Значение слова ГРАФ в Литературной энциклопедии

1.[/b] [trn][m2]Артуро [Arturo Graf, 1848—1913] — один из крупнейших итальянских поэтов и историков лит-ры. Р. в Афинах; сын профессора-немца и итальянки. Вплоть до смерти был профессором лит-ры в Туринском университете. Как поэт обратил на себя внимание сборником стихотворений «Medusa» [1889], за к-рым следовали: «Dopo il tramonto» (После заката, 1893), «Danaidi» [1897], «Morgana» [1901]; одновременно с этим Г. опубликовывает ряд научных трудов. Г. — один из тех писателей Италии, которые, во главе с Кардуччи, заняли там в 80-х гг. центральное место как поэты и как историки лит-ры (д’Анкона, д’Овидио, де Губернатис, Стеккетти, Капуана). Философским эстетизмом проникнуты почти все описания Г., эрудита-филолога, поклонника Рескина и Карлейля. Хороший знаток средневековья, он — автор «Miti, legendi e saggi del medio evo» [1892—1893]; большое значение имеет его труд «Estetica e arte del Leopardi» [1898], где Граф устанавливает непосредственную связь эстетической доктрины Леопарди с его философией, с одной [m2]696 стороны, и поэтикой — с другой. В своих статьях о современной европейской лит-ре («Prerafaeliti, symbolisti, esteti», «La letteratura del’avvenire», 1898) он является противником ницшеанства, а также формалистического уклона некоторых символистов, но сочувственно относится к философскому спиритуализму близкого ему Фогаццаро; историко-психологический этюд Графа «Il Diavolo» [1889] — художественный «essai», сходный по теме и по жанру с «Elementargeister» Гейне; здесь дан образ сатаны, начиная с его возникновения, освещена его роль в психологии и художественном творчестве европейских народов; история образа доведена до поэзии Бодлера и Кардуччи. Как поэт Г., испытав некоторое воздействие Кардуччи и прерафаэлитов, стоит однако обособленно в современной ему итальянской лит-ре; он — запоздалый представитель «поэзии мировой скорби». Пессимизм пронизывает поэзию Г. Смерть он называет своей «мрачной музой» (La mia lugubra musa). Общественные мотивы чужды Г., еще более субъективному и индивидуалистическому поэту, чем Леопарди, к-рому он, как и де Виньи, немало обязан. Основные мотивы Г. воплощены в поэтическом плане символизма; каждое стихотворение объединено вокруг основного философского стержня; чрезвычайно характерны для Графа пластические образы, которые однако никогда не имеют у него самостоятельного значения, каковое они приобретают у парнасцев. Стих Г. — мелодический, музыкальный; Г. — один из лучших мастеров сонета. Идеи смерти, всевластной, всемогущей, и страдания как единственной реальности, столь близкие Леопарди, а отчасти и Ленау, определяют мировоззрение Г. — мировоззрение аристократии, сторонящейся и не приемлющей урбанизма, капиталистической культуры и обреченной на гибель. В условиях растущего финансового капитализма Г. реагировал на властно вторгающиеся в поэзию общественные влияния вполне последовательным для него переходом к оккультизму, нашедшему себе яркое выражение в последних его произведениях: романах — «Il Riscatto» (Искупление, 1901) и «Per una fede» (Во имя веры, 1906), сборнике — «Poemetti drammatici» [1905] — наилучшая из этих «поэм» «Fausto ed Ahasvero» (см. « Агасфер » ) , стихотворениях — «Le Rime della Selva» [1906] и в книге — «Ecce Homo, Aforismi e paraboli» [1908]. Библиография: I. На русск. яз: Веселовский Ю. А., Поэзия скорби и гуманности, «Лит-ые очерки», т. I, изд. 2-е, М., 1910; на русск. яз. переведено лишь одно стихотворение Г. — «La Morte Regina» (Смерть царица) С. Головачевским (приведено в упомянутой статье Веселовского). L’Anglomania e l’influsso inglese in Italia nel secolo 18, Torino, 1911; Attraverso il cinquecento, 1888; Le Danaidi, 2-a ed., 1905; Foscolo, Manzoni, Leopardi, saggi, 1898; Roma nella memoria e nella immaginazioni del medio evo, 2 v., 1882—1883. II. Dornis Jean, La po?sie italienne contemporaine, P., 1898; Morandi M., Arturo Graf, 1921; Farinelli A., Arturo Graf, «Journal of english and german Philology», 1922; Rizzo R., Pessimismo e spiritualismo nell’opera poetica di Arturo Graf, 1921; Fo? A., Arturo Graf, Giovanni Pascoli, Orazioni, 1925. А. Шабад 2.[/b] [trn][m2]Оскар Мариа [Oskar Maria Graf, 1895—] — немецкий писатель. В 1920 году вышла автобиографическая повесть Графа «Юность» (Fr?hzeit). Молодой писатель рассказал здесь о своем тяжелом жизненном пути. Маленькая повесть представляет документ большого значения: судьбу писателя-рабочего, выступающего в условиях буржуазного окружения, типичную судьбу, Г. воспроизвел верно и убедительно. Семь лет спустя вышло новое издание автобиографии Графа, раз в пять разросшееся, с характерным заголовком — «Мы в ловушке» (Wir sind Gefangene, 1927 год). Продолжая рассказывать свою жизнь, Граф делает очень интересные разоблачения. Единственным стремлением охвачен теперь писатель — «выйти в люди», подняться на поверхность; эмансипироваться от своего классового прошлого. Сделавшись писателем, бывший пекарь стремится стать мещанином. Он смутно ощущает порочность избранного пути, вся книга полна мучительных и тщетных попыток обрести равновесие, рабочий, засасываемый буржуазным болотом, инстинктивно сопротивляется — вот отчего откровенная исповедь Г. является такой горькой книгой. Много страниц автобиографии посвящено событиям, связанным с советским переворотом в Мюнхене, близким свидетелем чего был Г. И вот здесь, на ответственном историческом переломе, с особой резкостью обнаружилось, как велико мещанское обволакивание рабочего-писателя. Г. очень верно оценивает соц.-дем. болтунов, сыгравших столь печальную роль в баварской трагедии, но у него нехватает классовой выдержанности, чтобы понять подлинный смысл обстоятельств, и он сам в конце концов ведет себя, как растерявшийся мещанин. Перед нами художник малой классовой сознательности, связанный с отсталыми консервативными элементами рабочего класса, — омещанивание здесь облегчалось самим ходом вещей. Но путь Графа прошли многие. Нужна большая выдержка и очень крепкая связь со своим классом, чтобы рабочий-художник мог развернуться в условиях буржуазного окружения, предотвратить разлагающее влияние этой обстановки. Г. может служить характерным примером «свихнувшегося»: буржуазное болото его засосало. В таких книгах Графа, как сборник рассказов «На добрую память» (Auf den freundlichen Erinnerung, 1922 год) или сборник сказок «Свет и тени» (Licht und Schatten, 1927 год), раскрывается характерная картина. Основной образ этих произведений — размагниченный, мягкотелый, утративший способность сопротивляться, покорно склоняющийся перед препятствиями человек, типичный мещанский герой. И если Г. с проникновением и идеализирующим сочувствием раскрывает такой образ, то это может означать только одно: тесную слитность художника с мещанским мировосприятием. В сборнике сказок «Свет и тени» Г. дает некую философскую систему [m2]698 покорности и религиозного смирения, делая ее центром всех сказок книги. От пролетарского прошлого здесь уже ничего не осталось, художник целиком захвачен мещанским влиянием. Но все это является лишь переходной ступенью к той фазе развития, которую переживает Г. в настоящее время, когда он подлинно «нашел себя». В таких книгах Г., как «Хроника села Флехтинг» (Chronik von Flechting, 1925), «Мрак» (Finsternis, 1926), «Испытание» (Die Heimsuchung, 1928) и «Баварский Декамерон» (Bayrisches Dekameron, 1928), Г. становится бытоизобразителем баварского крестьянства. Сытое, косное самодовольство «достаточного» существования, кряжистые, туповатые люди, очень традиционный, веками застоявшийся деревенский быт — вот атмосфера последних вещей Г. Художник очень тесно с нею сживается, он находит теперь новую и совершенно своеобразную сюжетологию: чаще всего он пишет хронику мужицких династий. Характерная деформация происходит с яз. Г. — он насыщен теперь воздействием диалектов баварской деревни. Получается очень крепкое единство, свидетельствующее о том, что Г. совсем не случайно обращается в эту сторону. Здесь сказываются социальные корни той группы рабочего класса, с к-рой был связан Г., это — сравнительно свежие кадры пролетариата, недавно вовлеченные в производство, пришедшие из деревни и еще не порвавшие с нею связи. Органичность «мужиковствования» Г. восходит к этому обстоятельству. Характерная эволюция намечается уже в этом «деревенском» периоде творчества Г. Первые его книги о крестьянстве, напр. «Finsternis», были довольно пессимистическими изображениями, художник достаточно ясно представлял себе мутную, реакционную стихию кулацкой деревни, и его первые рассказы о ней были не только сочными воспроизведениями деревенского быта, но и пожалуй еще в большей степени критическими разоблачениями его тупой косности. В последующем Г. переходит к гораздо более мягким, сочувственным и органическим изображениям. В «Баварском Декамероне» слышится уже не негодующее возмущение деревенской косностью, а скорее сочувствие — отсюда мягкая, идеализирующая ирония этих рассказов, откровенная игривость их тона. Всего полнее это вживание в деревенскую стихию сказывается в романе «Испытание». Г. дает здесь обычную для него теперь хронику крестьянской династии. Делает он это, не только открыто героизируя старую патриархальную деревню, но и насыщая все произведение деревенской религиозной мистикой. Бесспорно, это — наиболее яркая из крестьянских книг Г.; но она является и самой ярко-реакционной из его книг. «Мужиковствование» Г., рабочего писателя в прошлом, становится здесь органическим явлением. [m2]699 Библиография: I. На русск. яз. перев.: На добрую память, Восемь рассказов, перев. Н. Винберг, Гиз, 1923; Пережитое (Из пекарни в писатели), перев. В. Житомирского под ред. Е. Ланна, ЗИФ, 1925; Юность (Из воспоминаний рабочего). Повесть, перев. А. К. Георгиевской, изд. «Современные проблемы», М., 1926; Мы в ловушке, авторизированный перев. А. Оленина, Гиз, 1928. И. Анисимов