Значение УГОЛОВНОЕ ПРАВО в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона

наука о преступном деянии и о наказании, а также совокупность законов, посвященных этим двум тесно связанным и взаимно друг друга определяющим явлениям общественно-государственной жизни. Исторический очерк. Преступное деяние старо, как человек; столь же старо и наказание, как логическое последствие совершенного зла. У. право, как совокупность обычаев или законов, трактующих о преступном деянии и о наказании, современно первым зачаткам человеческой общественности; но наследование этих явлений, систематизация и обобщение относящихся к ним понятий могли явиться лишь на много веков позднее. Как наука самостоятельная, У. право принадлежит сравнительно недавнему времени. Пифагор, Платон, Аристотель оставили нам самые общие только рассуждения о праве и цели наказания. Римские юристы — великие творцы науки гражданского права — вопросами права У. занимались мало. Сорок седьмая и сорок восьмая книги Юстиниановых дигест содержат в себе, правда, отрывки сочинений римских законоведов об отдельных преступных деяниях, об уголовных судах и о доказательствах, но они свидетельствуют только о попытках научного исследования — попытках слабых, не имеющих и тени того значения, которое сохранили поныне труды римлян в области гражданского права. Начало преподаванию У. права с кафедры было положено в Болонском университете, в конце XII в. Постепенно оно перешло и в другие итальянские университеты. У. право преподавалось как второстепенная отрасль правоведения. Главным материалом для преподавания служило право римское и каноническое. Метод был глоссаторский, или толковательный: излагалось то или иное положение закона и затем приводились комментарии к нему всех известных ученых. В работах по У. праву почти вплоть до XVIII ст. авторитет играл громадную роль: степень доказательной силы тезиса определялась количеством подтверждающих его цитат. Первое дошедшее до нас сочинение по У. праву принадлежит итальянцу Альберту Гандину ("Libellus super Maleficiis"), умершему в конце XIII или в начале XIV в. (по мнению Hauss'a книга его написана в 1262 г., а впервые напечатана в 1491 г.). Итальянским криминалистам предшествовала эпоха водворения в Италии варваров — эпоха господства частноправового воззрения на преступление, частной вражды и мести. Окрепшая государственная власть отодвинула значение частного вреда на второй план, выдвинув государственное значение преступного деяния и значение наказания как меры, принимаемой во имя не частного, а общего интереса. Но она не отвергла принципов предшествующей эпохи — принципов мести, устрашения, господства сильного над слабым: она приурочила их только в новой идее. Месть частная получила организацию мести общественной; стремление отдельного лица жестокостью отмщения оградить неприкосновенность своих интересов обратилось в принцип ограждения ужасом кар интересов общественного порядка; создалось юридическое неравенство наказаний по сословиям. В результате получилось господство смертной казни, членовредительных телесных наказаний, конфискации имущества. Так же точно и средневековая христианская церковь, отправляясь от начал кротости, смирения и милосердия, от идеи исправления путем покаяния, усвоила себе мировоззрение современного ей общества и пришла к сложной системе уголовно наказуемых религиозных посягательств, к сожжению колдунов, к инквизиции, к пыткам, к открытию внутренней стороны преступления путем истязания тела заподозренного. Итальянские криминалисты — Юлий Клар, Проспер Фаринаций и др. — стремились объяснить и оправдать все эти уродливые явления; они создавали для них юридическую конструкцию и теоретическое обоснование, возводили их в научные истины. Тот же характер присущ и сочинениям германских криминалистов, даже XVII-го в. Первое место среди них занимают Берлих и особенно Бенедикт Карпцов (см.), издавший в 1638 г. "Practica nova criminalis saxonica rerum criminalium". Прозванный, в свое время, отцом немецкой науки У. права, Карпцов дал научную разработку вопросов о составе деяния, об умысле, покушении, соучастии, о необходимой обороне и в течение долгого времени пользовался громадным влиянием в литературе и немецкой судебной практике. По существу своих воззрений, он был, по выражению Кистяковского, "адвокатом и философом самой бесчеловечной юстиции", "философом инквизиции". Он обработал теорию колдовства, защищал назначения смертной казни за прелюбодеяние, двоебрачие, простое воровство; гуманности в отношении нарушителей закона он был чужд совершенно. XVIII в. ознаменован критикой средневекового общественного строя. В философском миросозерцании выдвинулась теория естественного права и общественного договора. В У. праве новое движение обнаружилось в стремлении разграничить области права и нравственности, смягчить суровость кар вообще и за посягательства религиозные в особенности, внести в отправление правосудия начала гуманности. Несостоятельность старых взглядов указывалась и ранее: еще в XVI веке англичане Томас Мор и затем Бэкон Веруламский выступали противниками смертной казни за менее важные нарушения и приверженцами веротерпимости. Решительная реформа уголовно-правовых воззрений наступила, однако, лишь во второй половине XVIII в. Ее начало положили сочинения Монтескье, "L'Esprit des lois" (1749), и и "Dei delitti e delle pene" (1764). Монтескье (см.) не был криминалистом: его сочинение посвящено, главным образом, праву государственному; но он находил, что свобода и безопасность граждан стоят в теснейшей зависимости от У. законов. Отрывочные мысли о преступлениях и наказаниях рассеяны по всему рассуждению о "Духе законов", а книги VI и XII почти целиком посвящены У. праву. Проповедник гуманности, Монтескье допускал смертную казнь только за убийство. Суровость кар есть бесцельная жестокость. Опыт учит, что в странах, где наказания мягки, ум граждан так же ими поражается, как в других странах наказаниями жестокими — мысль, безусловная верность которой и до сих пор, полтора столетия спустя, не усвоена положительным У. правом и сознается далеко не всеми криминалистами. Он восстал против пытки, против наказаний за преступное намерение, не проявившееся в воспрещенном законом деянии. Преступления он классифицировал на четыре группы: против религии, нравов, спокойствия и безопасности. Религиозные посягательства, по его словам, должны облагаться не казнями, а удалением из общества верующих, изгнанием из храма и другими того же рода мерами: нужно не мстить за божество, а способствовать тому, чтобы его почитали. Далее он требовал ограничения понятия "оскорбление величества", под которое средневековая юстиция подводила и подделку монеты, и порицание действий министра, и заочное произнесение неопределенных и неосторожных слов, все это облагая безразлично смертной казнью. Беккария (см.) явился продолжателем Монтескье. В предисловии к своему сочинению он дает следующую характеристику современных ему У. законов: "Некоторые обрывки законов древнего завоевательного народа, компилированные по повелению государя, двенадцать веков тому назад управлявшего в Константинополе, перемешанные потом с лангобардскими обычаями и заключенные в запутанных томах частных и темных комментаторов, составляют ту традицию мнений, которые в большей части Европы носят название законов". В сжатой форме сочинение Беккарии содержит изложение всех основных вопросов общей части У. права и некоторых — особенной его части и судопроизводства. Беккария сомневается в целесообразности смертной казни — и аргументация по этому предмету доныне сохраняет значение. Право наказания Беккария выводит из теории договора. Соединяясь в общество, люди жертвуют своей свободой настолько, насколько это необходимо, а потому и наказание не должно превышать той меры, которой требует сохранение общественного благосостояния. Цель наказания — воспрепятствовать виновному причинять вновь вред своим согражданам и отвратить других от подобных действий. Всякая жестокость, всякое мучительство при этом безрассудны и бесцельны. Страны и времена самых жестоких казней были всегда странами и временами самых кровавых и бесчеловечных действий: тот самый дух жестокости, который водит рукой законодателя, управляет и рукой отцеубийцы или разбойника. Важна неизбежность кары, в смысле неизбежности воздействия на душу преступника. Критерий наказуемости различных преступных деяний — степень причиненного обществу вреда. С особенной энергией нападает Беккария на внесение принципа сословности в систему наказаний и требует равенства наказаний для всех классов общества. Борьба с преступностью должна выражаться не столько в карательных мерах, сколько в предупредительных. В области процесса Беккария отвергает теорию предустановленных доказательств и требует права судей постановлять приговор о вине или невинности по свободному внутреннему убеждению. Книга Беккарии имела громадное влияние не только на дальнейший ход истории У. права, как науки, но и на положительное У. законодательство. Почти непосредственно вслед за ее появлением в Австрии и в Тоскане были уничтожены пытки, значительно смягчены наказания, уменьшено число случаев применения смертной казни. В России её перевод составил часть Екатерининского наказа. Со времени Монтескье и Беккарии У. право повсеместно стало предметом преподавания в университетах, стало наукой, в смысле самостоятельной отрасли правоведения. Глоссаторский метод изложения постепенно уступил место методу систематическому, построенному на общих, отвлеченных положениях. Появилась так называемая общая часть науки, которая не была известна средневековым криминалистам. На долю XIX в. выпала по преимуществу созидательная работа и догматическая обработка У. права. Эту задачу выполнили криминалисты по профессии, главным образом, профессора У. права; полный перечень составленных ими общих руководств и учебников один занял бы несколько страниц. Создание оснований новой системы началось с отрицания сверхъестественного авторитета в праве; на его место стал естественный закон человеческой природы, как опора юридической постановки вопроса о цели наказания. Затем выдвинулась необходимость поставить на юридическую же почву вопрос об основаниях вменения. Вопрос этот издавна был предметом богословских споров о свободе и несвободе воли; криминалисты предшествующего периода приняли богословское учение о нравственной ответственности человека, как готовое и бесспорное положение, не входя в самостоятельный его анализ. Ту же постановку его сохраняли писатели школы естественного права (Пуффендорф, Вольф и др.): нравственное вменение и ими слабо отграничивалось от юридического. Грольман и Фейербах были первыми, построившими юридическую теорию вменения на учении о разделении областей права и нравственности. Наиболее полно и обстоятельно этот вопрос был разработан Фейербахом. Человек, говорил он, не делает зла для зла и не совершает преступлений только потому, что желает их совершать. Всякое действие подчиняется неизменному закону причины; причина преступных деяний лежит в чувственных побуждениях человека. Идея абсолютной свободы несовместна с законом причины и следствия; обосновывать на свободе воли наказание юридически невозможно. Чем сильнее побуждения, влекущие к преступлениям, тем больше опасность для общественного строя. Необходимость противодействия вредным чувственным побуждениям человека обосновывает вменение и наказуемость правонарушений. В объективном отношении размер ответственности определяется важностью нарушенного деянием права, в субъективном — степенью опасности чувственных побуждений. Преступник, по теории Фейербаха, наказывается не потому, что он безнравствен и действовал свободно, а потому, что он хотел нарушить закон и его нарушил. Развиваясь прогрессивно, наука уголовного права в течение XIX в. провела в общественное сознание принцип индивидуализирования виновности и наказуемости на основании оценки внутренней и внешней стороны деяния. Всего рельефнее это отразилось на постановке государственных преступлений, в отношении которых ранее не различались (а у нас, в России, действующим законом не различаются и до сих пор) ни формы нарушения, ни ступени проявления преступной воли вовне, ни степени участия. Обнаружение умысла уравнивалось с оконченным деянием, физическая виновность — с недонесением, бунт против верховной власти — с второстепенными мятежническими действиями. Не менее, если не еще более, видоизменилась постановка религиозных посягательств и связывавшихся с ними посягательств плотских. Доктрина и большинство кодексов отбросили понятия о преступлениях богохуления, вероотступничества, скотоложества и т. д. Решительная реформа произведена в системе карательных мер. Вопрос о телесном наказании, еще недавно лежавшем в основе системы, решен окончательно и бесповоротно. Изредка раздающиеся отдельные голоса в пользу возврата к этой регламентированной форме нанесения побоев (см., напр., Миттельштедт) даже не особенно волнуют криминалистов. Если кое-где еще сохраняются телесные наказания, то лишь как пережитое, не сегодня так завтра подлежащее отмене; кодексы о нем уже нигде не говорят, а применяется оно, как дисциплинарная мера, к отбывающим, напр., тюремное заключение. Также отрицательно решила наука вопрос о смертной казни. Центром системы сделалось лишение свободы, в форме заключения в пенитенциарные учреждения, имеющие целью исправление преступников и возвращение их к честной жизни. Возникла и получила тщательную разработку идея патроната. — Последняя четверть XIX в. ознаменовалась критикой окрепших уголовно-правовых воззрений. Эта работа еще продолжается. Она породила несколько новых школ, одинаково отрицающих основные положения так наз. классической, или юридической, школы, но между собою еще более глубоко различных. Классическая школа, признавая, что преступное деяние есть явление сложное, что оно может быть изучаемо и как событие текущей жизни, и как социальное явление, утверждает, что У. право, наука юридическая, должно его изучать, прежде всего и главным образом, как юридическое отношение. Всякое действие человека имеет две стороны — субъективную и объективную; первая относится к сознанию и воле деятеля, вторая — к содеянному. Юриспруденция не может входить в оценку намерений и побуждений человека, взятых безотносительно к его поступкам. Только поступки могут подлежать юридической квалификации, и хотя наказывается не содеянное, т. е. не преступный факт, а содеявший, т. е. совершивший преступное деяние человек, но виновность его оценивается постольку, поскольку преступные его намерения получили реальное выражение. Отсюда сосредоточение внимания на деянии, определение размера ответственности преимущественно с точки зрения объективной, безусловность судебного приговора, с коррективом лишь в форме помилования, ненаказуемость или значительно пониженная наказуемость предшествующей совершению преступления деятельности и вообще отнесение на второй план личных моментов. Наиболее крупные представители этой школы из современников — Биндинг, Гольцендорф, Таганцев. Итальянец Ломброзо (см.), основатель антропологической школы, поставил вопрос на диаметрально противоположную почву. Предметом изучения науки У. права должен быть преступник, а не преступление. Наблюдения анатомические, физиологические и психологические свидетельствуют о том, что среди людей есть прирожденный человек — преступник, особый преступный тип. Люди этого типа лишены самой природой альтруистических чувств. Они — сами по себе взятые, а не совершаемые ими деяния, представляют громадную опасность для общества. У. кары — меры борьбы против людей преступного типа. Поэтому гуманность в построении карательной системы должна быть устранена; место судей, особенно присяжных, должны занять психологи и психиатры; определение рода и меры наказания по характеру и свойству содеянного должно быть оставлено. Теория Ломброзо получила более подробную разработку в трудах его последователей, главным образом, Гарофало (см.) и Ферри (см.), давших школе наименование позитивной. В корне учения Ферри лежат три первоосновы: отрицание свободной воли и нравственной ответственности, признание преступника существом ненормальным, бесполезность наказания в смысле воздействия на уменьшение или увеличение преступности. Наказание есть средство самообороны общества — и только. Преступников Ферри делит на следующих класса: сумасшедшие, неисправимые, или прирожденные, привычные (действующие по ремеслу), преступники по страстному аффекту, или импетики по темпераменту, и, наконец, преступники случайные, вовлеченные в преступление влияниями среды или внешними условиями. Первый класс должен быть заключаем в больницы. Лучшее средство борьбы со вторым — смертная казнь; но так как широкое применение этого средства противоречит современным нравам, то должно быть установлено пожизненное заключение, соединяемое со ссылкой в нездоровые местности и с новой формой телесного наказания для особенно строптивых — обливанием холодной водой или причиняющими боль электрическими разрядами. С иной точки зрения выступил против классической школы, а одновременно и против школы позитивистов, социолог Тард (см.). Отправляясь не от наблюдений над природой человека-преступника, а от идеи социальной эволюции и от законов подражательности, Тард признает, что цели и задачи наказания эволюционируют. Изменившиеся социальные условия и нравы не допускают возврата к прошлому, к жестоким и вечным карам, как того требуют позитивисты; но центральным предметом изучения науки У. права и по Тарду должен быть преступник. Он решительно протестует против установившихся теорий покушения, умысла и соучастия, отвергает суд присяжных и требует, чтобы функции суда были переданы специалистам-психологам, социологам и лицам, близко знакомым с жизнью и бытом арестантов. Менее крайнею представляется третья из новых школ, не получившая еще пока особого наименования. Она имеет много последователей среди германских криминалистов, с Листом во главе, а также французских, бельгийских и голландских. В России ближе других к ней примыкает проф. Фойницкий. По формулировке последнего, У. право есть наука "о личном состоянии преступности в его выражениях — преступных деяниях, в его условиях — космических, общественных и индивидуальных, и в его последствиях — наказаниях". Эта школа еще не сказала своего последнего слова, ее представители группируются вокруг образовавшегося в девяностых годах, по инициативе Листа, международного союза криминалистов, имеющего местные секции (группы) во всех государствах Европы. Многие сторонники старой классической школы также вошли в его состав. Союз сосредотачивает свое внимание, главным образом, на вопросах о покушении, рецидиве, соучастии, малолетних преступниках — вообще на таких вопросах, в отношении которых последовательное проведение начал классической школы приводит к ненормальным явлениям. Оценка обеих сторон деяния не отвергается, но объективной стороне приписывается менее важное значение; на первом плане должен стоять не объективный вред, а преступность намерений и побуждений субъекта, особенно склонность к совершению однородных посягательств. Таковы основные положения новейшей школы. Ею выдвинуты и начинают проводиться в жизнь институты условного осуждения и условного досрочного освобождения. Когда самый прямолинейный из ее представителей, голландец фон Гаммель, высказался за систему общих увеличивающих вину обстоятельств, т. е. за широкое право суда не только понижать, но и повышать наказания на основании личных моментов, — его мысль не встретила поддержки. Не нашло сторонников и предложение его допускать увеличение срока заключения для не исправившихся, по свидетельству тюремной администрации, преступников. Школа прямолинейно сурова только в отношении рецидивистов. Все разнородные новые течения научной мысли, несомненно, обнаружили, что многое в воззрениях, складывавшихся так долго и с такой упорной борьбой, недостаточно верно и должно измениться; но для идеи гуманности, для идеи суда не только правого, но и милостивого, никакая критика не страшна. Эта идея стоит в современной науке У. права непоколебимо. О нее разбилась теория антропологов-позитивистов, разобьется и всякая другая, которая в ней задумает пробить брешь. Краткий очерк русской истории уголовного права — см. Россия.Наука У. права в обширном смысле распадается на право материальное и процессуальное. Под У. правом в тесном смысле разумеется обыкновенно лишь материальное право; процесс составляет предмет обособленной отрасли — У. судопроизводства (см.). Материальное У. право делится на части общую и особенную. Первая трактует о преступных деяниях и о наказаниях вообще, как о родовых понятиях; вторая рассматривает отдельные виды преступных деяний и соответствующих им наказаний. Главные отделы общей части: учение об У. законе (см. У. закон), учение о преступном деянии (см.), учение о наказании (см.), учение об определении наказания (см.). Особенная часть разделяется на отделы, по объектам посягательства. Непосредственные источники У. права — писанное законодательство, обычай и судебная практика. У. право никаких правоотношений самостоятельно не устанавливает: оно трактует только о посягательствах на правовые отношения и о мерах, противопоставляемых таким посягательствам. Существа правовых отношений и их образования У. право не касается. Оно принимает готовые нормы: "не укради", "не посягай на существующий государственный строй" и т. д. и исследует явления, возникающие вследствие их нарушения, а не существо права собственности, не принципы государственного устройства. Отсюда вытекает теснейшая связь У. права со всеми другими юридическими науками и его зависимость особенно от гражданского и государственного права. С другой стороны, оно нуждается в пособии судебной медицины, психиатрии, политической экономии и статистики. Статистический метод, хотя и с недавнего еще времени, стал прилагаться к изучению вопросов У. права, но приобрел уже выдающееся значение (см. Уголовная статистика). Одним из сложных и запутанных вопросов в науке У. права является вопрос о причинной связи \[В настоящую статью не включено выяснение отдельных институтов н понятий У. права, так как им посвящены в Словаре особые статьи. Исключение сделано для причинной связи\]. Действие человека лишь в виде редкого исключения может быть единственной причиной события; вообще говоря, достижение преступного результата предполагает неизбежное и необходимое присоединение к деятельности преступника целого ряда разнообразных физических сил и, притом, присоединение не только одновременное с действием, но и после него, в течение иногда значительного промежутка, отделяющего действие или бездействие от момента наступления результата (Таганцев, "Лекции", II, стр. 750). Несправедливость непременного вменения в вину всего результата преступного деяния сознавалась, поэтому, еще средневековыми юристами, которыми были выработаны в отношении убийства и нанесения телесных повреждений следующие положения: если рана не смертельна, а получивший ее находился в болезненном состояния, то смерть его не вменяется нанесшему рану; равным образом смерть не вменяется, если смертельный исход был обусловлен виною самого раненого или врача; кроме того, для вменения смерти необходимо, чтобы она наступила до истечения известного периода, в течение так называемых "критических" дней (большинство признавало 40 дней, некоторые — 7, 20, иные — год). Эти положения были усвоены положительным правом, и до конца XVIII в. как доктрина, так и практика для вменения смертельного исхода требовали, чтобы повреждение, взятое помимо индивидуальных особенностей данного лица и данного случая, влекло за собою смерть с необходимостью и без возможности излечения. Поворот в постановку вопроса был внесен Штюбелем (St?bel, "Ueber den Thatbestand der Verbrechen", 1805), ко взглядам которого присоединился Фейербах. По их теории безразлично, было ли повреждение таково, что причинило смерть лишь в данном случае, по исключению; равным образом безразлично, мог ли быть смертельный исход отклонен помощью и лечением, была ли смерть произведена повреждением непосредственно или другими силами, которые оно привело в действие. В пятидесятых годах Глазер предложил выделять действия виновного из общей суммы явлений, определивших данное событие, и вменять ему преступный результат, если окажется, что за выделением его действий результат не воспоследовал бы или события совершились бы в ином порядке. Затем создался целый ряд теорий (Бури, Бар и мн. др.), построенных на различении случаев, когда действие человека является причиною произведенного им последствия и когда — только поводом. Одни обосновывают это различение на соотношения между действиями человека и посторонних сил, другие — на преступности или не преступности употребленных средств. В русской литературе есть особая монография, посвященная настоящему вопросу: Н. Сергеевский, "О значении причинной связи". Весьма подробно он разобран и в "Лекциях" Таганцева (вып. II). Баварским уложением 1813 г., а затем другими партикулярными немецкими кодексами была усвоена и включена в постановления об убийстве теория Штюбеля и Фейербаха. Действующее германское уложение, равно как и другие новейшие кодексы (бельгийский, голландский, венгерский, русский проект уголовного уложения) обходят вопрос молчанием, предоставляя решение его доктрине и практике. Подробные постановления содержали в себе по этому предмету артикулы Петра Великого 1716 г. Ныне у нас о вменении результатов при убийстве и телесных повреждениях трактуется в уставе судебной медицины (Св. Зак. т. XIII; заимствовано из наставления врачам при судебных осмотрах и вскрытиях тел, 1828 г.). Смертельными, по уставу, должны быть почитаемы те повреждения, которые, при данных обстоятельствах, повлекли смерть; вменение допускается и в тех случаях, когда к действию лица присоединились посторонние силы, от которых могла произойти смерть, если только силы были вызваны самим повреждением (когда, напр., кто-либо был ранен в отдаленном или уединенном месте, где некому было подать помощи, и он потерял много крови или простудился, и эта потеря крови, при благоприятных обстоятельствах отвратимая, стоила ему жизни).Самостоятельную отрасль У. права составляет наука права военно-У. Отрасль — ибо идея преступного деяния, в отвлечении, неизменно представляет посягательство на норму права и вполне не зависима от содержания и сферы применения данной нарушенной нормы, да и сущность идеи наказания также всегда одинакова, на кого бы данное наказание не было направлено и посягательству на какую бы норму оно не противопоставлялось; самостоятельную — поскольку предметом военно-У. права являются не преступное деяние и наказание вообще, а воинское преступление и воинское наказание. С другой стороны, военно-У. право примыкает к кругу наук военных — к теории военного искусства и военному праву. Воинское преступное деяние есть крупное и при том обособленное явление военной жизни. Его не может игнорировать теория военного искусства, вырабатывая способы наилучшего применения вооруженной силы; его необходимо должно иметь в виду и военное право, вырабатывая характер организации, систему управления и комплектования войска. Обратно — содержание понятия воинского преступного деяния, поскольку оно выражает собою посягательство на специальные военно-правовые нормы, раскрывается лишь при изучении положений наук военных. Как наука, военно-У. право находится в начальном периоде образования. Одна из причин этого явления — исторически сложившийся взгляд на армию, как на учреждение, которому чужда правовая жизнь. Древнее изречение: "Под оружием умолкают законы" имело, некогда, свое основание, но оно оказалось живучим настолько, что и ныне, несмотря на полное его несоответствие с действительностью, обратное положение еще далеко не стало общепризнанной аксиомой. Другая причина — отсутствие кафедр военного права вообще и военно-У. права, в частности. В университетах военное право, как самостоятельный предмет, не преподается; специального высшего военно-юридического учебного заведения в Зап. -Европе не имеется, а наша русская Военно-юридическая академия — учреждение молодое, недавно лишь вступившее во вторую четверть века своего существования. При таких неблагоприятных внешних условиях военно-уголовное право, естественно, не могло получить научного развития. За последнее время, впрочем, теоретические вопросы права военного и военно-У. заметно начинают возбуждать интерес. Под влиянием перехода к комплектованию войск на началах всеобщей воинской повинности, под влиянием милитаризма, охватившего всю Европу, колоссальности современных армий, поглощающих громадные суммы денег, наконец, под влиянием успехов техники военного дела, общая юридическая литература стала интересоваться вопросами организации войска, управления им и внутренней войсковой жизни. Интерес возник сам собою, так как, по меткому замечанию К. Франца, войско сделалось центром государственной жизни. В учебниках государственного и общего У. права вопросы права военного и военно-У. начали уже затрагиваться. Будучи частично самостоятельной наукой, военно-У. право излагается отрывочно, эпизодически. Изучение общих свойств деяния, обоснование права наказывать, изучение условий приложения наказаний к преступлениям, вне зависимости от существа данного наказания и данного преступления, словом, философия преступного деяния и наказания — в круг его задач не входят. Учение о преступном деянии и о наказании сводится в нем к изложению тех только отдельных моментов, по отношению к которым особые условия военной службы вызывают видоизменение общих начал. Учение об отдельных формах преступных деяний ограничивается изложением конструкции и признаков тех только форм, которые заключают в себе посягательство на специальные нормы военного права или, будучи посягательствами на общие правовые нормы, в силу особых условий военного быта приобретают особое значение в случае учинения их военнослужащими. Классификация деяний определяется трояким характером положения военнослужащих. Военнослужащий есть, прежде всего, единица вооруженных сил; затем, он может быть органом административного военного управления; наконец, состоя на военной службе, он сохраняет свое положение гражданина, подданного государства. Преступные деяния, учиняемые им как единицею вооруженных сил — посягательства на нормы военного права, — суть преступные деяния воинские. Преступные деяния, учиняемые им как органом административного военного управления — посягательства на нормы общеслужебного права, — суть деяния общеслужебные. Преступные деяния, учиняемые им как гражданином, подданным государства — посягательства на нормы права общего, — суть деяния общие. Но положение военнослужащего, как единицы вооруженных сил, видоизменяет по отношению к нему общие условия положения органов административного государственного управления и граждан, подданных государства. Видоизменяя эти общие условия, оно отражается на характере совершаемых военнослужащим общеслужебных и общих преступных деяний и, главным образом, на их наказуемости. Военно-уголовное право трактует, поэтому, в особенной части о всех преступных деяниях военнослужащих; но в отношении преступных деяний общеслужебных и общих дается только система изъятий.Литература. Важнейшие общие учебники и руководства: A. Feuerbach, "Lehrbuch des gemeinen in Deutschland g?ltigen peinlichen Rechts" (14 изд., 1848, Миттермайера; русский перевод Лодия. Цебрикова и Полонского, 1810—1827); G. Greib, "Lehrbuch das deutschen Strafrechts" (1855); A. Berner, "Lehrbuch des deutschen Strafrechts" (14 изд., 1866; русский перевод Неклюдова, 1863—1865); H?lschner, "Das gemeine deutsche Strafrecht" (1881—1884); F. Holtzeudorf, "Handbuch des deutschen Strafrechts" (1871—1877); Bar, "Handbuch des deutschen Strafrechts" (1882); Sch?tze, "Lehrbuch des deutschen Strafrechts" (1874—1877); List, "Lehrbuch des deutschen Strafrechts"; Binding, "Handbuch des Strafrechts"; K. Janka, "Das ?sterreichische Strafrecht" (1884); A. Bertauld, "Cours de code penal et le?ons de l?gislation criminelle" (1873), Ortolan, "El?ments de droit p?nal" (1885); Haus, "Principes g?n?raux du droit p?nal belge" (1882); Garraud, "Pr?cis de droit criminel" (1885); его же, "Trait? de droit p?nal"; Pessina, "Elementi di diritto penale" (1882); Carrara, "Programma del corso di diritto criminale". Подробный перечень — см. у Кистяковского, "Элементарный учебник". По военно-У. праву: Solms und Hekker, "Lehrbuch des deutschen Milit?rstrafrechts" (1887); Weisl, "Das Heeres-Strafrecht" (1892); Foucher, "Commentaire sur le code de justice militaire" (1858); Pradier-Fod?r? et le Fore, то же заглавие (1873—1875); Dangelmayer, "Die Milit?r-Verbrechen und Vergehen" (1884); Damianitsch, "Studien ?ber das Milit?r-Strafrecht" (1862). Русские руководства и учебники — см. Россия.К.-К.