Значение РОССИЯ. РУССКОЕ ПРАВО: РУССКОЕ ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона

Вступление. Русское гражданское право как в своем историческом развитии, так и современном состоянии в противоположность римскому и новому западноевропейскому характеризуется неопределенностью форм гражданско-правовых отношений отдельных и особенно невыработанностью отдельных правомочий и обязанностей, связываемых для отдельных лиц с наличностью между ними того или другого отношения (субъективных прав и обязанностей, как говорят юристы). Этот стоит в прямой связи с историческим складом русского гражданского общества и отношением его к власти, определявшей и определяющей теперь формы проявления правовой жизни (источника права).В русском гражданском обществе только группы или классы, представляющие собой определенный социально-экономический интерес, отличались резкой замкнутостью и далеко не всегда в состоянии были подчинить себе остальную массу; поскольку это подчинение достигалось, оно не вызывало активного противодействия массы вследствие ее неорганизованности и внешних условий, отдававших ее во власть господствующей группы. Главным интересом правящих классов древнего периода русской истории была внешняя торговля. Она проявляется в нормах гражданского права, но не соединяет всех торговцев в однообразное целое, в виду различия в способах добывания объектов торговли (товара). Одни добывают их путем обложения данью охотничьих, звероловных и земледельческих племен, населяющих Русь; другие ведут самостоятельное земельное хозяйство, завязывая особые связи с населением; третьи организуют самостоятельные лесные и иные промыслы, а отчасти и ремесла. Центр внутренних торговых сношений и отправной пункт торговли внешней — город — не представляет поэтому однообразного населения и права. С конца XII века, с перенесением центра государственной жизни с юга и северо-запада на северо-восток, господствующим становится интерес земледельческий, определяемый интересами сельского хозяйства. Он также обнимает собой различные классы общества: князя с дружиной, духовенство, старых купцов, местных промышленников; все они захватывают постепенно земли и обрабатывают ее при помощи рабов (холопов, челяди) или вольнонаемных крестьян. Вследствие политических, географических и топографических условий и этому интересу не удается сплотить в одно целое русских землевладельцев XIII-XV вв. и безусловно подчинить себе перехожих крестьян. Другие интересы духовенства (высшего и монастырей) и князя с дружиной часто противоположны между собой; крестьяне стремятся пользоваться свободой, несмотря на лежащие на них обязательства; дружинники-землевладельцы, а отчасти и князья переплетаются друг с другом и особенно с духовенством тесной связью долговых отношений, в одно и то же время и связывающих, и вызывающих антагонизм. В московский период развития взаимное отношение различных групп русского общества становится более определенным. Господствующим классом является поместное, служилое дворянство, которому удается в конце концов подчинить себе крепостную теперь крестьянскую массу; купеческий, торговый элемент населения отходит на задний план и, получив новую тягловую организацию, не способен уже оказывать какое-либо влияние на развитие права. Но и служилое дворянство, утратив самостоятельное значение, не сплачивается в определенный класс, члены другого были бы солидарны друг с другом по отношению к правительству. Среди помещиков и вотчинников идет мелкая борьба из-за большего или меньшего количества оклада, отдельные члены класса отыскивают себе земли, часто отнимая их у других служилых людей. В средоточии этой борьбы стоит московское правительство, от милостей которого зависит служилое положение человека. С эпохи Петра до начала XIX столетия идет процесс сложения русского гражданского общества в сословия, но среди отдельных групп одного и того же класса господствует антагонизм интересов (крупное и мелкое, дворянское, купеческое и крестьянское земледельческие), не дающий возможности выдвинуть интересы обладания на первый план сравнительно с интересами оборота и неспособный парализовать развитие последнего. Резкие различия в культурном и экономическом составе общества препятствует сложению одинаковых идеалов семейного, личного и имущественного права и установлению в жизни последовательной системы гражданско-правовых норм.История источников русского гражданского права. История источников русского гражданского права соответствует составу русского гражданского общества. Характерным ее отличием является недостаток выработки самостоятельных классовых норм "обычного права", способного служить опорой законодательства. "Старина", "пошлина" и "обычаи" захватывают и в древней Руси, несомненно, многие группы отношений и складывают так или иначе внутренний быт ее отдельных частей, но они не создают общих норм гражданского права, дающих возможность говорить о народном "правосознании". Отсюда легкость воздействия княжеского и царского "указа" на юридическую организацию быта и привычка искать правовые нормы не в применении интересов, а в указаниях правительства. В памятниках первого периода — Русской Правде и Псковской судной грамоте — еще следы некоторого общественного порядка, различного для отдельных классов, но опирающегося на сложившиеся представления о праве и неправде. Позднейшие памятники удельного периода и начала царского (уставные грамоты и судебники) заняты по преимуществу устройством внешнего порядка отношений, установлением власти наместников и волостелей, пространства суда и пошлин. Внутренний быт отдельных групп населения, родовых, семейных, товарищеских и общинных союзов определяется почти исключительно волей главенствующих их членов, а поземельные и договорные зависимые отношения между отдельными лицами — частным соглашением (договором), на всей воле стороны, лучше поставленной экономически в момент заключения договора. Отсюда разнообразие форм и условий и почти полное отсутствие каких-либо общих норм. В Судебниках встречаются лишь некоторые ограничительные постановления, обязанные своим происхождением правительственной политике: о выкупе родовых имуществ, о займах, о переходе крестьян. Укрепившиеся к этому времени нормы византийского права (см. Кормчая книга) обнимали лишь некоторые отношения семейного права. Московское законодательство начиная с конца XV в. обращает серьезное внимание на поземельные отношения, но лишь в интересах государственной службы. Огромное количество челобитных и данных по их поводу указов касаются именно поземельных отношений. Законодательство идет сбивчивым путем решения отдельных случаев, часто противореча само себе. По словам профессора Сергеевича, "челобитья подаются небольшими сравнительно группами лиц, имеющих какие-либо общие интересы и недовольных теми или другими порядками". Челобитчики действуют во имя частных своих интересов. В них нельзя видеть представителей не только всего Московского государства или какого-либо из его сословий: они не всегда представляют даже мнение всего того разряда лиц данной местности, к которому принадлежат сами. В той среде, из которой выделились челобитчики, почти всегда остаются иначе думающие, которые к челобитью не присоединяются. Правительство, получив челобитную, не ставит себе задачей выяснить разнообразные и взаимно сталкивающиеся интересы путем приглашения сторонников разных мнений к обмену своих мыслей. Оно избирает ближайший, но очень ненадежный путь, склоняясь к челобитью то той, то другой стороны. Результатом этого является крайняя неустойчивость московских порядков. Когда нет челобитной и судному или иному приказу приходится самому найти норму, ее ищут в иностранном источнике, главным образом в Литовском статуте, а при его посредстве — в римском праве, греческом прохироне и прочее. Уложение царя Алексея полно таких заимствований; им по преимуществу обязана своим составом Х-я глава, наиболее важная с точки зрения гражданского права. Со времени Уложения история кодификации (см.) подчеркивает ту же общую черту развития интересов права: недостаток опоры в народном правосознании и поиски в иностранных источниках. В течение XVIII в. петербургское правительство делает энергические законодательные попытки сплотить неорганизованную массу русского населения в определенные группы в интересах службы и развития народного благосостояния. Но и эти попытки опираются не на готовые силы в стране, а на теоретические соображения и западноевропейские образцы, взятые без соображения с действительным положением дел в стране (например знаменитый указ о единонаследии). О составе "обычно-правовых" воззрений населения в XVIII в. мы, к сожалению, не можем судить. Наказы депутатам Екатерининской комиссии показывают, что "обычно-правовое" сознание было слабо развито. Раскрывая множество неустройств в русской гражданско-правовой жизни — почти полную неурядицу в распределении прав и обязанностей по землевладению, отсутствие детальных юридических норм, определяющих семейно-имущественные отношения, опеку, границы свободы и способы составления завещаний, порядок наследования по закону, организацию кредита и связанных с ним обязательственных сделок и т. д., — они предлагают лишь отдельные пожелания, соображения и субъективные воззрения, разрастающиеся иногда в целые проекты. Выставляются на вид лишь отдельные нужды, а детальная разработка норм предоставляется усмотрению правительства, которое, между тем, желало получить от общества именно указания на основы и детали его юридического быта. Сплоченность интересов видна лишь в области сохранения привилегий и в борьбе за главные источники дохода — землю и крепостных людей, исключительное обладание которыми отстаивают за собой дворяне. При таком состоянии "правосознания" действительная русская гражданско-правовая жизнь направляется и в XVIII веке, поскольку ее не захватывает императорский указ, частной волей, т. е. юридической сделкой. Закон определяет лишь формальные ограничения сделки в видах точности ее исполнения и в интересах судей, освобождая их от необходимости оценять ее внутреннее существо. Формально-правильная воля отдает во многих случаях одного контрагента во власть другого, обеспечивает множество способов обхода и без того недостаточных законов и ведет в конце концов к господству бесправия. Плачевное состояние суда еще более обеспечивает это господство безграничной частной воли. Русские судьи, вступившие в отправление своих обязанностей на основании судебных уставов императора Александра II, должны были без всякой другой опоры, кроме "интерпретации", ввести частную волю в законные границы. Устанавливая взамен произвольных судебные нормы деятельности частных лиц, согласные с общим строем и задачами современного гражданского общества, эти судьи создают первую с возникновения Руси систему действующего гражданского права, не достигшую еще, однако, такой прочности, при которой можно говорить и о благоустроенном гражданско-правовом быте. Многие узаконения гражданских законов, основанные на прежних условиях быта, тормозят развитие жизни и сдерживают просветительную деятельность суда.История личного права совершенно соответствует составу русского гражданского общества и его отношениям к власти. Первоначально личность пользуется значительным простором; договор имеет юридическую силу независимо от каких бы то ни было ограничений со стороны гражданско-правовой власти. Нет, однако, определенных указаний на то, кто, собственно, по древнему праву считается полноправным субъектом юридических отношений. "В древнейшем русском праве, — говорит профессор Владимирский-Буданов, — отсутствие понятия о лице видно из отсутствия терминов, его выражающих". Правда, в литературных и законодательных памятниках с древнейших времен встречаются переводные термины: "лицо" (с греческого ????????) и "особа" (с латинского persona), но из них первый означает не лицо в нашем смысле, а напротив — отрицание достоинства лица, именно один из видов рабства. Отчасти в Русской Правде, еще более в Псковской и Новгородской судных грамотах видно, впрочем, сознание свободными людьми своих субъективных прав. Обе грамоты излагают свои нормы с точки зрения личности, обладающей правами, а не в виде предписаний со стороны законодателя. До известной степени справедливы слова профессора Дювернуа, относящиеся в обеим грамотам: "Не легко в истории новоевропейского права найти, в столь ранней эпохе, другой пример такого сочетания зрелости форм выражения правосознания с одной стороны, и с другой — живой наличности всех факторов, на коих зиждется юридический быт народа, общей воли, общего согласия всех составных частей волости, чувства веры, которым скрепляется для суда, для сторон сила этих норм, наконец, энергии личного сознания права, которая так видна в готовности сторон и послухов идти на бой за правое дело". Уровень юридического развития Пскова и Новгорода не был, однако, общим уровнем юридического развития России, а затем и "личная энергия", о которой идет речь в цитате, — столько же проявление "правосознания", сколько и произвола, свойственного раннему быту и основанного на сознании силы, опирающейся на единомышленников и друзей (послухов). Для последующего развития русского права уровень личного правосознания, достигнутого в Новгороде и Пскове, не составляет, во всяком случае, исходного пункта. Говоря о московской эпохе вплоть до Уложения, профессор Дювернуа сам пишет: "Чтобы определить, насколько в эту пору и позже государство поглощало личность, насколько salus rei publicae преобладал над всем и прежде всего над интересом отдельных лиц, мы возьмем... положение лица по законодательным памятникам этой эпохи. Иной оценки достоинства личного, кроме государственной, Уложение 1649 г. не знает, и любопытнее всего то, что этот единственный для всех критерий обнимает не светских только, а и духовного чина людей. Критерий этот и тут и там один — степень близости к власти не только в смысле иерархическом, но прямо в смысле фактической близости, которая, конечно, каждую минуту может измениться. Никаких определений для лиц, терпящих и наносящих бесчестье, нет. Отвлеченных, так сказать, чисел вовсе нет; есть только именованные" (боярин, окольничий, стрелец, пушкарь, монастырский слуга и т. д.). Для понятия о лице в XVIII в. знаменателен известный указ Петра об освидетельствовании дураков в Сенате: "понеже как после вышних, так и нижних чинов людей, движимое и недвижимое имущество дают в наследие детям их, таковым дуракам, что ни в какую науку и службу не годятся, а другие, несмотря на их дурачество, но для богатства, отдают за оных дочерей своих и свойственниц замуж, от которых доброго наследия к государственной пользе надеяться не можно... того ради" и проч. "Здесь, — говорит профессор Дювернуа,-характерна забота власти не о лице и его правах в особенности, а об интересах государства. Имущества движимые и недвижимые должны принадлежать тому, кто способен нести тягость личной службы государству". На Западе в аналогичные эпохи государственного признания прав личности охранителем ее интересов выступал союз, к которому она принадлежала, — корпорация, цех и т. д. В России и союзный строй не является охранителем прав личности. Община, например, была неспособна противостоять внешним воздействиям ни со стороны землевладельцев, ни со стороны княжеской и царской власти. Остальные союзы как древней, так и новой Руси не были самопроизвольными образованиями. Родовые союзы московского периода служили средством удержания земли в руках определенного круга родичей (родовой выкуп) и в то же время удобным способом политического воздействия со стороны государства (родичи обязаны были один за другого нести службу, могли быть привлекаемы к ответу на суде). Мы не знаем примеров, где бы родовой союз служил опорой против царской опалы или защитой личности в других отношениях. Из законодательных памятников древней Руси лишь псковская судная грамота говорит о товариществах, или сябровых союзах; остальные памятники не только московской, но петербургской эпохи почти не содержат указаний на свободные союзы, имеющие серьезное гражданско-правовое значение. Артели имеют очень ограниченную сферу применения и совершенно крепостную или семейную организацию (с правами старосты или большака семьи). Есть отдельные указания на существование торговых товариществ в XVII веке, но ни о их структуре, ни о политическом или по крайней мере экономическом значении мы не имеем сведений. В XVIII в. правительство стремится вызвать к жизни промышленные компании, наделяет их привилегиям, но в то же время парализует их деятельность, подчиняя ее интересам казны больше, чем интересам промышленности. Самая юридическая организация компании представляется совершенно неясно. Есть сведения и об артелях XVIII века, но "какие это артели? Довольно одних наименований: Мейфова, Томсона, Стюартова, Непорова, Шилинская, Кокорина и другие подобные, чтобы понять, в каком отношении находились все эти артели к вопросу о свободном союзе и праве лиц. Одно из существенных условий поступления в артель составляет отказ поступившего от права разбираться с артелью судом; при этом в некоторых артелях удерживается наказание провинившихся членов не только штрафом, но и телесно" (Дювернуа). Лишь во второй половине XIX в. начинается серьезная юридическая разработка прав союзов, но и теперь она во многом еще несовершенна и далеко не стоит на уровне западноевропейского развития. Представляются юридически крайне неразвитыми не только активные союзные формы промышленности, но и пассивного обладания. Там, где по условиям обладания оно было общим (например обладание так называемыми гостиными дворами в городах), отношение этого обладания к правам города и свойство прав обладателей на лавки, землю под ними и проходы оставалось неопределенным до конца XIX в.Современное русское право лиц, как индивидуальных, так и коллективных, оставляет желать еще весьма многого. Понятие граждански правоспособной личности далеко не обнимает еще всех классов русских граждан. Личность крестьянина подчинена в некоторых отношениях обычному праву, отличному от общего, запрещения разделов, общинное землевладение с его фискальной стороны, зависимость от полицейской власти, неравноправность судебная. Отдельные инородцы (евреи, поляки, иностранцы) ограничены в средствах приобретения недвижимости, а евреи — и в свободе передвижения. Религия налагает ограничения на брачное и семейное право. Существует неравенство полов в наследовании. Дурная организация опеки отражается на гражданско-правовом положении несовершеннолетних и умалишенных. Отсутствие ограничений родительской власти оставляет детей на произвол родителей. Отсутствие общественной организации отдельных классов и сословных групп, хотя различие между ними имеет еще место в праве (опека, усыновление), не дает членам этих классов и сословий надлежащей охраны их прав там, где они не защищены государственным законом. Русские гражданские законы совсем почти не дают предписаний относительно юридической организации коллективных лиц; постановления о товариществах и акционерных компаниях крайне устарели. Публично-правовые союзы (земства, города, дворянские, крестьянские, купеческие и иные общества) руководствуются в своей гражданско-правовой деятельности отдельными положениями, часто меняющимися, а частные союзы, сильно стесненные полицейским надзором — своими особыми уставами. Юридическое понятие личности индивидуальной и коллективной, тем не менее, достаточно разработано уже теорией и служит руководством для судебной практики. Препятствия к развитию современного русского права заключается поэтому уже не в недостатке "правосознания", а в условиях, о которых упомянуто в очерке русского гражданского общества.История отдельных институтов русского гражданского права. Неустойчивость факторов русского правообразования, недостаточная развитость отдельных правоотношений между членами русского гражданского общества, зависящая от неопределенности положения личности в обществе и особенно государстве, не лишает, однако, возможности проследить развитие отдельных институтов гражданского права если не в деталях, то в основных чертах и главных целях, служить которым они были призваны. В этом отношении история русского гражданского права разделяется на 4 периода.1) Период торгово-городского права Киева, Пскова и Новгорода. Период торгово-городского права Киева, Пскова и Новгорода обнимает хронологически большой промежуток времени (с древнейших времен до конца XV в.) и заключает в себе определенный процесс развития, внешним образом отмеченный различием раннего городского права Русской Правды и позднейшего — псковской судной грамоты. Особенности этого права противополагают его праву земского периода, начавшегося лишь несколько позднее киевского, но послужившего основой позднейшего московского права. \[По отношению к древнейшей эпохе мы говорим, таким образом, о двух периодах не в смысле определенного хронологического преемства, а в смысле особых процессов правообразования\]. Главное внимание Русской Правды обращается на защиту личности и имущества от правонарушений уголовного и деликатного характера. В Псковской судной грамоте виден уже установившийся внешний порядок отношений, позволяющий обратить преимущественно внимание на заботы по организации внутреннего, гражданско-правового быта. На первом месте во Пскове, как в торговом городе, стоят защита обладания движимостью и долговые отношения. Купленное на торгу, в присутствии свидетелей или особого рыночного чиновника (мытника), переходит в собственность покупщика и гарантирует его от претензий со стороны лица, у которого проданные вещи, по его заявлению, были украдены. Псковская судная грамота уничтожает также силу сделки, заключенной при ненормальном состоянии контрагентов (пьянство) или на объект, оказавшийся негодным (больная корова), и регулирует отношения, возникающие по вопросу о плодах проданной вещи (приплод от коровы). Это указывает на относительную высоту юридического развития. Обширного развития достигли уже как в Киеве, так в Пскове и Новгороде долговые отношения. Между обыкновенными горожанами по Русской Правде заем должен быть заключен перед свидетелями; Псковская судная грамота для займа свыше рубля не удовлетворяется ни свидетелями, ни старым способом доказательства — досками (бирками), но требует заклада и записи. Купеческий заем, наоборот, может быть доказываем этими способами, и лишь для доказательства уплаты требуется расписка, копия которой должна храниться в ларе Святой Троицы. Ответственность по купеческому займу легче, чем по простому. По Русской Правде купец, взявший товары и деньги в кредит и потерявший их вследствие кораблекрушения, нападения врагов или пожара, не подлежит обычным для того времени способам взыскания — продаже в рабство или какому-либо иному насилию со стороны кредиторов, а в качестве потерпевшего по воле Божьей освобождается от ответственности. Регулируется уплата % %, что также указывает на некоторое развитие общественной власти. Обычный рост является вообще высоким — от 50 до 20 %, и размеры его определяются соглашением самих контрагентов перед свидетелями. Русская Правда борется с % % по месяцам для долгосрочных долгов, а Устав Владимира Мономаха, дополняющий ее статьи, позволяет брать 50 % роста лишь в течение трех лет, при чем уже нельзя отыскивать капитала. Псковская судная грамота ставит уплату % % в зависимость от истечения срока займа. Оба памятника регулируют и другой важный в первоначальном быту и при торговых сношениях договор поклажи, с определением ответственности по договору, способов его заключения и доказательства и с различением depositum regulare и miserabile. Существенное различие между древнейшим и позднейшим памятником состоит в том, что Русская Правда оставляет совсем в стороне отношения по недвижимостям, хотя объектом гражданского оборота, кроме рабов (челяди), в ней служат продукты звероловного, лесного и земледельческого промысла. Скот, домашняя птица, бобры, охотничьи птицы, мед, жито упоминаются как постоянные объекты сделок. Охрана обладания распространяется на возы сена, дрова, лодки речные и морские. Упоминаются в Русской Правде зависимые отношения землевладельца и "ролейного закупа", но не в смысле отношений по земле, а лишь в смысле личной охраны закупа и вверенных ему господином движимых вещей. По-видимому, в области семейных отношений и наследований Русская Правда имеет в виду гораздо более городские отношения, чем сельские, хотя говорит о семье и наследстве смерда, князя, боярина. Она знает малую семью, состоящую из отца, матери и детей. Хозяин семейного имущества — отец; при смерти он назначает доли детям и жене; жена — полная собственница своего имущества и может наделить им того из детей или дочерей, кто к ней лучше относился. К ней переходит власть в доме по смерти мужа, если она пожелает жить вместе с детьми; желание детей о разделе в таком случае не удовлетворяется. Бездетная семья есть семья выморочная. Наследство бессыновнего смерда идет князю; у бессыновних бояр наследуют их дочери, а о дальнейшем переходе Правда ничего не говорит. "Ближний родственник" выступает лишь, как опекун, но не наследник. Объектами наследования и описи называются двор (городской?), достающийся младшему сыну, движимое имущество и пускаемый в оборот "товар". Подчиненность детей родительской воле полная: должник продается с женой и детьми; последние по смерти отвечают за долги отца своими долями. В Псковской судной грамоте регулируются с значительной обстоятельностью и поземельные отношения, но также, по-видимому, по преимуществу городские и пригородные. В числе объектов обладания Псковская судная грамота знает "село", принадлежащее господину и обрабатываемое по найму "изорником", землю, обрабатываемую "огородником", и воду, в которой рыбу ловит "кочетник" — крестьяне, стоящие в зависимых отношениях к "господину". Упоминается также церковная земля, но главным объектом является городской двор — свободная собственность горожанина. Формы обладания представляются уже достаточно выработанными. Во главе стоит отчина, наследственное владение, считающееся, по-видимому, достоянием рода: оно переходит от мужа к жене и обратно лишь в качестве "кормли" (пожизненного владения). Переход по завещанию к одному из членов рода ("племяннику") свободен; при отчуждениях чужеродцам "ближнее племя" имело право выкупа. Однако признаков общего родового владения землей в грамоте нет. Возможно общесемейное имущество живущих вместе после смерти отца братьев, но с определением доли каждого и постоянной возможностью раздела. Отсюда следует, что и в Пскове, как и в раннем Киеве, основной общественной единицей является малая семья; родовой круг ("ближнее племя") обнимает, по-видимому, братьев и сестер с их детьми; по крайней мере, в таком виде выступает этот союз при наследовании движимого имущества (платья) после супругов: одежда жены идет матери, сестрам и их нисходящим женского рода, а мужа — отцу и братьям. Вместо родового союза Псков, как и Новгород, знают союз товарищеский (сябровой), земледельческий (владельцы в одной меже сообща защищающие свое обладание) и промышленные (торговые, промышленные и охотничьи товарищества), построенный по началам долевого владения или старых форм общей собственности. Псковская судная грамота ясно различает собственность от владения; нарушение последнего приравнивается к грабежу; спор о собственности отделяется от спора о владении, владение временное и скоропреходящее — от бесспорного и непрерывного, соединенного с постоянными заботами об объекте собственности и обращающегося по истечении 4 или 5 лет в давностное, в собственность. Эти постановления говорят о высоком уровне правосознания, хотя короткий срок давности и указывает еще на недостаточную прочность обладания и большее покровительство обороту, чем обладанию. На рубеже между сделками обязательного и вещного права стоят отношения займа. Обязавшийся совершить определенную работу может требовать платы лишь по ее окончании, но в последнем случае закон строго выступает за наймита. Отношения к изорнику и другим видам земледельческих рабочих обнимают собой зараз наем вещи, наем личный и договор ссуды. Сход изорника с земли ведет не к возврату его на прежнее место жительства, а лишь к имущественной его ответственности; на господина возлагается обязанность не сгонять изорника до филиппова заговенья. Отношения поземельные приближаются в общем к тому порядку, который сложился внутри страны, в земском праве, но они, по-видимому, не влекли за собой тех последствий зависимости и крепости, которые образовались в последнем. Сделки по земле с крестьянами, основанные на выдаче им "покруты", и залоговые отношения между горожанами и землевладельцами занимают, тем не менее, видное место в постановлениях грамоты.2) Период земского права. Период земского права (XII-XV в.) переносит центр тяжести правообразования на недвижимости. В последующей истории русского гражданского права надолго исчезнет законодательная нормировка обладания движимостью и связанного с ней гражданского оборота; трудно восстановить даже бытовые черты этого оборота. Полное господство натурального хозяйства, интерес в обладании землей и обеспечении ее обработки надежными, крепкими земле рабочими определяют русскую историю права вплоть до конца XVIII века.Формы обладания. Ранняя история обладания недвижимостью на Руси не может быть восстановлена за полным отсутствием данных. Сколько-нибудь достоверные известия застают на Руси уже полное господство частного обладания князей, бояр, монастырей, разного рода служилых людей и крестьян. Последние быстро переходят в разряд зависимых нанимателей определенных участков ("посилья") на чужих землях. Свободное крестьянское землевладение сохраняется лишь на севере, и если по его организации можно судить о первоначальном строе землевладения, то и последний носил гораздо более индивидуальный, чем общинный характер. Основой обладания является участок, принадлежащий крестьянской семье, большой или малой, независимо от других соседних владельцев или в общей связи с ними, если земля занята сразу несколькими семьями и поделена между ними или если семьи разрослись из одной, сохранив поземельную связь. Эта связь выражается обыкновенно в ответственности за подати и оброки, лежащие на земле, и в охране общего обладания от захватов лиц, не принадлежащих к группе первоначальных заимщиков или к их племени (борьба крестьян за землю с основателями монастырей и с захватами со стороны сильных людей). Дарение участков, отдача их по душе в монастырь, залог, продажа, завещание вполне свободны, причем трудно сказать, в какой мере считается правом притязание на выкуп со стороны родичей или совладельцев. Права общины и родственников восстанавливаются только по отношению к запустевшему участку, который необходимо дать во владение другому лицу в видах исправной уплаты податей. В остальных местностях России начиная с XII века везде видно господство частной собственности, по преимуществу князей, монастырей, бояр и других служилых людей, но также и разного рода мелких владельцев. Монастырское, княжеское и боярское землевладение растет на счет остальных благодаря свободному обмену, купле, залогу, завещанию, а главным образом — благодаря привилегированному положению крупных собственников. При отсутствии административно-судебной защиты и при обремененности населения податями или служебными повинностями сколько-нибудь спокойное обладание и возможность обработки земли при помощи сельскохозяйственного инвентаря могли иметь лишь сильные владельцы или те из мелких, которые встали под их защиту. В связи с этим стоит стремление мелких владельцев передать землю монастырям или "окняжить" и "обоярить" ее, т. е. признать юридически собственниками ее монастырь, князя или боярина, а самим владеть в качестве зависимых владельцев. Зависимое владение становится, таким образом, рядом с собственностью как самостоятельная форма обладания. Господствующим его видом является пожизненное владение, при котором владелец выговаривает себе право владения землей до конца своей жизни; затем участок земли должен перейти к верховному собственнику уже в исключительное обладание (соглашения с монастырями). Но встречается также и родонаследственное владение "доколе род изведется", временное зависимое владение, пока продолжается служба владельца (позднейшее поместье) и т. п. Главная из древних форм залога — передача земли во владение кредитора земли до выкупа — настолько сближается с передачей полной собственности, что историки права не различают залога от продажи, доказывая, что старая купля всегда была куплей с правом выкупа. На самом деле условия, при которых приходилось закладывать землю, были таковы, что должнику, кажется, безразлично было, как назвать сделку — куплей с правом выкупа (залог) или куплей "впрок", "вдерн", без выкупа. Гражданское право рассматриваемого периода не знает защиты обладания определением способов приобретения и укрепления прав на недвижимости. Простой факт более или менее продолжительного владения, удостоверяемый свидетельскими показаниями, а при разногласии последних — поединком, служил главной опорой судебных решений. До судебного способа укрепления, подобного германской Gerichtliche Auflassung и римской in jure cessio (фиктивный процесс о собственности с целью ее передачи), на Руси не додумались. Письменные памяти (купчие, межевые, поступные и иные грамоты, см.) долго имеют значение второстепенных доказательств и только в конце периода приобретают некоторый официальный характер. Мелкие владельцы в интересах защиты от сильных людей начинают признавать землю княжеской собственностью и каждую сделку освящают докладом князю с просьбой о выдаче жалованной грамоты или утверждения купчей. Таким образом частные документы обращаются в официальные акты укрепления, обязательные для княжеских судей данной местности предпочтительно перед давностью владения. Необходимость испрошения санкции князя на приобретение земли в его владениях развивается и в силу междукняжеских договоров, по которым запрещалось приобретение земли служилыми людьми чужого князя без согласия местного князя. Мало-помалу переход земли из рук в руки подчиняется княжескому надзору, укрепляющему обладание, но вместе с тем развивающему представление, что вся земля во владениях князя принадлежит ему, как верховному собственнику, а частные владельцы обладают ею лишь с его согласия; крестьянские "черные" земли считаются уже прямо собственностью князя, хотя эта собственность и отличается от его собственности на дворцовые земли. Это изменение в правосозерцании не изменяет сильной мобилизации недвижимой собственности, так как продажа земельных участков, находящихся во владении, свободна. Сильная мобилизация недвижимой собственности объясняется тяжелым экономическим положением служилых людей и всего населения. Военная служба требовала больших расходов на дорогое вооружение, коней, провиант во время походов. Из духовных грамот не только простых дружинников, но и высших бояр и самих князей видно, до какой степени доходила их задолженность, особенно монастырям, игравшим роль банкиров и ростовщиков; у них можно было получить и деньги, и оружие, и платье, даже женское, и заложить не только землю, но и недвижимое имущество. Основными сделками тогдашнего гражданского оборота поэтому являются продажа земли и, еще чаще, близкий к продаже залог, сопровождавшийся передачей владения кредитору, и личное долговое обязательство (кабала), приводившее в случае неуплаты денег в срок к личному рабству должника кредитору или к уплате долга путем личной службы кредитору. Отсюда древние закупы (см.) и закладни (см.) или закладники XIII и XIV века. Несколько позднее образуется более тяжелая форма личного обязательства, сопровождающаяся немедленным обращением в холопы, — "кабала за рост служити", т. е. обязательство отрабатывать с момента займа проценты на занятую сумму. Общей формой для всех сделок гражданского права становится кабала — формальное письменное обязательство, сообщавшее кредитору безусловную власть над отданной в кабалу вещью или личностью с правом кредитора обратить на нее взыскание и осуществить свое право где бы он ни нашел кабальное лицо или вещь. Кабалы закладные и служилые являются главными видами обязательственных отношений этого периода. Характерными особенностями кабалы этого периода является условность зависимости: при уплате занятой суммы земля возвращается прежнему владельцу, а личность вновь делается свободной. Тем не менее, кабала носит вещный характер: она сообщает власть над вещью и лицом, и кредитор имеет право передачи кабалы третьему лицу, со всеми значащимися в ней правами. Кабала считается действительной, хотя бы и не была доказана наличность самой грамотой. Рядом с долговыми сделками стоят сделки личного найма на сельские работы (порядные), устанавливавшие отношения между землевладельцами и крестьянами. Порядная есть договор о найме земли, соединенный с установлением некоторой личной зависимости крестьянина от землевладельца (обязательство совершать в пользу землевладельца выговоренные им или от его воли зависящие услуги). Характерная особенность порядной в этот период — личная свобода нанявшегося и отсутствие права воздействия на его личность в случае неисполнения обязательства. Но крестьянская порядная никогда почти не выступает одна: она сопровождается обыкновенно выдачей ссудной кабалы или сама содержит в себе ссудную кабалу, заключающуюся в обязательстве уплатить при окончании срока найма или отказа от него деньги, хлеб и другие вещи, данные крестьянину при поряде; эта ссуда отличается от подмоги, обыкновенно не взыскиваемой обратно, и составляет обычное долговое обязательство. Было ли такое обязательство по своим последствиям схоже с ссудной кабалой или нет — для земского периода неясно. Позднее ссудная запись и служилая кабала различались одна от другой. Не исчерпывая всех обязательственных отношений земского периода (ему известны также и неформальные обязательства — "бескабальная ссуда", простой словесный долг без рабства и службы, а также и без заклада), указанные формы вместе с строем обладания недвижимости вскрывают с достаточной ясностью главные черты быта, из которого они выросли. В основе этого быта лежала полная свобода личности, доходящая до права распоряжаться собой и своим имуществом на условиях, определяемых лишь ее усмотрением и положением в обществе. Отсюда свобода продажи в рабство и вступления в долговые отношения на самых разнообразных условиях; отсюда же различные формы зависимого владения землей. Эта свобода приводит постепенно к установлению как личной, так и поземельной зависимости между политически и экономически сильными и слабыми представителями землевладения и оборота — зависимости, существующей, однако, лишь с момента погашения долга. Далеко не с такой точностью могут быть определены за этот период отношения семейные и наследственные. Памятники говорят больше всего о малой семье, состоящей из отца, жены и детей; сделки на имущество совершаются или одним отцом семьи, или мужем и женой вместе, или отцом с детьми. После смерти отца совершается раздел имущества между детьми, женой и другими лицами. Разделы крестьянских семей, состоящих из нескольких поколений, очень часты, что свидетельствует о разложении большой семьи; последняя сохраняется лишь с некоторых местностях на севере, где нераздельно владеют землей целые поколения, хотя и с определением наследственных долей. Личные отношения мужа к жене и отца к детям с юридической стороны не были определены совсем; произволу отца и мужа не противопоставляется никаких ограничений. Имущественные отношения мужа к жене построены, по крайней мере по отношению к приданому имуществу, на начале общности пользования и распоряжения. Полная общность имущества у отца и детей с главенством первого может считаться несомненной; лишь раздел или выход сына на самостоятельное хозяйство основывал для него самостоятельные имущественные права. Наследование по закону боковых родственников в этот период ничем не подтверждается, по крайней мере дальше братьев и сестер. Полная свобода завещания также, по-видимому, не подлежит сомнению. Брак подчинен уже церковному праву, хотя обручение (сговор) имеет решающее значение.3) Период Московского государства (XVI-XVII в.) и в гражданско-правовом отношении проявляет свойственные ему характеристические черты: усилившееся влияние государственной самодержавной власти и начало, вносимое ею в общественные отношения. Княжеские и боярские отчины облагаются обязательством государевой службы и подчиняются ее интересам. Ко времени Ивана IV эти отчины не могут переходить по наследству без разрешения государя, не могут быть также проданы инородцам или отданы по душе. От государя зависело, отдать ли вотчину брату, племяннику или внуку умершего или взять вотчину на себя. В то же время возникает поместье — временно земельное владение, связанное службой. Свободное землевладение (собственность) земского периода превращается в зависимое от государей поземельное владение. Старые вотчинные права отчасти сохранили лишь вотчины купленные, подлежащие свободному обороту и переходившие после смерти вотчинника, кроме детей, и к жене; но после смерти жены и детей и эти вотчины переходили на государя, с обязат