? выдающийся журналист, род. 22 июня 1796 г. в Иркутске. Сын купца, он не получил систематического образования. Рано научившись грамоте, он с жадностью набросился на книги, которые нашел в довольно большом количестве у своего отца. По собственным его словам, он "прочитал тысячу томов всякой всячины" и помнил все прочитанное. Уже с десятилетнего возраста он издавал рукописные газеты и журналы, писал драмы, стихи, историю, посвящая этим занятиям все досуги, остававшиеся ему впоследствии от управления отцовскими делами. В 1811 г. Полевые переехали из Иркутска в Курск. Побывав в Москве, где он некоторое время посещал университет, и в Петербурге, П. понял недостаточность бессистемного чтения и серьезно принялся за самообразование. После целого дня работы за прилавком, он просиживал ночи за изучением русской грамматики и иностранных языков (греческого, латинского, французского и немецкого). Отказавшись от детского чтения, он "выучивал по триста вокабул в вечер, выписал все глаголы из Геймова словаря, переспрягал каждый отдельно и составил новые таблицы русских спряжений". В 1820 г. П. по поручению отца уехал в Москву, для устройства винокуренного завода. С этих пор и особенно после смерти отца (1822) П. всецело предался литературе. В том же году получил из акд. наук большую серебряную медаль за исследование о русских глаголах. На литературное поприще П. выступил еще раньше, в 1817 г., напечатав в "Русском вестнике" статью о посещении Александром I Курска. В 1818 г. он поместил в "Вестнике Европы" "Замечание на статью о Волосе" и "Перевод Шатобрианова описания Маккензиева путешествия по Сев. Америке". С тех пор статьи и стихотворения, подписанные именем П., стали появляться все чаще и чаще в периодических изданиях. Греч и Булгарин предложили ему сотрудничать в их журнале, но предложение это не было им принято. В 1 825 г., встретив поддержку в лице кн. Вяземского, он начал издавать знаменитый "Московский телеграф". После запрещения "Московского телеграфа" П. некоторое время был постоянным, сотрудником "Библиотеки для чтения", потом редактировал "Живописное обозрение ", "Сын Отечества", "Русский вестник" "Литературную газету", издававшуюся Краевским. Во всех этих изданиях он поместил ряд статей по самым разнообразным вопросам, выступая в качестве критика, публициста, историка, беллетриста, драматурга. Отдельно изданы им целый ряд романов ("Абадонна", "Клятва при гробе Господнем", "Мечты и действительность" и др.), "Очерки русской литературы", "Драматические сочинения" (4 тт.), "История народа русского" (6 т.), "История Петра Великого", "История Суворова", "История Наполеона" и др. "Немногие из русских писателей, ? говорит П., ? писали столь много и в столь многообразных родах, как я". Несмотря, однако, на действительно поражающее "многообразие" тем, П. везде, во всех своих статьях, является проводником одних и тех же взглядов и убеждений. Начав свое образование в зрелом возрасте, без всякого руководства, проведя лучшие годы жизни в русской купеческой среде, П. избежал школьной рутины того времени; ему навсегда осталось дорого все русское, национальное. Это не помешало ему, однако, оценить западноевропейскую науку и культуру и примирить свои национальные симпатии с сознанием необходимости учиться у Запада. В начале своей деятельности П. был безусловно передовым человеком. По влиянию, которое П. имел на русскую поэзию и литературу, Белинский ставит его на одну доску с Ломоносовым и Карамзиным. О значении П. как журналиста и критика см. "Московский телеграф" и Критика литературная. "Московский телеграф" переводил произведения Байрона, Шиллера, Гете, В. Скотта, Гофмана, Ирвинга, Мицкевича и т. д. В каждой книжке помещались подробные обзоры всех иностранных литератур, не исключая китайской и арабской, а также характеристики отдельных произведений и писателей. Богатством и разнообразием отличался и отдел истории, географии и путешествий. С самого начала П. стал на сторону Пушкина и провозгласил его "великим поэтом" и "гениальным человеком". В обширной статье, посвященной Державину, П. впервые дал прекрасную характеристику этого поэта. В статьях о Ломоносове, Кантемире и Хемницере П. рассматривает их произведения с точки зрения народности, непосредственности, искренности и цельности вдохновения. Обладая большим художественным вкусом, он ниспроверг целый ряд кумиров, созданных тогдашними литературными кружками или пользовавшихся почетом в силу устарелых преданий: "нет возможности, ? говорит Белинский, ? пересчитать все авторитеты, уничтоженные им". Один из самых крупных авторитетов, против которого ополчился П., был Карамзин. Отзываясь восторженно о значении Карамзина, П. признавал его "Историю" неудовлетворительною. В "риторическом" Карамзинском определении истории П. видел чрезвычайно ограниченное понимание ее целей и отмечал в труде Карамзина отсутствие общей руководящей идеи. Вместо истории Карамзин дает галерею портретов без всякой исторической перспективы. Очень метко П. указал на то, что у патриотически настроенного историка даже варвары являются облагороженными, мудрыми, художественно развитыми только потому, что Рюрик, Святослав ? русские князья. Зачитывавшийся Нибуром и находившийся под сильным влиянием Тьерри и Гизо, ?. не довольствовался разбором Карамзина: он решил сам написать "Историю русского народа". Вооруженный новыми взглядами, он шаг за шагом преследует старую историческую схему, основой которой было представление о России как о "государстве" с самого начала ее истории. "Я полагаю, ? говорит П., ? что в словах: русское государство заключалась главная ошибка моих предшественников. Государство русское начало существовать только со времени свержения ига монгольского, до конца же XV в. существовало в России несколько государств". Все личное, случайное П. старался устранить из объяснения русской истории. Он указал в ней несколько периодов, необходимо следовавших один за другим, неизбежно вытекавших из данного состояния общества и из всемирно-исторических событий. В общем, однако, при всей значительности переделки основа схемы осталась прежняя: историю общества П. характеризует по-прежнему историей власти и в конце концов впадает в тот самый тон, за который основательно порицал Карамзина. На главный вопрос, в чем заключается всемирно-историческая роль русского народа, П. был бессилен ответить; его попытка решения выразилась простыми синхронистическими сопоставлениями. Смелость, с какою П. посягал на прочно установившиеся авторитеты, особенно на авторитет Карамзина, не прошла для него безнаказанной. Против него восстали все, начиная с корифеев литературы и кончая всякого рода мелкими писателями, самолюбие которых он так или иначе задел в своем журнале. Пушкин открыто возмущался отношением П. к Карамзину. Кн. Вяземский прекратил сотрудничество в "Московском телеграфе" и прервал личные отношения с издателем, назвав его "низвергателем законных литературных властей". П. сделался теперь мишенью неприличных нападений, пасквилей и даже доносов. На его искренние критические статьи отвечали бранью, намекали на его происхождение, называли недоучкой и всезнайкой. Всего опаснее для П. были те литературные его враги, которые всякими правдами и неправдами старались доказать "неблагонамеренность" журнала. Искренний патриот, нападавший только на "квасной патриотизм", П. мало-помалу приобретал известность опаснейшего либерала, революционера, врага России, который может волновать умы не только своими статьями, но даже "молчанием". Министр народного просвещения Уваров прямо говорил Булгарину, что "если П. напишет даже Отче наш, то и это будет возмутительно". Шеф жандармов Бенкендорф получил три обстоятельных записки, в которых П. обвинялся "в самом явном карбонаризме". Ожидался только повод для привлечения П. к ответственности. Рецензия П. на драму Кукольника "Рука всевышнего отечество спасла" послужила таким поводом. Дышавшая патриотическими чувствами, она была признана неблагонамеренной только потому, что признавала неудачным литературным произведением драму удостоившуюся высочайшего одобрения. Император Николай, давно уже восстановленный против "Московского телеграфа", хотел сначала очень строго поступить с П., но потом, признав вину правительства в долготерпении, ограничился запрещением издания. Этим событием закончилась блестящая половина деятельности П. Впоследствии он сам говорил, что ему "следовало замолчать еще в 1834 г." и что вся его дальнейшая деятельность была "игрою va banque на литературную известность". Потеряв возможность вести журнал, П. выступил в новом для него роде ? драматическом. В течение 8 лет он дал около 40 драм, которые имели успех на сцене, но встретили полное осуждение со стороны лучшей части русской критики. "Дедушка русского флота", "Параша-сибирячка", "Купец Иголкин", "Русский моряк", "Елена Глинская" и др., написанные на темы из русской жизни и не представлявшие особых достоинств в художественном отношении, доставили П. известность "квасного патриота", изменившего своим убеждениям. Это было не вполне справедливо, так как симпатией ко всему русскому П. отличался и раньше; но нельзя отрицать, что такие драмы, какие он писал теперь, он сам прежде называл менее нежели посредственными. Сознавая недостатки своих произведений, он все же продолжал писать, не перечитывая, почти не обдумывая. Заваленный работой, почти разоренный, угнетаемый семейными несчастьями, преследуемый кредиторами, П. сравнивал себя с "самопишущей машиной, которую кто-нибудь заведет, а она пишет, что угодно: драму, повесть, историю, критику". Поклонник романтизма, лучшую часть жизни посвятивший исканию смутных идеалов, П. и в своих позднейших произведениях являлся искренним сторонником положительных, героических типов; вот почему он несочувственно отнесся к "Ревизору" и "Мертвым душам". Статьи о Гоголе вызвали против П. негодование лучших представителей литературы; ближе всего он очутился к своему давнему врагу, Булгарину. Если в начале литературной деятельности П. подвергался всякого рода оскорблениям со стороны обскурантов, то теперь на него нападали люди передовые и нападали очень жестоко. Из передового человека, дававшего тон литературе, П. превратился в литературного парию. Покинутый всеми, не встречая ни у кого поддержки, нередко нуждаясь буквально в куске хлеба, П. до самой последней минуты не переставал работать. Его лаконичный дневник, его письма рисуют ужасную картину последних лет его жизни: это была медленная агония, из которой наступившая наконец 22 февраля 1846 г. смерть являлась желанным исходом. Она сняла с памяти П. клеймо, мучившее его в последние годы его жизни. Его наиболее беспощадный критик, Белинский, в теплой статье реабилитировал П., назвав его "одним из замечательнейших деятелей русской литературы". Ср. Белинский, "Сочинения" (т. XII); И. З. Крылов, "Очерк жизни Н. А. Полевого " (М., 1849); "Записка К. А. Полевого" (СПб., 1888); Н. Чернышевский, "Очерки Гоголевского периода"; С. Ставрина, "Н. А. П. и "Московский Телеграф" ("Дело", 1875, ¦ 5 и 7); А. К. Бороздин, "Журналист двадцатых годов" ("Исторический вестник", 1896, ¦ 3); П. Милюков, "Главные течения русск. историч. мысли" (т. 1); Ив. Иванов, "История русской критики" (СПб., 1898, вып. 1 и II); В. Боцяновский, "Н. А. П. как драматург" ("Ежегодн. Имп. театров", сезон 1894?95, прилож., кн. 3-я); Сухомлинов, "Исследования" (т. II).
В. Боцяновский.