носреркара) и т. п. Фараон не умирал, а "заходил в горизонт свой" (отсюда пирамиды иногда называются "вечными горизонтами"). Вот какие, напр., слова влагаются в уста Рамсеса III по поводу вступления на престол его сына: "Вот я успокоился, подобно отцу моему Ра, соединился с великой эннеадой богов на небе, на земле и в преисподней. Утвердил Амон-Ра сына моего на престоле моем; воспринял тот сан свой, как Ц. обеих земель, восседая на престоле Гора; короновался он, как бог Пта. Он ? сын Амона, вышедший из плоти его. Припадайте к его сандалиям, целуйте персть пред ним, следуйте за ним постоянно. Хвалите его, прославляйте его, величайте его совершенства, как вы делаете это каждое утро для Ра... Будьте здравы под его управлением, служите ему единодушно". Сообразно своим функциям как бога и правителя, Ц. носил различные наряды и головные уборы. Две короны, белая и красная, унаследованы от доисторического времени, когда Египет представлял еще два отдельных государства ? Верхнее и Нижнее; отсюда и постоянные титулы: "Царь Верхнего и Нижнего Египта", "соединитель обеих земель"; вступление на престол иногда называлось на официальном языке "соединением обеих земель". Вступление на престол сопровождалось торжественной коронацией (изображения ее сохранились), которая потом делалась ежегодным праздником; через 30 лет праздновался юбилей царствования, повторявшийся потом каждые три года. ? De jure Ц., как бог, был всемогущ и неограничен: азиатские вассалы-семиты величают его не просто богом, а даже "богами" и семижды семь раз падают ниц перед ним. De facto в истории Египта сила царской власти была весьма изменчива. В строго централизованном, бюрократическом Новом царстве и отчасти в первую половину Древнего цари входят во все мелочи управления, тогда как в феодальном Среднем царстве номархи пользуются значительной долей самостоятельности; иногда даже летосчисление ведется по годам их правления. Бывали периоды, когда власть фараонов делалась совершенно ничтожной и главное влияние в стране переходило к жрецам (конец XX дин.), или Египет распадался на множество самостоятельных княжеств и даже царств (конец среднего царства, "Додекархия"). Во всяком случае фараон считался верховным жрецом всех богов и главным предводителем на войне. ? Божественное достоинство, соединенное eo ipso с обладанием престолом, не препятствовало, однако, последующим Ц. по каким-либо соображениям преследовать память кого-либо из своих предшественников, будь то узурпаторы или неугодные жреческой партии люди (напр. Аменхотеп IV, единственный из фараонов, чувствовавший себя не божеством, а человеком). Имена таких Ц. соскабливались с памятников и списков, их изображения разрушались. Эта damnatio memoriae, свойственная и другим восточным царствам, перешла в Римскую империю, которая обязана Египту также культом Августа и апофеозами императоров. ? Иначе смотрели на Ц. семиты. Для них он был не богом, не потомком и живым подобием божества, а его наместником. Каждое семитическое племя, а впоследствии царство, имело своего бога-покровителя, своего Бела, Ваала (владыку), Молоха (царя), Адона (господина), который поручал свой народ своему избраннику, своему помазаннику-царю. Последний поэтому редко называет себя сыном своего бога, а гораздо чаще рабом и служителем. Даже мировые деспоты ? вавилонские и ассирийские Ц. ? не составляют исключения. Так, Навуходоносор говорит: "Я ? Ц. правды, законный властитель, управляющий людьми Бела, Шамаша и Мардука. Когда Мардук, великий владыка, возвысил меня в цари и передал мне для управления многочисленные массы людей, я благоговейно преклонился пред ним, богом, меня создавшим". Ассурназирпал: "я выхожу, как слуга великих богов, моих владык, и покоряю моею рукою все страны". От бога Ц. получает и писанные законы (Хаммурапи), по которым он обязан право судить свой народ. Суд ? главная функция царской власти у семитов; поэтому правители, не имеющие царского титула, назыв. просто "судьями" = "шофтим"; такие судьи были у евреев, тирян (при Навуходоносоре), карфагенян. В Вавилоне Ц. должен был ежегодно получать видимое поставление от божества: в день Нового года он торжественно касался рук идола Вела; если этой церемонии он не мог совершить в этот день (по болезни или отсутствию), то весь следующий год он не имел права носить царского титула, а назывался "шакканаку" ? "наместником" Вавилона. В Вавилоне и Ассирии цари были в то же время верховными жрецами, посредниками между поставившими их богами и народом; в других семитических странах это было не всегда (напр. в Израиле, в Тире), но, несомненно, везде и всегда отношение Ц. к божеству ближайшим образом сказывалось на зависимости Ц. от жрецов. Вообще степень силы царской власти у семитов зависела, главным образом, от личности Ц., надежности его войска и крепости династии. При совокупности благоприятных условий, особенно в крупных государствах, Ц. мог скоро почувствовать себя настоящим восточным деспотом. Не только, напр., Саргон вменяет себе в особую заслугу, что "согласно значению своего имени" он, "охраняя право и справедливость, руководя слабых и не губя ничтожных", при постройке дворца "платил за участки их владельцам при отчуждении согласно таксе и, чтобы не обижать отказывавшихся от денег, менялся с ними на ближайшие участки", но и Соломон играет роль фараона; израильские Ц. считают своим законным достоянием имущество казненных и тем вынуждают пророка (Иезек. 45, 7?8) требовать, "чтобы впредь князья не притесняли народа". Вообще, юридических ограничений царской власти и у семитов не было (позднейшие попытки у евреев см. Второзак. 17, 14 и сл.), кроме законов, данных Божеством (ср. Цар. IV, 23) и определявших действия царя. В ничтожных сирийских царствах при родовой организации семитов, а у финикиян ? и при существовании влиятельных торговых домов для царского деспотизма было менее данных, чем в Египте или Ассирии. Если египетский фараон, послуживший образцом для Александра (сын Зевса ? Амона) и Птолемеев, оказал влияние на представление о римском императоре, то освященный Св. писанием семитический царь Божией милостью имел свою долю влияния на христианского императора нового Рима и вообще на идею царя христианского государства.

Б . Тураев.

Царская власть в Греции и Риме. Царство есть древнейшая точно засвидетельствованная форма греческой государственности, давно уже отжившая ко времени распада греческой науки и поэтому подернутая в греческом сознании легкой героической дымкой. Об исторической реальности царства ярко свидетельствовали, однако, и старые хроники с их списками сикионских, аргивских, афинских и других царей, и ряд пережитков в виде сакральных и политических магистратур, особенно в виде института Ц. власти в спартанском государстве. Известны были греческой науке и чуждые Греции формы Ц. власти тех народов, которые греками объединялись под именем варваров; среди них особенно ярко выступает абсолютная монархия восточного образца в лице персидского царства. Прямым продуктом греческой городской жизни была и прекрасно знакомая всему V и IV в. полумагистратура, полумонархия, узурпированная или выборная, в большинстве случаев пожизненная ? эсимнетия или тиранния. Наконец, надвинулась на Грецию IV в., в лице Александра Великого, новая форма монархической власти, быстро подведенная греческой философией под развившееся к тому времени понятие власти царственной идеальной натуры. Все эти элементы прошлого и настоящего создали Аристотелевскую теорию Ц. власти с ее делением царства на героическое, спартанское (военная магистратура), тираническое, варварское и всеобъемлющее (???????????; см. Arist. "Polit." 1285, a, b). В этом делении для нас особенно важно яркое сознание принципиальной разницы между монархией восточного образца и греческой Ц. властью, т. е. монархическим элементом конституции греческого города-государства. Параллельное развитие обеих форм монархизма, их слияние в эллинизме и римской империи ? вот главное содержание эволюции Ц. власти в древности. Ввиду этого и настоящая статья естественно распадается на следующие главные отделы: 1) Царская власть в Греции; история ее постепенного ослабления и перехода в магистратуру, 2) история того же процесса в Риме, 3) национальное царство в Северной Греции, 4) эллинистическая монархия и 5) Римская империя. 1) Гомеровские поэмы ? наши древнейшие исторические источники, касающиеся эллинства, ? знают только одну форму государственности: царство с центральной личностью царя (????????), около которого группируются все остальные элементы государства. Царскую власть мы застаем в Илиаде и Одиссее вполне сформировавшейся и можем даже констатировать от Илиады к Одиссее некоторую ее эволюцию, некоторое ее ослабление, позволяющее предположить аналогичный процесс и в эпоху, предшествующую Илиаде. Происхождение древнейшей Ц. власти в Греции неопределимо; не помогает и спорная, недостаточно выясненная этимология слова ???????? (водитель народа или стоящий на камне ? оба производства одинаково сомнительны). Можно предположить, исходя из функций гомеровского царства и из спартанских пережитков, что царская власть вышла из предводительства вооруженным народом или племенем в его завоевательном движении и что ослабление этого элемента в жизни Греции повело за собой и ослабление власти царя. Как бы то ни было, исконная форма Ц. власти в Греции абсолютно лишена главнейших признаков восточного абсолютизма: царь отнюдь не бог и еще менее собственник государства, отнюдь не нечто несоизмеримое со всеми остальными частями государства. Уже в Илиаде он скорее является магистратом, носителем народной суверенности и народной воли, чем воплощением божественной и государственной суверенности на земле. Ц. власть в Илиаде ? отражение власти верховного бога; Зевс дает царю силу, богатство и славу, на которых основана власть царя; особая милость Зевса часто вызывается тем, что цари так или иначе имеют его своим родоначальником. Властвует, однако, царь не произвольно, а на основании известных неписаных условий (??? ?????? ??????), носителями которых являются, кроме него, члены его совета и весь народ. Ц. власть сосредоточивается в руках одного лица; деление власти между несколькими носителями не обычно и порицается (??? ????? ????????????), хотя эволюция очевидно двигалась по этому пути. Царство наследственно и переходит от отца к сыну. Все функции государственной жизни сосредоточены в руках царя: он предводитель войска, он молитвенник за народ, он же верховный судья, поскольку суд в это время есть государственная функция. На войне власть его, вероятно, сильнее, чем в мирное время; вряд ли вне войска и войны царь мог сказать про себя: ??? ' ??? ???? ??????? (Arist., Pol., III, 1285 а). Неясно также, от него ли исключительно зависело начало войны или этот вопрос решался совместно с геронтами и народом. Кончить войну так или иначе зависело от царя, хотя делалось это после предварительного сообщения народу, т. е. войску, и, конечно, не наперекор его настроению. Руководительство военными действиями принадлежало царю; от его доброй воли зависело, следовать или нет советам его ближайших соратников. Принципиальное отличие царя Илиады от вавилонских или ассирийских властителей особенно ярко сказывается в том, что территория государства ему отнюдь не принадлежит. Он может отдать другому часть своей власти, но не часть государства. Сам он получает вместе с властью только часть государственной территории (???????), доходами с которой покрывает свои издержки на представительство в отношениях государства к богам и людям. В последнем случае он, вероятно, мог требовать помощи от народа и сверх доходов со своего ???????. Зависимость царя от общины сказывается и в том, что нет нигде в поэмах указания на определенные подати в его пользу. Мы знаем только об определенной плате за известные его действия: как военачальник, он имеет право на часть добычи, как представитель народа перед богами ? на лучшую часть жертвы, как судья ? на подарки тяжущихся (????, ???????, ????????). Рядом с этим у царя имеется личное имущество (?????), благодаря которому он, вероятно, и мог поддерживать свое первенствующее значение в государстве. Величина этого личного имущества зависела в значительной мере от силы государства; нередко цари владели целыми городами и были настолько богаты, что могли выстраивать себе великолепные крепости и дворцы, подобные микенским и тиринфским, если не считать последние показателями большей силы Ц. власти в догомеровское время. Царь не стоит одиноко в государстве: таких, как он, среди народа немало ? он только выше их скорее количественно, чем качественно. Так, по крайней мере, смотрит на себя тогдашняя аристократия, фактическая мощь которой, основанная на экономическом превосходстве, выражается в том, что царь фактически не может обходиться без ее содействия ни в одной из исполняемых им государственных функций. На войне богатая аристократия предводительствует отрядами и несет на себе тяжесть сражения, выезжая на своих колесницах перед фронт войска; за это ей достается, наряду с царем, лучшая часть добычи. В сношениях царя с народом знать (????????, ????????, ????????) выступает и за, и против царя и влияет этим на настроение массы. Ввиду этого царь старается не обходиться без совета лучших; знать часто приглашается к нему для обсуждения, за едой и питьем, всех более важных вопросов (??????????). Наиболее ярко сказывается связь царства с аристократией в известной сцене суда в Илиаде (XVIII, 503 сл.). Спорящие состязаются не перед одним царем, а перед всеми геронтами; каждый из геронтов имеет и высказывает свое мнение. Судебной инициативы и права уголовного суда царь не имеет, так как в данный культурный период все это стоит вне рамок государства. Раз царь не собственник государства и поэтому не имеет притязаний на доходы его, т. е. на подать с населения, сама собой устраняется возможность существования чиновничества, личных агентов царя. Он имеет слуг и рабов, но не как царь, а как частное лицо; еще менее могут быть названы чиновниками добровольные его приближенные, его ??????????. Герольды (???????), как и царь, несут общественную функцию и потому, как и он, выступают со скипетром в руках. Позднейшие части Илиады и Одиссеи дают несколько иное представление о Ц. власти; она слабеет, крепнет аристократия. Теперь уже вся аристократия претендует на имя ????????; повторяются случаи деления власти (напр. на Схерии) между рядом царей; возможен переход власти вне семьи законного ее носителя; нести обязанности терапонта у царя уже не так почетно. Подготовляется, так. образом, переход к аристократии и олигархии, вызванный, вероятно, не столько вырождением царей и их тираническими стремлениями, как конструирует греческая теория в лице Платона и Аристотеля, сколько общей эволюцией греческой государственности. Чем индивидуальнее становится жизнь Греции, чем более сосредоточивается она в ряде мелких городов-государств, чем теснее становится связь каждого гражданина со своей ?????, тем меньше шансов у Ц. власти удержаться и развиться. Для монарха необходима дымка отдаления; абсолютизм несоединим с условиями жизни в стенах одного небольшого города-государства. Насильственно или мирно совершился переход от царства к магистратуре, низведение царей в положение выборных и срочных магистратов или даже жрецов с определенной ограниченной компетенцией ? мы не знаем; известно только, что процесс этот совершился везде и закончился приблизительно к VI веку. Только Спарта удержала царство в форме, в высшей степени характерной для оценки всей позднегреческой Ц. власти. В Спарте искони были два царя, которые оба считались Гераклидами, но вряд ли действительно принадлежали к одному роду. Как ни объяснять происхождение этого двойного царства, ясно, что уже в нем лежало некоторое ослабление Ц. власти. В основных своих чертах спартанская Ц. власть совершенно повторяет Гомеровскую. Она наследственна от отца к сыну, при чем, впрочем, сыну, рожденному во время царствования отца, отдается предпочтение перед первенцем или старшим. В случае отсутствия сыновей наследует ближайший агнат. Функции царей те же, что и в эпоху Атридов: "цари были советниками и судьями народа в мирное время, предводителями войска на войне и представителями государства в сношениях с богами" (Schoemann, "Gr. Alterth.", I, 232). В принципе все эти права оставались за ними во все время существования Спарты, но в действительности все они были сведены на нет отчасти герусией, отчасти народным собранием спартиатов, больше же всего ? эфоратом. В своем консерватизме Спарта была последовательнее других греческих государств: она сохранила не только имя и сакральные функции царя, но и царскую власть, только связав ее на деле по рукам и по ногам. Герусия сделалась по отношению и к царям, и ко всем гражданам высшей судебной инстанцией; она же отрезала царей от народного собрания, получив право предварительного обсуждения всех предложений, делаемых народу; народ один теперь имел право решать все споры о преемстве царей, о войне и мире, о договорах с иностранными общинами; наконец, эфоры своим верховным контролем совершенно уничтожили свободную инициативу царей. Как ни смотреть на эфорат ? как на постепенно усилившихся, первоначально назначавшихся царем судей или как на магистратуру революционного оттенка ? ясно одно, что каждый шаг царей и в мирное время, и на войне связан был наблюдением эфоров, угрозой замечания, штрафа и суда герусии. Это право наблюдения в связи с правом созыва народного собрания и герусии отдало эфорам всю полноту исполнительной власти, принадлежавшую до тех пор царям. Результатом развития царской власти в Элладе и большинстве колоний было, таким образом, то, что цари как таковые или совсем прекратили свое существование, или существовали в виде мертвого пережитка. Фактически их власть перешла к выборной и срочной магистратуре, монархический характер которой в большей или меньшей степени сгладился. Монархическая подкладка магистратуры города-государства не раз, однако, прорывалась, выливаясь в новую форму экстраординарной магистратуры ? тирании или эсимнетии. Почти то же развитие, mutatis mutandis, находим мы и в Риме. См. Fanta, "Staat in Ilias und Odyssee" (Иннсбр., 1882); Herrniann-Thumser, "Griech. Staatsalt." (¬ 8 и 24); Sch omann-Lipsins, "Griech. Altertumer" (I, 422, 123 cл., и 237 и cл.); Busolt, "Griechische Geschichte" (I, 505 и сл., 544 и сл.); Sch ?ffer (Pauly-Wissowa, "Realencyclopæ die", III, 55 и cл.). 2) Для характеристики Ц. власти в Риме и Италии у нас нет, к сожалению, таких превосходных источников, какими являются для Греции Илиада и Одиссея. Правда, ходячее анналистическое и государственно-правовое предание знает имена и даты всех римских царей, способ их выбора, их функции и эволюцию их власти от первых законных выборных царей вплоть до последних узурпаторов; но давно уже установлено, что история царей у анналистов есть частью этиологическая легенда, частью вымысел, частью конструкция на основании институтов исторического времени. Почти сплошь конструкцией на основании пережитков является то, что передается анналистами о государственном строе Рима, сразу будто бы почти во всех своих частях созданном полумифической, полувыдуманной личностью первого царя Ромула. Несомненно, однако, ? и это было твердым убеждением всей древности, ? что Рим пережил эпоху, когда вся сумма исполнительной власти, вместе с властью сакральной, принадлежала царям (reges; cp. rego, греч. ?????, regula). Факт этот ставится вне всякого сомнения двумя пережитками римского сакрального и государственного строя. Во-первых, Рим, как и греческие государства, сохранил имя царя для одного из верховных жрецов (rex sacrorum), гарантировав себя от возможности переворота запрещением этому жрецу всякой политической карьеры; во-вторых, во все время существования в Риме свободного строя существовал (в позднейшее время ? в виде пережитка) институт interregnum. Суть междуцарствия заключалась в обеспечении непрерывности магистратской власти, которая считалась, очевидно, прямым продолжением власти Ц. В случае отсутствия (за смертью, пленом и т. п.) носителей верховной магистратской власти остальные носители империи отрекались от власти и наступало междуцарствие: auspicia ad patres redeunt, т. е. тесно связанное с вакантным империем право испрашивать волю богов переходило к патрицийской части сената. Из среды patres немедленно после наступления междуцарствия выходил при посредстве ближе неопределимой процедуры временный носитель империя ? interrex: он называл себе в течение 5 дней преемника с тем же именем, следующий поступал так же, пока не являлась возможность получить законным путем, т. е. при посредстве выбора, нового, срочного носителя верховного магистратского imperium. Оба пережитка явно доказывают: 1) что до эпохи свободного строя власть в Риме принадлежала царям; 2) царь имел и сакральные, и светские функции, являясь верховным жрецом и верховным носителем imperium и auspicium; 3) власть царя не была наследственной, а передавалась из рук в руки при посредстве сената в его совокупности, но едва ли при участии народного собрания. Вероятнее всего, что последний interrex окончательно назначал царя, после чего, может быть, требовалось еще формальное дарование власти народом при посредстве lex curiata de imperio; 4) власть царя была тесно связана с сенатом, носителем и залогом вечности этой власти, в чем нельзя не видеть некоторого ограничения ее аристократией. Оба пережитка при их сопоставлении друг с другом не дают нам права присоединиться к мнению Ине, по которому власть царей была исключительно сакральной, духовной. Не менее невероятно, однако, и мнение Энмана, что институт rex sacrorum не есть остаток царских функций, перенесенный на особого жреца, а жречество, существовавшее и при царях в составе коллегия понтификов. Достаточно вспомнить, что рядом с rex sacrorum мы имеем его жену, regina sacrorum, что повторяется только в фламинате. Те предписания, которыми стеснен был rex sacrorum в своей политической карьере, и рядом с этим тот страх, который проявляет Рим при одном намеке на возобновление царской власти, дают нам право верить факту, передаваемому преданием, что исчезновение Ц. власти из пределов государственного строя было не результатом мирной эволюции, а вызвано было революцией, вероятно, исходившей от римской аристократии. Позволительно также думать, что присутствие в римской магистратуре сильнейшего монархического элемента, сказывающееся всего ярче на теоретической неограниченности римского imperium, особенно imperium militiae, свидетельствует о полноте власти римских царей и о формальной ее неограниченности. Вся борьба патрициев с плебеями вращается около монархической основы римской магистратуры; с ней борются и народные трибуны, и сенат ? и все же она вновь оживает во всей своей полноте в неограниченных, экстраординарных полномочиях конца республики. См. Schwegler, "R omische Geschichte" (I, 645 слл.); Ihnе, "R o mische Geschichte" (I); Моммзен, "Римская история" (I, 55 слл., пер. Неведомского); его же, "R o misches Staatsrecht" (II, 1, 3 слл.); Herzog, "Geschichte und System" (I, 51 слл.); Энман, "Легенда о римских царях" (СПб., 1896); Pais, "Storia di Roma" (I). О найденной недавно надписи римского форума, где упоминается имя царя (вер. rex sacrorum), и о ее времени см. статьи Тrореа в "Rivista di Storia antica" (т. IV?VI) и H u lsen в "Beitr a ge zur alten Geschichte" (II, 2, 228 слл.). 3) Однородной с Ц. властью так назыв. патриархального, вернее ? племенного, и позднее городского характера является Ц. власть национальной формы, развившаяся главным образом в Северной Греции, путем централизации власти в руках сильнейшего из племенных царьков. Того же происхождения была, вероятно, и восточная абсолютная монархия вплоть до персов, но здесь особые географические и, как результат их, экономические отношения, позднее ? культурно-государственные влияния предшествовавших держав создали форму теократического абсолютизма, которой Греция и вообще Европа не знает вплоть до слияния Востока с Западом при Александре. О национальной монархии Северной Греции, развившейся главным образом в Македонии и Эпире, мы знаем очень мало и то почти исключительно о Македонии ввиду той исключительной роли, которую ей суждено было сыграть в мировой истории. Ц. власть в Македонии развилась из племенного царства, вероятно, общегреческого характера. Отдельные ???????? (они вели свое происхождение от Геракла) делили между собой племена горной и равнинной Македонии. Династия равнинной Македонии, сосредоточившаяся около города Эг (?????), рано выделилась из среды остальных и путем упорной борьбы приобрела первенствующее положение в Македонии. Своей силой и государственной организацией эта часть Македонии обязана главн. образом Архелаю, современнику конца пелопоннесских войн. При нем македонское царство вылилось в определенную национальную форму благодаря, главным образом, тому, что он организованной аристократии старого царства противопоставил организованное войско мелких собственников, конной знати ? тяжеловооруженных пехотинцев. Это национальное войско, создание которого связано было, вероятно, с аграрной реформой, играло роль народного собрания в сношениях царя с народом и послужило прочной базой для развития в Македонии Ц. власти. Благодаря ему сделалось возможным объединение всей Македонии около династии Нижней Македонии; благодаря ему стали возможны равноправные отношения с Элладой, а позднее и вмешательство в дела Эллады. Прочность государственности дала возможность быстро двинуть вперед и культурное развитие страны при посредстве сознательно вводимой эллинизации. Завершителем дела Архелая был Филипп, при котором македонское царство получило еще более прочную организацию и династия благодаря крупным политическим успехам еще крепче связала себя с македонским народом. См. Abel, "Makedonien vor K o nig Philipp", U. Koehler в "Sitzungsberichte der Berl. Akademie" (1893, 489 слл.); Niese, "Geschichte der griech. und maked. Staaten" (I, 23 слл.); Kaerst, "Geschichte des hellenistischen Zeitalters", (I, 97 слл.). 4) Связь македонской династии с народом дала возможность Александру Великому блистательно совершить задуманное, вероятно, еще Филиппом покорение Востока силами соединенных Греции и Македонии. Результатом было создание великой Александровой монархии и ее прямых наследниц ? эллинистических монархий. Состояние наших источников не позволяет нам точнее определить сущность Александровой монархии. Взгляды новейших ученых расходятся: одни (Нибур и Грот, из новейших Кэрст) представляют себе создание Александра как сознательное восстановление великих монархий Востока, объединенных личностью царя-бога, требующего себе безусловного подчинения и поклонения; другие (Дройзен, Низе) усматривают цель Александра в создании нового государства на базе эллинской национальности и культуры, в которых должны были раствориться местные, восточные элементы. Для последних монархия Александра есть прямое продолжение македонского царства, его дело ? развитие дела Филиппа; по мнению первых, Александр вполне отрешается от заветов Филиппа, и только его колоссальная сила и обаяние удерживают в повиновении недовольное его восточными замашками войско. Твердую опору для разрешения спора могло бы дать только подробное знание задуманной и отчасти выполненной Александром государственной организации: но данные наши в этой области весьма скудны. Несомненно одно: богом Александр быть не хотел, попытки обоготворения идут от его подданных; египтяне в лице жречества объявляют его сыном Амона, греки воздают ему геройские почести. И то, и другое вполне обычно и прямо вытекает из прецедентов и взглядов того времени. Где Александру естественнее всего было выступить царем по персидскому образцу и богом в силу греческого обычая, там ? на монетах ? царствуют всецело прежние нормы; монеты украшаются изображением божества. Менее ясно, насколько далеко пошел Александр во введении в государственную организацию норм восточного абсолютизма. Зависимость от них была необходимым следствием завоевания, но важно было бы знать степень их восприятия. Недоказательно для восточных стремлений Александра введение в войско персидских элементов и при дворе, для жителей Востока, обычая преклонения (проскинесы); недоказательно и введение некоторых норм персидского дворцового обихода (напр. дворцовый журнал); в общем все-таки и войско, и двор оставались по преимуществу македонскими. Деление на сатрапии было вынужденным, форма его ? вряд ли окончательной. То, однако, что мы можем выделить как общее достояние эллинизма и что поэтому, вероятно, идет от Александра, говорит за точку зрения Дройзена. Введение эллинской культуры путем создания эллинских городов, поддержка эллинства и вне, и внутри Эллады, предпочтение в организации чиновничества эллино-македонских элементов перед местными, удержание автономии греческих политий, греко-македонский характер войска ? все это, восходя к Александру, дает представление о его монархии как о слиянии на почве сильной центральной власти государственности греческой с восточной с преобладанием первой. Об Александре см. Grote, "Hist. of Greece" (XI, 472 сл. и XII, 83 сл., Лонд., 1869), Droysen, "Geschichte des Hellenismus" (III, 3 слл. и passim); Niese, "Geschichte der griech. und maked. Staaten" (I) и Sybel's "Histor. Zeitschrift" (1897, 1 cл.); Kaerst, Sybel's "Histor. Zeitschr." (1895, 1 cл. и 193 cл.); "Rheinisches Museum" (1896, 42 cл.): "Studien zur Entwickelung und Begr u ndung der Monarchie im Altertum" (1898); "Geschichte des hellen. Zeitalters" (I, 376 cл.). 5) Формы, которые приняла монархическая власть в так называемую эпоху эллинизма, были весьма разнообразны. Общим для них всех можно назвать только принцип неограниченной власти, опирающейся на войско, ? власти, которая смотрит на государство, как на свою собственность; эта собственность как таковая передается наследникам по обычным нормам греческого права. Результатом этого взгляда является то, что организация управления государством в общих чертах везде одинакова. Особенно важную роль играет администрация финансовая и военная; и там, и здесь действуют от имени царя личные его агенты, облеченные властью постольку, поскольку они представляют царя. Все жители государственной территории обязаны царю платежами и, вероятно, службой. Впоследствии довольно медленно развивается и взгляд на царя, как на бога; это, однако, отнюдь не служит основой и легитимацией власти, а является результатом привычки, выработавшейся в большинстве восточных государств до эпохи эллинизма. Эти общие принципы незыблемы; большая или меньшая их устойчивость зависит от способа примирения греческой ????? с нормами абсолютной монархии. Последовательнее и проще всех действовали в этом отношении Птолемеи в Египте. Египет до Александра не знал городского строя; не ввели его и Птолемеи. Их резиденция ? Александрия ? не была греческой ?????, а лишь резиденцией правящего дома, без автономии и самоуправления. Городским строем пользовались только Навкратида и Птолемаида, но эти два исключения не нарушали правила. В Египте, таким образом, между царем и населением не было посредствующего государственного строя; посредниками были чиновники ? военные, административные, судебные и финансовые агенты царя. Все их распоряжения делаются от имени царя; учитывают их такие же царские агенты. Царь ? и глава религии, постольку, поскольку действия Птолемеев поставили жречество в финансовую зависимость от центрального правительства. Царя окружает двор из служилой и военной знати, степень приближения к особе царя определяется особыми титулами. Единство страны не требует деления власти и появления более или менее автономных ее носителей. Владения Птолемеев вне Египта ставили их, правда, лицом к лицу с вопросом о городской автономии, но резко и определенно он не разрешался: на внеегипетские владения Птолемеи смотрели как на источники доходов, допуская, в отношении платежей ответственность не отдельного лица, а целого города. Платежи гарантировали Птолемеевские гарнизоны. Домены эксплуатировались путем сдачи на откуп или в аренду, иногда в ленное владение. В высшей степени характерно для выделения особенностей египетской формы эллинистического абсолютизма отношение Птолемеев к культу монархов живых и мертвых. Исходной точкой служит культ Александра, как героя-основателя Александрии, где он и был похоронен. В честь его учреждаются жертвы и агоны уже первым Птолемеем. Себя этот Птолемей богом не объявляет, но не препятствует частной в этом отношении инициативе. После смерти и ему учреждается культ его преемником Филадельфом. При последнем возникает и культ живого царя, примкнувший к культу умершей раньше жены его Арсинои; вместе с ней обоготворен был и он. По его образцу богами были объявляемы и все последующие Птолемеи. Характерно для Египта то, что инициатива обоготворения постепенно переходит к жречеству и культ из греческого культа умершего героя все больше и больше превращается в культ бога ? сожителя египетских богов. Оригинальным явлением Птолемеевской власти было развитие соправительства, главным образом соправительства принцев-супругов в последние времена существования династии. Не без влияния на развитие этого обычая был обычай браков между братьями и сестрами, унаследованный от фараонов и развившийся под влиянием чисто политического характера браков в эллинистическое время. Монархии Селевкидов пришлось считаться с совершенно иными условиями. В состав ее вошли разные национальности и разные государственности, нивелировать которые было нелегко. С одной стороны стояло персидское национальное царство, вобравшее в себя ассиро-вавилонскую божественную монархию; рядом мы видим иудейскую агиократию и финикийский городской строй, тут же дикие царьки горных племен Тавра и других горных местностей; наконец, вдоль берега Мал. Азии сеть цветущих греческих политий. Низвести все это на один уровень с египетскими земледельцами и верноподданными было невозможно; надо было выбрать одну из более совершенных форм политического бытия и на ней попытаться основать свою власть. Ближе всего была для грека и преемника Александра форма греческой политии ? и к ней-то Селевкиды и подгоняют все части своего разношерстного государства. Они не только не разрушают политию там, где она есть, но и насаждают ее там, где ее не было. Сотни новых городов покрывают Мал. Азию и Сирию, пользуясь ? вероятно, не без градаций ? самоуправлением и автономией. В определении степени автономии играет значительную роль фактическая мощь того или другого города, но de jure вряд ли основывались города без самоуправления. На городах построена была вся администрация Селевкидов; их идеалом было, по-видимому, создать из своего царства комплекс самоуправляющихся, но покорных городских общин и территорий греческого образца и с греческой культурой. Внегородские обширнейшие территории превращаются в городские и путем основания новых городов, и путем приписки внегородского крепостного населения к городским, населенным свободными собственниками. Все это, однако, совершалось под условием полного подчинения верховной власти, представителями которой на местах являются наместники-сатрапы отдельных небольших территорий, постоянные гарнизоны и финансовые чиновники, собирающие подати. Соответственно этому строю власти развивается и царский культ. И здесь он идет снизу, а не сверху; и здесь он исходит от культа Александра и первого Селевка после их смерти; и здесь к ним присоединяется правящий царь, но культ живого и мертвых не объединяется, и рядом с жрецами мертвых функционируют архиереи живых. Кроме того, культ носит городской характер, поскольку город есть административная единица; он независим от жречества, которое само имеет ярко выраженный политический характер. Селевкидам не удалось разрешить больного вопроса эллинизма; их власть разбилась об автономию греческой ?????, им не удалось низвести городскую автономию на степень административной и податной единицы. Иначе взялись за это же дело Атталиды. Пергам ? средоточие и исходный пункт их царства ? дает своим строем рамку их монархической власти. Пергамская династия, подобно сиракузским тираннам, опирается на город и городское население; с их согласия Атталиды правят, причем основы городского строя незыблемы. По-прежнему собирается экклесия, по-прежнему вотируются псефизмы, по-прежнему фигурируют стратеги и пританы. Только стратеги вносят предложения; царя нет на агоре. Не народ, однако, выбирает стратегов, а назначает их царь. Наряду с народными псефизмами появляются ??????????? царя, которые в религиозных делах входят в состав священных законов (????? ?????). Царь стоит и во главе войска; десятая доля с полей попадает в руки царских финансовых чиновников; царю принадлежат домены. Вне территории Пергама присоединяются к пергамскому царству новые и новые города; они автономны, но и в них высшая власть есть власть царя, а стратеги являются его ставленниками. И культ царствующих принял в Пергаме смягченные, можно сказать, конституционные формы. Обоготворены только покойники; царь только стоит в виде статуи во храме или у алтаря бога, и ему приносят жертвы только как "сохрамнику бога" (??????? ?? ???). У него есть свой жрец, но он не носит титула бога, как последние Селевкиды. В честь его дают состязания и игры, но по большей части как обетные за его преуспеяние. На монетах, в противоположность позднейшим Птолемеям и Селевкидам, нет портрета царя, а лишь портреты великих героев ? Александра, Селевка, Лисимаха и основателя династии Филетэра. Любопытные аналогии Пергаму дает сиракузское царство Гиерона II, современника первой пунической войны. Более чем примерам Дионисия и Диона этот правитель следует примеру своих восточных собратьев. Как пергамские династы, и он ? ставленник народа; как и они, он организует государство на эллинистический лад, беря за базу греческую ?????; как и они, он организует армию чиновников и финансовое управление при помощи совершенно Птолемеевской комбинации откупа с чиновничеством; как и они, он держится войском, но еще более ? влиянием на жителей Сиракуз. Его отношения к культу властителей мы не знаем. Резко, как кажется, разнилась от рассмотренных форм монархической власти эллинизма Ц. власть преемников Александра в Македонии. Скудные данные свидтельствуют о том, что здесь удержалась власть в той приблизительно форме, в какой она создана была Филиппом. Слова Антигона Гоната о своей власти как "славном рабстве" для сущности его власти, конечно, не характерны и представляют только отголоски философских теорий того времени (главным образом кинизма), сказавшихся довольно сильно и на фактической сущности спартанского царства при Клеомене. Роль философских теорий в истории зарождения и развития монархической власти на почве Эллады вообще сильно преувеличена; философия скорее шла за политическими течениями, чем руководила ими, скорее давала посильное объяснение и теоретическое обоснование существующему, чем творила что-либо новое. Нельзя, однако, не признать, что греческая мысль была чрезвычайно прозорлива в деле теоретизации существующих течений и ярко отражала в себе благоприятные монархии индивидуалистические течения в обществе. Близко к той или другой из намеченных форм Ц. власти развивалась монархия и в ряде более мелких государств, каковы Вифиния, Понт, Каппадокия, Коммагена (где монархия имела определенный персидский оттенок), Армения, Боспор. Интересна теократическая форма монархии, развившаяся в Мал. Азии; власть здесь сосредоточена была в руках царя-первосвященника. О Птолемеях см. Lumbroso, "Recherches sur l'economie politique de l'Egypte sous les Lagides" (Турин, 1870, 176 cл.); Holm, "Griechische Geschichte" (IV, 133 cл.); Strack, "Die Dynastie der Ptolem a er" (Б., 1897); Mahaffy, "Greek life and thought from the age of Alexander to the roman conquest" (Л., 1887); "The empire of Ptolemies" (1896); "A history of Egypt under the Ptolemaic dynasty" (Л., 1899). О Селевкидах: Holm, l. l.; Niese, "Geschichte der griechischen und makedonischen Staaten" (I, 389 сл. и II, 91 cл.). О Пергаме: С. Wachsmuth, "Das Konigtum der hellenistischen Zeit, insbesondere das von Pergamon" ("Deutsche Zeitschrift fu r Geschichtswissenschaft", "Historische Vierteljahrschrift" II, 1899, 297 cл.); Pedroli, "Il regno di Pergamo" (1896). О Сицилии: Niese, l. l. (II, 192); Holm, "Geschichte Siciliens" (III). О Понте и Вифинии ? Th. Reinach, "Trois royaumes de l'Asie Mineure" (1888) и "Mithridates Eupator" (нем. перев., 1895). О царях-первосвященниках Hennig, "Symbolae ad Asiae Minoris reges sacerdotes" (Лпц., 1893) и Wilhelm, "Denkschriften der Wiener Akademie" (XLIV, 86 сл.). О культе эллинистических царей Beurlier, "De divinis honoribus quos acceperunt Alexander et successores eius" (П., 1891); Коrnemann, "Beitr a ge zur alten Geschichte" (I, 51 сл.; ср. von Prott, "Rheinisches Museum", 53, 461 сл.; Kaerst, там же, 52, 49 сл.; Strack там же, 55, 167 сл.). О Коммагене Humann und Puchstein, "Reisen in Kleinasien und Nordsyrien" (Б., 1890). 6) Прямыми преемниками эллинистической царской власти на Востоке явились римские императоры (см. Принципат). Монархическая сущность, прикрытая республиканскими формами, выступает все яснее и яснее, чем дальше живет и развивается римский принципат. Эпохой в развитии принципата было правление Августа и особенно Тиберия, когда принципат стремится если не быть, то казаться диархией (двоевластием), прикрывая монархическую сущность делением власти с сенатом. Централизация власти при Клавдиях вводит полной струей восточный принцип чиновничества, подкапывающий в корне фактическое влияние сената. Последний из Флавиев, Домициан, не скрывает своих абсолютистических тенденций, уничтожая ряд фактических прерогатив сената. После него наступает реакция в лице Траяна, но уже Адриан открыто ставит свою власть на эллинистическую базу, прекращая de facto националистическую политику Клавдиев и Флавиев и выступая монархом-организатором на базе чиновничества как Запада, так и Востока, прямым преемником Александра, Юлия Цезаря и Антония в их стремлении к созданию мировой монархии. Абсолютистический восточный характер монархии укрепляется и развивается при Северах. Эволюция заканчивается широкой реформой Диоклетиана, на базе уже не эллинистической, а почти чисто восточной деспотии. Кроме литературы, приведенной в статье Принципат, см. Гримм, "Исследования по истории развития императорской власти" (т. I и II; ср. замечания Ростовцева в "Журн. Мин. нар. просв." (1901, май, 148 сл. и там же: ответ Гримма).

М. Ростовцев.

Царская власть в Византийской империи. Византия унаследовала от римской эпохи неограниченную монархию, достигшую после преобразований Диоклетиана и Константина Вел. полного развития. Личность государя стала единственным источником власти, осуществление которой поручалось колоссальной армии должностных лиц, распределенных по 3 главным отраслям управления: первое место занимал "священный" двор государя, затем области и, наконец, войско. Согласно учению церкви, самодержавный византийский царь (??????????) являлся наместником Божиим на земле, не знавшим никаких ограничений своей верховной власти. Такому представлению соответствовали и эпитеты, указывавшие на его святость и божественность (????? ????????, ????? ??????????, ??? ???? ???? и др.). С момента облачения государя в императорские одежды и провозглашения императором (?????????) ему подобало богоравное (???????) почитание, выражавшееся в поклонении (???????????) и в славословиях (????????). Каждый шаг государя обставлен был выработанными с величайшей подробностью церемониями. Самыми важными актами византийского церемониала были выходы: внутренние ? в хрисотриклин, наружные ? в церкви. На внутренних высочайших выходах царь проявлял главнейшие функции своей верховной власти; с высоты престола, окруженный гвардией и сенаторами, он принимал и отпускал послов, раздавал чины и должности, творил суд и распоряжался государственными доходами. На выработку византийского царского церемониала, имевшего в глазах населения значение тайнодействия (?????????), повлияла не одна только христианская церковь; в нем заметны также продукты римские и восточные ? персидские. Еще в языческом Риме выработался культ императоров, обставленный восточными формальностями; впоследствии этот культ только видоизменился в духе христианских идей. Точное исполнение придворного этикета и церемоний, освященных традицией, считалось непременной обязанностью государя и, можно сказать, более всего ограничивало деятельность его. В основу византийского монархизма легло учение Платона и Аристотеля о преимуществе правления одного мудрейшего; в этом же учении точно указаны признаки "извращения власти", превращения ее в тиранию. Под влиянием христианства нравственная основа монархизма неизгладимо запечатлелась в народном сознании. С точки зрения ораторов и государственных людей IX в., когда окончательно сложился византийский абсолютизм, законный царь есть мудрец и человеколюбец, охранитель и истолкователь закона, справедливый судья и блюститель чистой веры. И народное правосознание, и положительный закон требовали от подданных безусловного подчинения монарху, пока он правит на благо своего народа и на страх врагам; но с нарушением своих обязанностей монарх извращает власть, вследствие чего должны измениться и отношения к нему подданных. Греческий идеал доброго правителя, завещанный Солоном, Платоном, Аристотелем и Иоанном Златоустом, можно найти в завещании Василия Македонянина (867?886), изложенном в форме наставления наследнику престола. По словам Василия, не столько могущество, сколько добродетель украшают царя. Архиепископ Феофилакт Болгарский (XI в.), в политическом трактате "Ц. воспитание", посвященном сыну Михаила VII, Константину, также выдвигает па первый план мудрость и добродетель и определяет внешние признаки легальности монархии: мирное занятие престола и мирное признание этого факта населением. Другой политический теоретик XI в., боярин Никулица, посвятивший свои "Советы" самому царю Михаилу VII, признает, что царь не подлежит закону, а сам есть закон, но ставит повиновение подданных в зависимость от того, хорошо ли царь исполняет свои обязанности. Те же идеи вошли в текст юридического памятника IX в. "Эпанагоги". В языческом Риме также дошли до признания преимуществ монархии, но в основу ее была положена не мудрость и не добродетель, а сила. В этом существенное различие между римской и византийской теориями империализма. Впрочем, практика сильно расходилась с теорией: на византийском престоле перебывало очень много узурпаторов и еще больше людей, видевших конечную цель своей деятельности не в благодетельствовании подданным, а в удовлетворении своих страстей и властолюбия. Крайнему развитию абсолютизма византийских царей соответствовала крайняя централизация управления: интересы государства сосредоточились в царском дворце и воплотились в личности императора. Такая система управления порождала массу бедствий, развращала двор, губила самосознание общества, но зато она спасала государство в самые критические моменты от грозившего ему распадения на части и от поглощения варварами, несмотря на то, что Византия, лишенная господствующей народности, существовала в виде чисто искусственного организма. Рядом с самодержавным басилевсом не могла утвердиться сильная аристократия; византийские цари имели средства, чтобы задержать феодализацию общества, и применяли их с успехом. Точно так же Византия была избавлена от царского и патриаршего двоевластия, хотя среди константинопольских патриархов были последователи папской политики по отношению к светской власти. Светское и духовное верховенство находилось в руках басилевса нераздельно; он соединял все отрасли власти законодательной, исполнительной и судебной ? командовал армией или назначал командиров, облагал подданных податями, жаловал чины, раздавал высшие должности по своему усмотрению, отправлял высшее правосудие, принимал важнейшие административные меры. Церковное верховенство басилевса, впрочем, оспаривалось патриархами. В IX в. клерикальная партия, воспользовавшись шатким положением светского правительства в момент захвата престола Василием Македонянином, попыталась сделать византийское государство двуглавым. В 7-ой главе третьего титула "Эпанагоги" положение константинопольского патриарха приравнивается к положению царя; в ведении первого ? души граждан, в ведении второго ? их тела. Эта временная победа патриарха не имела реальных последствий, так как притязания его не только не имели опоры в религиозно-политических представлениях населения, но прямо противоречили существу практически установившихся основ Ц. власти. Дело в том, что и христианские римские государи не сразу отказались от привилегий языческого понтификата; затем, хотя Грациан в 375 г. и сложил с себя звание Pontificis Maximi, он не лишил этим императоров их церковного верховенства, так как по существу своему Ц. власть в христианском обществе признавалась богоустановленной и боговдохновенной; с самого момента своего избранничества царь приобщался божественной мудрости и благодати. Этот взгляд нашел себе отражение в церковных и придворных церемониях, в поступках и речах царей и в литературе. Духовный характер власти византийских императоров признавался в начале и подчиненными им папами, что видно из переписки папы Льва Вел. с Феодосием II и Григория Вел. с царем Львом III Исаврянином. Церковное главенство басилевса выражалось также в ношении одежды, напоминавшей видом архиерейское облачение, и в участии в богослужении. Со времени Константина Вел. императоры председательствовали на духовных соборах, являлись истолкователями догматов веры и распорядителями внешней обстановки церковного устройства. Преступления против личности государя наказывались наравне с оскорблением святыни. Основываясь на своем церковном верховенстве, цари назначали патриархов на кафедры, не стесняясь точным смыслом соборных постановлений об избрании епископов; в лучшем случае цари только прикрывались законными формами, возводя и низводя церковных сановников по своему усмотрению. Таким образом, несмотря на то, что цари принимали из рук патриархов помазание, они видели в них должностных лиц, назначение которых зависит от верховной власти. Крайне вредно для правильного течения государственных дел было отсутствие закономерного престолонаследия. В Византии сохранилось римское воззрение на империю, как на магистратуру, возлагаемую народом на достойнейшего. Сочетание этого воззрения с изложенной выше эллино-христианской теорией богоустановленности царского самодержавия делало положение царя крайне неопределенным и вызывало частые смуты в случаях вакантности престола. Теоретически власть возвращалась тогда к сенату и народу, но правильного избрания не было, и дело решал обыкновенно случай. Нигде не было столько династических революций, как в Византии, где каждый энергичный человек мог при счастливых обстоятельствах рассчитывать на порфиру и где церковь устами патриарха Полиевкта, короновавшего цареубийцу Цимисхия, провозгласила принцип, что помазание омывает грехи. Правда, преемство власти сохранялось иногда в продолжение долгого времени в одном роде ? напр. исаврийском, македонском, Комнинов, ? но это были исключения из общего правила. Занятие престола известным лицом, обладавшим авторитетом, создавало благоприятный прецедент для членов его рода, но царям никогда не удавалось обосновать преемство власти на началах гражданского наследования. Современный взгляд на легитимизм был совершенно чужд византийцам. Суррогатами правильного престолонаследия были унаследованные от римской эпохи система сотоварищества и избрание или назначение преемника царствующим государем. Оба способа иногда объединялись. Желая закрепить корону за членами своего рода, византийские цари короновали их иногда в пеленках и иногда нескольких сразу. Так, все три пасынка Диогена (1067?1071), вступившего на престол по избранию Евдокии, носили титул царей, а когда у Диогена родился сын, то и он был наречен царем. Если в сотоварищи по власти избирался чужой, то приобщению (ассоциации) предшествовало усыновление. Воля государя в вопросе престолонаследия имела значение в зависимости от его авторитетности. Преемник авторитетного и популярного царя, унаследовавший власть с его согласия, мог и не обращаться к народу за утверждением. Иначе стояло дело в случаях захвата власти насильственно или в обход прямых наследников: тогда непременно приходилось прибегнуть к содействию народной воли. В римское время в выборах императора принимали участие народ, сенат и войско; в Византии следовали этой традиции, причем под именем народа фигурировала константинопольская чернь, место преторианцев занимала царская охранная стража, а место сената ? чиновная аристократия; кроме того, к прежним политическим органам присоединился клир в лице патриарха и его синода. На страницах визант. истории мы встречаем чисто народное избрание, рекомендацию кандидатов сенатом, провозглашение войском и всевозможные комбинации этих способов. Препятствием к замещению престола было оскопление и насильственное или добровольное пострижение в монахи. Против женщин на престоле существовало предубеждение, под влиянием которого женщины-правительницы предпочитали избирать себе мужей или усыновлять достойных людей и возводить их на престол: так, напр., от дочери Константина VIII Зои четыре императора один за другим получили Ц. власть через бракосочетание или усыновление. Бывали, однако, примеры и единоличного правления женщины, напр. Ирины (797?802).

Литература. Marouard, "Romische Staatsverwaltung"; K. E. Zachariae v. Lingenthal, "Geschichte des griechisch-ro mischen Rechts" (3-е изд., Б., 1892); Rambaud, "L'empire grec au dixi ème siècle" (1870); Schlumberger, "Sigillographie de l'empire byzant." (1884); его же, "Nic e phor Phocas" (1890); Burvy, "History of the later Roman empire"; Д. Беляев. "Byzantina" (1891?1893); H. Скабаланович, "Византийское государство и церковь в XI в." (1884); В. Г. Васильевский, "Советы визант. боярина XI в." ("Журн. Мин. нар. просв.", 1881, т. 215 и 216); Сокольский, "О значении и характере Эпанагоги"; В. Грибовский, "Народ и власть в Визант. империи" (1897); Gasquet, "L'autorit e imperiale en matiere religieuse a Byzance" (1879); Курганович, "Отношение между церковью и гражданскою властью в Византийской империи"; H. Gelzer, "Das Verh a ltniss von Staat und Kirche in Byzanz" ("Hist. Zeitschr.", т. L, 1901); W. Fischer, "Eine Kaiserkr onung in Byzantion" ("Zeitschr. fur allgem. Gesch.", 4, 1887); P. ????????, " ???? ??? ??????? ??? ???. ????? " (" ??????? ??? ????? ", 1882); Ch. Schouer, "Ueber die Titulaturen d.er rom. Kaiser" ("Acta Seminarii Erlangensis", 2, 1881); O. Hirschfeld, "Zur Gesch. des rom. Kaiserkultus" ("Sitzungsber. d. Berl. Akad.", 1888); E. Beurlier, "Le culte impe rial" (1891); его же, "Sur les vestiges du culte imp erial à Byzance" ("Compte rendu du congrè s scientiph. internat. des catholiques", П., 1891); его же, "Le culte rendu aux souverains dans l'antiquit e grecque et romaine" ("Rev. des que st. hist.", 51, 1892). Вопрос о влиянии Византии на образование Ц. власти в России рассматривался Неволиным, Сокольским, Горчаковым, Сергеевичем и, в последнее время, Саввой (Савва, "Московские цари и византийские василевсы", Харьк., 1901).

А. Готлиб.

Царская власть московских государей ? явилась как дальнейшее развитие власти великих князей московских и всея Руси. Рост этой власти стоит в тесной связи с ростом могущества московского княжения, внешним выражением которого являлось постепенное расширение пределов московской территории, начиная с княжения Даниила Александровича. Расширение границ совершалось преимущественно захватом, с оружием в руках или с помощью хитрости, владений слабых соседей, целиком или по частям, а также добровольными или вынужденными уступками со стороны последних. Такая политика захватов в значительной мере облегчена была предшествующим раздроблением территории Великого княжения Владимирского в потомстве Всеволодовичей, вследствие чего измельчание отдельных территорий достигло крайних пределов: у иных владетельных князей границы княжения не шли дальше одного села с прилежащими землями и угодьями. Борьба с такими владетелями не представляла, конечно, никаких затруднений. Трудность, однако, заключалась в том, что у московских князей в их стремлении усилиться на счет слабых соседей явились серьезные соперники в лице великих князей тверских, суздальских, рязанских, литовских и иных. Благоприятный исход этой борьбы в пользу Москвы зависел от многих причин. Сюда принадлежат более выгодное экономическое и торговое положение Москвы; преимущества московской политики, сумевшей расположить в свою пользу татарских ханов и привлечь на свою сторону представителя духовной власти в лице митрополита Всея Руси. Благодаря всему этому Москва быстрее и последовательнее могла проводить политику собирания земель. Что именно из достигнутых успехов выпадает на долю самих князей московских, что ? на долю их ближайших сотрудников (бояр и духовенства); не всегда легко рассчитать, необходимо лишь иметь в виду, что первые же успехи собирания были в корне подорваны первым из князей, получивших от современников прозвание собирателя, т. е. Иваном Калитою. Как и все князья той эпохи выросший в убеждении, что наследственная территория составляет его "вотчину", т. е. его частное хозяйство, он перед смертью разделил все свое княжение между тремя сыновьями на три части, не выключая и стольного города Москвы. Так поступали все князья-современники, так же и все преемники Калиты на московском столе. Каждому из них приходилось чуть не сызнова начинать работу собирания земель. Выход из этого заколдованного круга стал возможен, с одной стороны, вследствие сравнительной малоплодливости московских князей, с другой ? благодаря обычаю наделять старейших сыновей большим уделом, "на старейший путь". С этим преимуществом в положении соединялись мало-помалу и некоторые политические прерогативы, напр. право одного великого князя "знать орду", т. е. сноситься с ханом (главным образом по делам об уплате дани), чеканить монету и пр. Особенно важную услугу делу объединения оказал Дмитрий Донской: он первый счел себя вправе распорядиться перед смертью и судьбой Великого княжения Владимирского, территорию которого он без раздела присоединил к уделу старшего своего сына и тем сразу поставил его в особо выгодное положение по сравнению с братьями. По примеру Донского поступали и его преемники. Если первые из московских князей могли и не сознавать всех невыгод раздробления княжения между наследниками, то последующие по собственным и близким примерам повседневной практики могли воочию убедиться в чрезвычайной опасности такой политики для могущества государства. Иоанн III прекрасно знал о нестроениях в земле, "коли было государей много", как по примерам литовской истории, так и по памятным опытам своего отца и своим собственным ? и все-таки, вопреки собственному убеждению, он назначил уделы всем своим сыновьям. Удельная система перестала существовать в Московском государстве лишь с пресечением династии Рюриковичей. Возрастающее могущество само по себе вовсе не предрешало вопроса о формах политического быта в Московском государстве. Эти последние целиком зависели от соотношения сил, игравших главную роль в создании могущества Москвы. Из составных элементов, образующих правящую власть в древнерусских княжениях, раньше других утратил значение элемент демократический (кроме Новгорода и Пскова), в значительной мере под влиянием татарского порабощения, сопровождавшегося опустошением страны и разорением населения. Потрясенный хозяйственный быт массы свободного населения ставил грозный вопрос о насущном хлебе, а не об участии в управлении страной. С расширением территорий поголовные народные собрания становились невозможны и сами по себе. Татарское иго, помимо чисто отрицательных влияний, каковы разорение страны и огрубение нравов, оказало Москве положительные услуги лишь постольку, поскольку московское правительство сумело воспользоваться помощью ханов в борьбе за преобладание с другими княжениями. В этом смысле и только в этом справедливы слова Карамзина, что "Москва обязана своим величием ханам". Об иных полезных монгольских влияниях хотя и часто упоминается в исторической литературе, но нигде до сих пор не представлено в подтверждение этого каких-либо убедительных доказательств (см. Единодержавие). Из других политических сил продолжают сохранять свое значение и после татарского ига, помимо князя, аристократический элемент в лице бояр и вольных слуг и духовенство, приобретшее влияние не только как провозвестник христианского учения, но и как гражданская власть и бытовая сила ? ввиду того, что духовные власти и монастыри становились все более и более крупными землевладельцами. Заслуги бояр и вольных слуг на пользу Москвы засвидетельствованы самими московскими князьями. Симеон Иванович в своей духовной (1353 г.) советует братьям слушать митрополита, "такоже старых бояр, кто хотел отцю нашему добра и нам". Умирающему Дмитрию Донскому приписываются следующие слова, обращенные к детям: "бояры своя любите, честь им достойную вздавайте противу служений их без воля (думы) их ничтоже не творите"; самим же боярам он сказал: "с вами на многи страны мужествовах, вами в бранех страшен бых, и Божиею помощию низложих враги своя и покорих под себе, с вами великое княжение велми укрепих, и мир и тишину княжению своему сътворих, и дръжаву отчины своея съблюдох; велику же честь и любовь свою к вам имех, и под вами городы дръжах и великия власти, чяда же вашя в любви имех, и никому же вас зла створих, ни силою что отъях, ни досадих, ни укорих, ни разграбих, ни обезчестих, но всех чествовах и любих и в чести велицей дръжах, радовахся и скорбех с вами; вы же не нарекостеся у мене бояре, но князи земли моей". Даже сквозь явные преувеличения последних слов наглядно рисуется как деятельное участие бояр в политике Москвы, так и почет, каким они пользовались в качестве сотрудников князей. При слабом Иване Ивановиче, в малолетство Димитрия Ивановича и Василия Васильевича, поддержка бояр в значительной мере обеспечила первенствующее положение этих князей. Эти и им подобные исторические заслуги бояр сохранили за ними и при иных условиях, даже после замены свободной службы службой обязательной, значение крупной правящей силы в течение всего московского периода. Политическое значение боярства усилилось с притоком в его среду потерявших независимость владетельных князей и их потомков. С потерей своих княжений, присоединенных к территории Московского государства, они вынуждены были вступать на службу в Москве и при этом сумели занять высшие ступени служебной лестницы и правилами местнических счетов оградить за собой преимущества своего положения. Из среды этой титулованной и старой служилой знати вышло несколько оппозиционных течений в отпор усиливающейся власти московских государей, которые в свою очередь нашли деятельную поддержку своим новым стремлениям в другой силе, эти стремления в них зародившей и воспитавшей. Эту роль в развитии власти московских государей сыграло духовенство. Еще Соловьев сказал, что "немедленно после принятия новой веры мы видим уже епископов советниками князя, истолкователями воли Божией; но христианство принято из Византии; русская земля составляет одну из епархий, подведомственных константинопольскому патриарху; для русского духовенства единственным образцом всякого строя служит устройство византийское: отсюда понятно и гражданское влияние империи на юное русское общество". В числе новых взглядов, перенесенных из Византии на русскую почву, одно из важных мест занимает новое учение о власти. Прежде всего духовенство пропагандирует общехристианское учение о богоустановленности власти и об обязанности повиновения ей. Под властью подразумевался исключительно единоличный представитель власти: властель, князь, цесарь. Кроме этой общей темы, в нашу письменность проникли довольно рано и византийские ее обработки с дополнениями библейских мотивов и извлечениями из отческой литературы. Так, уже в Святославовом Изборнике в числе вопросо-ответов Анастасия Синаита помещен и вопрос о поставлении властелей, в котором указывалось, что и недостойные такой высокой чести властели поставляются попущением или хотением Божиим за недостоинство людей. В старейших летописных сводах по поводу убиения Андрея Боголюбского помещено поучение на чисто теократическую тему о высоте сана представителя власти: "естьством бо земным подобен есть всякому человеку цесарь, властью же сана яко Бог". В связи с этим на князя возлагалась ответственная обязанность заботиться о чистоте правоверия. Все эти политические темы древнерусской проповеди хотя и могли влиять на умы современников, но почва для их восприятия в окружающей действительности была крайне неблагоприятна не только по условиями политического быта, но и ввиду особых отношений Древней Руси к Византии. С момента своего возникновения русская митрополия была подчинена константинопольскому патриарху, a след. и императору, который в качестве верховного покровителя вселенской церкви был главой и в сфере церковного управления. Поэтому он принимает участие в делах о поставлении митрополитов Всея Руси, в решении вопросов о пределах митрополии и о ее единстве, о поддержании в ней порядка и уничтожения соблазнов. Сами патриархи всеми мерами стараются поставить в глазах русских авторитет императора на недосягаемую высоту. По их утверждению, император является великим царем, господином и начальником вселенной и поставляется царем и самодержцем ромеев, т. е. всех христиан; этого преимущества не имеет никто из прочих князей и местных властителей. Власть его в сравнении со всеми прочими такова, что и латиняне, не имеющие никакого общения с православной церковью, оказывают ему такую же покорность, какую оказывали до разделения церквей; тем более обязаны к тому православные христиане. В соответствие этой греческой доктрине и наши князья называли императора "благочестивым и святым самодержцем всея вселенныя", который воспринимает свой скипетр в утверждение всему православному христианству и "нашим владетельствам русския земли, всему нашему благочестию в великую помощь". При таких условиях учение о высоте сана представителей власти в русских княжениях получало весьма условное значение; но оно подготовляло умы к восприятию новых взглядов при изменившихся политических условиях. Еще раньше высшие представители духовенства успели оказать серьезные услуги некоторым, в особенности московским, князьям. Пользуясь огромным авторитетом и влиянием, митрополит Всея Руси мог содействовать усилению авторитета того князя, в резиденции которого он проживал. Так как кафедра митрополита находилась сначала в Киеве, то все прочие княжения оказались в церковном подчинении Киеву. Политические невыгоды такой зависимости хорошо сознавались, а потому более сильные князья стремились ослабить эту зависимость, присваивая себе право избирать кандидатов на епископские кафедры; некоторые из них стремятся даже к обособлению своих княжений в особые митрополии с непосредственным подчинением их константинопольскому патриархату. Таковы две первые неудавшиеся попытки: Андрея Боголюбского, задумавшего г. Владимир "обновити митропольею, да будет град сей великое княжение и глава всем", и галицкого князя Даниила. Когда после татарских опустошений митрополит вынужден был покинуть Киев, между князьями возникла сильная борьба из-за вопроса о местожительстве митрополита. Сначала она возгорелась между тверскими и московскими князьями, а затем с особенным упорством продолжалась между Литвой и Москвой ? и на этот раз окончилась разделением митрополии. Борьба эта сама по себе указывает, какое значение придавали митрополиту как политической силе враждующие за преобладание князья. Достаточно привести один пример в подтверждение того, как спешили воспользоваться выгодами своего положения более счастливые из соперников. Тверской князь Михаил Ярославич, успев заручиться симпатиями митр. Максима, первый показал, как можно использовать достигнутую удачу: впервые он, подражая титулу митрополита, стал величать себя великим князем Всея Руси. Нельзя думать, чтобы этой прибавкой намечалась широкая политическая программа объединения Руси, но очень вероятно, что имелось в виду предуказать место для будущих митрополитов, так как самое естественное местопребывание для митрополита Всея Руси было при дворе вел. князя Всея Руси. Что на это направлены были помыслы тверского князя, указывает его попытка иметь на митрополии собственного кандидата в лице игумена Геронтия. Счастливый соперник Твери Иван Калита, привлекший на свою сторону митр. Петра, систематически подражает политике своего врага: он также принимает титул великого князя Всея Руси и также выставляет собственного кандидата в митрополиты; по его настоянию, надо думать, митр. Петр "воименовал на митрополию" какого-то архимандрита Феодора, конечно, сторонника Москвы. Услуги, оказанные Москве митрополитами Петром и особенно Алексеем, были столь очевидны и общеизвестны, что это успели оценить и враждующие с Москвой князья: "им не много сладостно бе, еже град Москва митрополита имяте в себе живуща". Указанные события и течения, содействуя усилению Москвы и возвышению власти московского князя, не создали, однако, твердой опоры для пропаганды мирских политических идеалов. Обстоятельства круто изменились в благоприятную сторону со времени Флорентийской унии и завоевания Константинополя турками, когда Московское государство выступило в роли преемника павшей империи, а Москва ? в роли третьего Рима (см. Третий Рим). На первых порах, хотя Василия Васильевича и называли боговенчанным царем православия во вселенной, такая роль совсем не гармонировала с данническими отношениями к хану; когда же позорное иго было свергнуто и миновало опасение кончины мира, впервые в новой пасхалии 1492 г. Иоанн III был назван государем и самодержцем Всея Руси, новым царем Константином новому граду Константина ? Москве. С этих пор титул самодержца усваивается московскими государями. Никто не отрицает, что этот титул заимствован у византийских императоров; но почему-то некоторые историки не допускают мысли, что идея самодержавной власти позаимствована из того же источника. Если политические легенды, придуманные московскими публицистами в подтверждение этого позаимствования (сказания о Мономаховых регалиях, о белом клобуке и т. п.), почему-то считаются недостаточно убедительными, то едва ли можно спорить против указаний Степенной книги, где о Мономахе сказано, что он удостоился получать регалии "не от человек, но Божиим судьбам неизреченным, претворяще и преводяще славу греческого царства на российского царя". Такова была точка зрения официальных сфер. Этим еще не решается вопрос о том, как понимался византийский самодержавный идеал, в какой мере он соответствовал своему образцу и что из него проникло в московскую политическую практику. Разрешать этот вопрос отрицательно на основании сравнения некоторых сторон византийского и московского политического быта было бы неправильно. Что такое самодержавная власть по понятиям московского правительства? Уже давно указано (Ключевским), что с понятием о самодержавии общество того времени прежде всего соединяло мысль о внешней независимости страны. Потому и назван самодержцем Иоанн III по свержении татарского ига; потому же назывались самодержцами и формально ограниченные государи ? Шуйский и Михаил Феодорович. Характер власти государей в сфере внутренней политики формулирован Иосифом Волоцким по частям в пылу полемики по самым животрепещущим вопросам современности: о преследовании новгородских еретиков и о праве монастырей владеть недвижимыми имуществами. Добиваясь преследования и казни еретиков, Иосиф и теорию власти построил с этой точки зрения. Уже известные темы о божественном происхождении власти, о приравнении Ц. власти к божественной и о главной обязанности государей ? заботиться об охране правоверия ? вошли готовыми элементами в эту теорию. Иосиф учил, что московские государи доставляются от Бога самодержцами и государями Всея Руси, что Бог избрал их на земле вместо себя и посадил на свой престол, даровав им милость и живот; поэтому они должны спасать врученное им стадо от волков, погубляющих тело и душу, т. е. от еретиков. Не исполняющие этой главной своей обязанности государи становятся слугами сатаны и несут ответственность перед Богом в земной и будущей жизни, так как за грехи царя Бог казнит не только самих царей, но и всю землю. Так как царь только естеством подобен людям, властию же подобен Богу, то высота этой власти не имеет границ и объемлет все иные земные власти, не исключая и власти духовной. Поэтому в делах церковного управления высшая власть также принадлежит государю, ибо он "первый отмститель Христу на еретики"; Бог передал ему все ? "милость и суд, и церковное и монастырское, и всего православного христианства власть и попечение". Отсюда получался и частный вывод, что царский суд святительским судом "не посужается ни от кого". С этой же точки зрения определялись и отношения московского государя к удельным князьям, ибо первый всея русския земли государям государь, а удельные должны оказывать богодарованному царю покорение и послушание и работать ему по всей его воле и повелению, "яко Господеви работающе". Эта теория теократического абсолютизма была усвоена всеми многочисленными последователями Иосифа и получила официальный характер, так как неоднократно повторялась высшими представителями духовной власти, которые почти исключительно вербовались из среды иосифлянского духовенства. Она была целиком воспринята Иоанном Грозным. В полемике с Курбским, повторив все основные положения теории, Иоанн истолковал понятие самодержавия в смысле полноты власти, ее самостоятельности и независимости и в сфере внутренней политики: государь не может называться самодержцем, если не сам строит. В отношении к подданным это выражается в праве повелевать, "хотение свое творити"; подданные обязаны эти хотения исполнять, что составляет признак их доброхотства. Исполняющих их хотения государи жалуют, а супротивных казнят, и в этом не отдают никому отчета, кроме Бога. Та же мысль выражена отчетливее в продиктованных Грозным боярских ответах на письма Сигизмунда-Августа: "наших великих государей вольное Ц. самодержство не как ваше убогое королевство, а нашим великим государем не указывает никто, а тебе твои панове как хотят, так укажут... а наши все государи самодержцы, и никто же ин им чем не может указа учинити, и вольны добрых жаловати и лихих казнити". По мере сил московские государи стремятся осуществить этот идеал. Уже Иоанн III очень бережно охранял независимость и полноту своей власти. На предложенные новгородцами условия подчинения он возражал: что это за государство, если они чинят урок ? т. е. ограничение ? его власти. Он объяснил, какого государства он хочет: вечевому колоколу не быть, посаднику не быть, а государство все ему держать. Цесарскому послу на предложение выхлопотать для него королевский титул Иоанн III ответил, что он поставление имеет от Бога и иного поставления не хочет ни от кого. Он и его преемники прилагают все старания к охране правоверия, созывая соборы для обличения и казни еретиков. Они творят свои хотения, возвышая доброхотных им и преследуя казнями и иными жестокими наказаниями супротивных. При всем том нельзя утверждать, что московским государям удалось осуществить идеал неограниченной самодержавной власти. Их власть была весьма обширна, так обширна, что казалась наблюдательным иностранцам (наприм. Герберштейну) выше власти всех монархов. Однако, как правильно замечено (Ключевским), могущество этой власти сказывалось в отношении к лицам, а не к существующему порядку. Порядок, учреждения стояли под защитой старины, старых обычаев и считались неприкосновенными ни для чьей воли. Московским государям предстояло перестроить весь старый порядок. Они и делают это ? но делают не открыто, не путем общих предписаний, ибо идея законодательного творчества была совершенно чужда эпохе, а медленным путем частных мер, облекая все новшества покровом фиктивной старины. Под фикцией старины проводился и совершенно новый идеал самодержавного царства. Связанная заветами старины могущественная воля государей оказывалась нередко бессильной в борьбе даже и с опасными для государственных интересов формами быта. Местничество, напр., было во многих отношениях вредно для интересов государственной службы и ставило пределы власти государей даже и над лицами; тем не менее московские государи в течение двух веков подчиняются правилам местнических счетов. Вследствие этих условий создавалась весьма благоприятная почва для оппозиции, которая и появилась из среды боярства и из среды духовенства. Боярская оппозиция возникла из-за того, что московские государи стали изменять старые обычаи. Первоначально она не носила активного характера и ограничивалась выражением недовольства в частных беседах или анонимных памфлетах. Лишь в крайних случаях опасавшиеся за свою свободу и жизнь спасались от гнева московских государей за пределами отечества. Самый видный из таких беглецов, князь А. М. Курбский, в своей полемике с Грозным раскрывает поводы своего недовольства. Он вооружается против иосифлянской политической доктрины, которую точно воспроизводит и иронизирует над ней. Ей он противопоставляет другую: "самому царю быти яко главе и любити мудрых советников яко свои уды", и приводит в пример избранную раду, без совета с которой царь ничего не предпринимал. Царь должен следовать указаниям мудрых советников, иначе за "непослушание сигклитскому совету" Бог его может покарать. Избранная рада устранена по наветам злых ласкателей, преимущественно монахов "от Осифлянския лукавыя четы"; эти монахи шептали царю про членов рады, что они худые люди, держат столь великого, мудрого, боговенчанного царя как в оковах, не давая ему ни в чем воли, "хотяще сами царствовати и нами всеми владети". По мнению Курбского, злые ласкатели все это наговаривали государю с одною целью: "да невозбранно будет им всеми нами владети". Отсюда ясно, что при дворе Грозного шла борьба двух партий, которые коренным образом разошлись между собой не только по своим политическим идеалам, но и по одному из важнейших вопросов современного общественного быта: иосифляне защищали право монастырей владеть вотчинами, а партия Курбского разделяла воззрения нестяжателей. Курбский называет иосифлян любостяжательными мнихами, желателями властей и имений, которые пекутся только о приумножении монастырских вотчин, не обращая внимания на то, что "земли христианския уже знищали, иже воинский чин калик хужши учинили". Совершенно в духе воззрений Курбского составлена и анонимная "Беседа Валаамских чудотворцев", где цари названы малосмысленными, противниками Христа за то, что они раздают инокам княжее и боярское мирское жалованье ? волости с крестьянами ? и тем отвращают иноков от душевного спасения. Автор укоряет царей и за то, что они пишутся самодержцами, тогда как правят царством с пособниками, именно с непогребенными мертвецами, т. е. с иноками. Противореча самому себе, автор указывает, что, как самодержцы, цари должны править сами, без пособников, но в то же время утверждает, что Господь повелел царям править царством с своими приятелями, князьями и боярами, ибо все власти мира сего даны свыше от Бога царям, князьям и иным мирянам, а не инокам. В этой борьбе победа осталась за партией иосифлян. Тем не менее, несмотря на то, что Грозный с такою горячностью защищал свою самостоятельность от мнимых попыток боярства захватить его власть, он ни разу не задавался вопросом об уничтожении боярской думы, а напротив, в Судебнике подтвердил ее исконное значение и даже при учреждении опричнины, задавшись целью истребить боярскую измену, их хищения и насилия, поручил боярской думе управлять земщиной. Курбский, с своей стороны, не придумал, как обеспечить за мудрыми советниками участие в царском совете. Террор эпохи Грозного и пресечение династии впервые вызвали среди боярства опыты формального ограничения Ц. власти. Ограничение власти Шуйского свелось, судя по официальным данным, к единственному обязательству: никого не казнить, "не осудя истинным судом с бояры своими", что вызвано было произвольными преследованиями заподозренных лиц при Грозном и Годунове. Гораздо шире формулированы были ограничения при предполагаемом избрании королевича Владислава, что объясняется его иноземным и иноверным происхождением и желанием оградить интересы Московского государства от посягательств польского правительства. По проекту власть будущего царя ограничивалась не только боярской думой, но и земским собором, политический авторитет которого возрос в течение Смутного времени. Наконец, сохранился ряд известий и об ограничении власти первого царя из династии Романовых; но точных сведений о характере и размерах ограничения до нас не дошло. Несомненно лишь, что сначала Михаил Федорович разделял власть с земским собором, заседания которого продолжались без перерыва в течение первых десяти лет нового царствования. Хотя в дальнейшей истории до конца XVII в. попытки ограничения власти государя более не повторялись, но и со стороны государей незаметно стремлений формально оградить свою власть от подобных посягательств. Впервые Петр дал в законе определение "самовластия" государя, по шведскому образцу.

Второе оппозиционное течение пошло из среды духовенства и возникло в тесной связи с новой теорией теократического абсолютизма. Согласно этой теории, главной обязанностью царей являлась охрана правоверия, но истолкование основ правой веры духовенство оставило за собой и, конечно, могло по этому вопросу разойтись в воззрениях с представителем мирской власти. Уже Иосиф Волоцкий на первых же порах разошелся с Иоанном III во взгляде на новгородских еретиков: государь не только не начинал никакого против них преследования, но даже держал некоторых из них в приближении и, может быть, даже разделял некоторые их воззрения. С точки зрения Иосифа, государь не выполнял главнейшей своей обязанности ? не охранял, как пастырь, свое стадо от волков. При таких условиях Иосиф ввел в свою теорию прибавку, что если царь одержим разными пороками и грехами, больше же всего неверием, то такой царь "не Божий слуга, но дьявол, и не царь, но мучитель", а потому такого царя, вовлекающего в нечестие и лукавство, не следует слушать, "аще мучить, аще смертно претить". В конце своего княжения Иоанн III выполнил требования Иосифа и его сторонников и созвал собор, которым и были приняты разные меры против еретиков. Благодаря этому указанная прибавка к учению не получила ни дальнейшего развития, ни практического применения, хотя и повторялась не один раз в трудах последователей Иосифа. У последнего с Иоанном III возникло еще одно разногласие ? по вопросу о монастырских недвижимых имуществах, так как Иосиф оказался одним из главных противников секуляризации этих имений. На соборе 1503 г. вопрос был решен вопреки предположениям государя, и он подчинился этому решению. Хотя попытка секуляризации не удалась, а самый вопрос не имел никакого отношения к правоверию и его охране, однако на этой почве возникла серьезная оппозиция правительству, резко выдвинувшая вопрос об отношении властей церковной и государственной. В 1505 г. появилось слово против нарушителей имущественных прав церкви, в котором развивается теория двух мечей, вещественного и духовного, находящихся в распоряжении пастырей церкви. Последние должны действовать сначала духовным мечом, т. е. убеждением и наказанием до предания анафеме включительно; если же и после третьего наказания непослушные не окажут повиновения, "не хотяще вый своих гордых пастырем подклонити", тогда пастыри помощью "плечий мирских действовати могут мечом вещественным" в защиту церкви, даже до кровопролития. В подкрепление этого правила проводится теория отношений между авторитетами духовным и светским. Обе власти происходят от Бога; но "толико мирская власть под духовною есть, елико от Бога духовное достоинство предположено есть". Последняя мысль неоднократно повторялась как в литературных памятниках (Повесть о белом клобуке, Константиново вено), так и видными представителями духовенства, например Максимом Греком, митроп. Макарием. Однако в XVI в. никакого принципиального столкновения между властями не произошло, так как государственная власть по всем вопросам, касавшимся интересов церкви, действовала в согласии с представителями церкви. Опасность обострения отношений усугубилась со времени учреждения патриаршества. Представитель церкви в качестве заместителя превысочайшего престола патриаршеского еще более импонировал своим авторитетом государю и всему обществу. С возведением в патриарший сан отца Михаила Федоровича, Филарета Никитича, последний присоединил к своему титулу "святейшего патриарха московского и Всея Руси" еще титул "великого государя". За время патриаршества Филарета у нас возникло двоевластие, сущность которого сам царь определил так: "каков он государь, таков и отец его государев... их государское величество нераздельно". Это единение двух властей было возможно лишь благодаря тому, что государь-сын во всем подчинялся государю-отцу. Недаром современник заметил про Филарета, что он был такой владетельный, "яко и самому царю боятися его". Такое двоевластие повторилось еще раз во время патриаршества Никона, которого в 1653 г. сам тишайший царь назвал великим государем. В предисловии к изданному в 1655 г. по его повелению служебнику Никон именует себя и царя "богоизбранною, благочестивою и богомудрою двоицею". На этот раз, однако, две власти не ужились мирно, и дело кончилось конфликтом. Недовольный действиями государя, Никон в июле 1658 г. оставил патриаршество и уехал в Воскресенский м-рь. В начале 1660 г. созван был собор для решения трудного вопроса о том, как быть с Никоном и с замещением патриаршего престола. Хотя собор постановил, что надлежит избрать преемника Никону, а самого Никона лишить сана, но государь не решился исполнить это постановление. Между тем Никон выступил с резкими возражениями, обличая государя в неправильных действиях, и при этом отметил превосходство власти патриарха по сравнению с царской властью: "Не от царей начальство священства приемлется, но от священства на царство помазуются; явлено много раз, что священство выше царства... Не давал нам царь прав, а похитил наши права и все дела его беззаконныя... Господь Бог всесильный когда небо и землю сотворил, тогда двум светилам, солнцу и месяцу, светить повелел и чрез них показал власть архиерейскую и Ц.: архиерейская власть сияет днем, власть эта над душами; Ц. ? в вещах мира сего". Для устранения соблазна царь счел необходимым передать дело Никона на суд вселенских патриархов. Предстоящий суд нисколько не устрашил Никона. Узнав об этом, он сказал: "Дайте мне только дождаться собора; я великого государя отлучу от христианства, у меня и грамота заготовлена". Но собор осудил Никона, лишил его сана и простым монахом отправил в заточение. На этот раз победительницей вышла Ц. власть, но повторение подобных конфликтов в будущем ничем не было предотвращено. Только преобразования Петра в области церковного устройства сделали невозможным "подобные замахи".

Кроме литературы, указанной под ст. Единодержавие и Третий Рим, см. еще: Николаевский, "Русская проповедь в XV и XVI вв." ("Ж. М. Н. Пр.", 1868, ¦¦ 2 и 4); А. Н. Пыпин, "Московская старина" ("Вест. Европы", 1885, ¦ 1); M. Дьяконов, "К истории древнерусских церковно-государственных отношений" ("Ист. обозр.", т. 3, 1891); Сергеевич, "Русские юридические древности" (т. 2); В. Савва, "Московские цари и византийские василевсы" (1901); Милюков, "Очерки по истории русской культуры" (ч. 3, вып. 1, 1901).

М. Д.