? выражается в наклонности и стремлении при применении права к жизни отдавать предпочтение букве закона перед его действительным смыслом. Юрист-формалист ? судья или администратор ? часто совершенно не задумывается над действительными намерениями законодателя и целями той или другой нормы закона, если только его слова соответствуют случаю, к которому его нужно применить; выраженный в слишком узких выражениях закон, по своему действительному смыслу относящийся и к аналогичным случаям, применяется лишь к точно указанным в нем случаям, оставляя аналогичные без всякого регулирования. Мелкие формальности оцениваются одинаково с существенными обстоятельствами; условные точки зрения заменяют исследование действительного состава явлений; последовательная и оправдываемая внутренней правдой логика заменяется построениями, имеющими лишь внешний вид истинности или опирающимися на формальные основания, без поверки их соответствия с материальными. В истории права Ф. ? частое явление; в тех или иных формах мы встречаем его почти на каждой ступени развития, но в некоторые эпохи и при некоторых условиях он является коренным основанием правосудия страны, выражением определенной юридико-политической системы. Характерен Ф. древнего права и процесса, где не только все отправление правосудия, но и заключение юридических сделок самими сторонами приурочено к совершению заранее предписанных формальностей и употреблению точно установленных символов и слов. В древнеримском праве Ф. выражается очень определенно как в сделках манципационных (см.), так и во всем строе раннего процесса (см. Рим), в которых неправильное произнесение одного только слова ? например употребления слова деревья, когда закон говорит о виноградниках, ? делало ничтожным всю процедуру и вело к потере права. Исследования в области древнегерманского права выяснили, что и здесь Ф. был таким же характерным явлением. Первоначальные сделки (res praestita и fides facta) обставлены целым рядом символических действий, имеющих обязательное значение (напр. бросание на землю или ломание палки или соломины, вручение задатка и т. п.); древний процесс состоит из таких же торжественных действий и обязательных слов, как и римский (см. Мальбергова глосса). Укоренение в системе раннего права этого Ф. объясняют обыкновенно крайней неразвитостью у древнего человека абстрактного мышления и зависящими от нее, с одной стороны, стремлением к пластичности в выражении идей, с другой ? неспособностью отрешиться от раз данной их концепции в видах расширения сферы применения норм. На несколько более поздней ступени развития и в древнем Ф. в праве и процессе нельзя не видеть, однако, определенной политической тенденции ? затруднить доступ к правосудию для подчиненного населения поддержанием форм, утерявших свой смысл, и сужением путем буквального толкования объема законного порядка отношений. В так наз. римско-каноническом (итальянском) и позднейшем формальном германском процессе, господствовавшем со второй половины средних веков до половины XIX века, эта тенденция проявляется еще определеннее. Римско-канонический процесс возникает в итальянских городских республиках, где борющиеся за власть партии стремились к такой организации правосудия, при которой судья был бы лишен возможности покровительствовать интересам одной партии более, чем других. Каждый акт его деятельности был закован в твердые формы; его мысль была подчинена ряду обязательных "презумпций" (см.). С теми же целями введен был в видоизмененной форме итальянский процесс в германский имперский суд при императоре Максимилиане I, по завершении его борьбы с князьями. В дальнейшем развитии формальный процесс служит интересам бюрократии, совершенно устраняя личное воздействие тяжущихся на мысль судьи и подчиняя их абсолютному почти господству формы, захватывающей каждое мельчайшее действие стороны. Правосудие делается ареной борьбы между бюрократией и крючкотвором-юристом, поскольку между ними не устанавливается соглашение на почве подкупа; оно почти недоступно беднейшей части населения, отдаваемого таким образом во власть произвольного "обычно-правового" порядка; но и состоятельные лица часто ставятся в зависимость от тонкости и изворотливости дельца-юриста. Формализму в праве противополагается свободная организация правосудия и строя правовых отношений, при которой форма занимает лишь подчиненное положение, служа средством доказательства, согласуя порядок производства дела с лучшим выяснением истины, гарантируя свободу сторон. Смысл действий сторон и результаты процесса оцениваются судом по свободному убеждению совести, согласно с истинными намерениями сторон. Целью процесса служит материальная, а не формальная истина; судье приходится входить одинаково самостоятельно как в оценку воли и намерений сторон, так и в истинный смысл закона. Провести правильную границу между господством формального и материального элемента, однако, весьма трудно и при современной организации правосудия, так как материальная истина в отношениях частных лиц часто расходится с интересами гражданского оборота. Юридическая сделка, заключенная с ошибкой, следовательно, вопреки истинным намерениям сторон, и потому долженствующая быть признанной ничтожной, успевает, однако, создать в гражданском обороте через передачу ее результатов в третьи руки отношения, затрагивающие более широкую сферу интересов, чем интересы ее первоначальных контрагентов. Возможно поэтому признание ее действительности ради интересов оборота. Пропуск срока для того или другого акта стороны в процессе влечет потерю права вопреки материальной справедливости. Но в обоих случаях при помощи покровительства формальной истине удовлетворяются более высокие цели правосудия. Отсюда неизбежность некоторого Ф. и при свободной организации правосудия. Но этот "новый формализм" (выражение С. А. Муромцева) не следует смешивать с описанными выше видами Ф., при которых интересы формы были целью сами себе или служили интересам, посторонним правосудию. О древнейшем и новом Ф. см. особенно в трудах Мэна, Иеринга, Зома и Муромцева; подробности и частные проявления ? в курсах истории германского права и процесса (Гейслер, Шредер, Бруннер, Шмидт и др.).
В. Н.