(Павел-Иосиф Safarik) ? знаменитый чешский ученый. Род. 13 мая 1795 г. в селе Кобелярове, в семье евангелического пастора, словака. Учился в евангелическом лицее в Кежмарке, пользовавшемся в то время большой известностью. Об этой школе Ш. сохранил навсегда лучшие воспоминания. Здесь в нем впервые пробудилось славянское самосознание, под влиянием, с одной стороны, враждебного отношения к славянству некоторых его учителей, с другой ? вследствие знакомства с чешскими книгами и журналами, особенно сочинениями Юнгманна, Пухмайера и др. На литературное поприще Ш. выступил мелкими стихотворениями, с 1813 г. появлявшимися в венском журнале Яна Громадка "Prvotiny peknych umeni". В 1814 г. он издал в Левоче сборник своих стихотворений: "Tatranskа Mu za s lirau Slowanskau", отличавшихся как новизной содержания, так и разнообразием формы, плавным и звучным стихом. Это были единственные опыты Ш. на поэтическом поприще. В 1815 г., со скромными средствами, собранными на кондициях, Ш. отправился в Йену. Отец желал видеть в сыне будущего теолога, но Ш. больше привлекали филология, история и философия. В Йене он слушал лекции по классической филологии у Эйхштедта, по истории ? у Лудена, по философии ? у Фриса, переводил на чешский язык "Облака" Аристофана и "Марию Стюарт" Шиллера, подготовлял план истории славянских литератур. Возвращаясь в 1817 г. на родину, Ш. посетил Прагу и провел здесь около месяца в обществе Добровского, Юнгманна, Неедлого, Прессля, Ганки и др. пражских ученых и литераторов. Прага не понравилась ему: он поражен был мелкими спорами пражских литературных кругов, их сплетнями, взаимными обвинениями. По возвращении на родину Ш. принял место воспитателя в частном доме; зиму он проводил в Пресбурге, что давало ему возможность продолжать занятия излюбленными предметами. Ш. здесь особенно сблизился с Бенедикти, Палацким и отчасти Колларом. Вместе с Палацким, который, как и Ш., занимался вопросами чешской просодии, Ш. издал в 1818 г. в Пресбурге "Pocatkowe Ceskeho basnictur, obwlzaste prozodye" ("Начатки чешского стихотворства, особенно просодии"). Рассуждение это, написанное в форме переписки друзей (авторы скрыли свои имена, только предисловие подписано было Бенедикти), направлено было против учения Добровского о чешской просодии и рекомендовало метрическое стихосложение вместо тонического. Книга эта произвела сильное впечатление в литературных кругах, и хотя учение Ш. и Палацкого о метрическом стихе не нашло благоприятной почвы, тем не менее весь трактат оказал большое влияние на обновление духа чешской поэзии, повысив требования литературной критики. Имя Ш. вскоре приобрело известность в евангелических лицеях Венгрии. Ему стали предлагать места учителя, но Ш., еще в Кежмарке испытавший враждебное отношение пробуждавшегося мадьярства ко всему славянскому, отказался и предпочел должность учителя и директора сербской православной гимназии в Новом Саде (в южной Венгрии).
С этого момента (1819 г.) начинается новый период жизни Ш., имеющий огромное значение в истории его занятий. Ш. прекрасно изучил сербский язык, сблизился с просвещеннейшими представителями сербского общества, получил доступ в богатые библиотеки близких к Новому Саду Фрушкогорских сербских монастырей и извлек из рукописей их драгоценные материалы для своих будущих трудов. Здесь положено было основание знаменитому собранию рукописей Ш., хранящемуся ныне в библиотеке Чешского музея в Праге. Многочисленные педагогические труды не препятствовали Ш. заниматься наукой и осуществлением некоторых давнишних своих проектов. Давно уже Ш. и Коллар мечтали об издании собрания народных словенских песен; материал имелся в изобилии и у того, и у другого. В 1823 г. издан был первый выпуск этого собрания, при участии и Яна Благослава ("Pisne svetske lidu slovenskeho v Uhrich"). В этом сборнике особенно интересным является предисловие, написанное Колларом, трактующее о значении народных песен в отношениях языка, эстетическом и этнологическом. Результатом занятий Ш. славянскими литературами и языками явилась широко задуманная "Geschichte der slawischen Sprache und Literatur nach allen Mundarten" (Офен, 1826), первый опыт истории литературы и языка всех славянских народов в целом. Здесь Ш. является и сравнительным лингвистом, и диалектологом, и этнографом, и историком, пробудителем своего народа и защитником всего славянства. Книга произвела сильное и благоприятное впечатление среди всех славян; сочувственно встретил ее и сам патриарх славистики, Добровский, отметивший, в обстоятельной рецензии, и ряд недостатков труда Ш. Ко времени пребывания Ш. в Новом Саде относятся еще трактат по славянской древности: "Ueber die Abkunft der Slawen nach Lorenz Surowiecki" (1828) и небольшая, но в высокой степени оригинальная работа: "Serbische Lesekorner" (1833) ? первое историческое обозрение судеб сербского языка. Ш. блестящим образом опроверг державшееся до его времени заблуждение, что старославянский язык был отцом всех нынешних славянских наречий, и доказал, что сербский язык гораздо древнее, чем думал, например, Добровский: в древнейших памятниках сербской письменности находятся почти все те отличительные черты, которыми характеризуется этот язык в настоящее время. Положение Ш. в Новом Саде, между тем, становилось тяжелым. Он чувствовал себя одиноким, "в истинном изгнании духа". Отношения с представителями сербского общества ухудшались; особенно много огорчений доставляла ему гимназия. В 1825 г. Ш., по требованию мадьярского правительства, был лишен директорства и остался только учителем сербской гимназии. В это время (1826) начались переговоры П. И. Кеппена, ближайшего советника А. С. Шишкова, тогдашнего министра народного просвещения, с триумвиратом славянских ученых ? Ганкой, Ш. и Челаковским, которых приглашали к нам на предполагавшиеся к открытию в русских университетах кафедры славянской литературы. Ш. соглашался переселиться в Россию, но переговоры затянулись, и первоначальный проект принял (к 1830 г.) иную форму. Названных трех ученых приглашала теперь академия в качестве "книгохранителей при славянской, вновь учредиться имеющей, библиотеке". Но и на этот раз дело тянулось долго, а между тем положение Ш. в Новом Саде стало настолько тяжелым, что он окончательно решил покинуть этот город и переехать в Прагу, впредь до приискания других занятий. Благодаря стараниям Палацкого и целой группы чешских писателей и дворян, Ш. была обеспечена ежегодная субсидия в 480 гульденов, если он переселится в Прагу и будет писать исключительно по-чешски.
Ш. остался в Праге до конца своей жизни. Здесь им были написаны крупнейшие его труды, на которых зиждется его ученая слава. Призвав Ш. в Прагу, друзья его всячески старались облегчить его существование. Главный виновник его переселения, Палацкий, выхлопотал ему постоянный гонорар за сотрудничество в "Часописи Чешского Музея"; позднее, в 1838 г., он передал Ш. редактирование "Часописи"; в 1834-1835 гг. Ш. редактировал "Svetozor", первый чешский иллюстрированный журнал, издававшийся фирмой братьев Гаазе. Но все это давало ничтожные средства. В 1835 г. Ш. посетил в Праге М. П. Погодин, поразившийся теми тяжелыми материальными условиями, при которых Ш. приходилось работать. Отдавшись всецело своим научным задачам, Ш. совершенно забывал о материальных интересах. Положение семьи его было чрезвычайно тяжелое; в этом он сам неоднократно признается в письмах к Погодину. Ш. нуждался в помощи друзей и не отказывался от нее, но для него всего дороже была поддержка его ученых предприятий. Знакомство Ш. с Погодиным совпало с окончанием первой части "Славянских Древностей" ("Slovanske Starozitnosti") и с приготовлением их к печати. Момент для оказания поддержки предприятию Ш. был весьма удобный. Погодин помогал ему существенно и неоднократно, сам от себя и при содействии друзей. Другие русские ученые также помогали Ш. присылкой ему необходимых исторических и литературных исследований, материалов и проч. Труд Ш. вышел в 1837 г. Ученая критика встретила его восторженно. Этот труд, говорил Палацкий, положил конец всем голословным догадкам и всяким спорам в области славянской старины. Под пеплом древности Ш. удалось найти столько света, что не только история славян, но и их старых соседей ? скифов, кельтов, германцев, сарматов, финнов и др. ? получила неожиданную ясность и достоверность. Проникнутый горячей любовью к изучаемому им миру, Ш. не забывал, однако, о беспристрастии; в благородном стремлении к истине он выставлял на вид не одни привлекательные черты древнего славянства. Не колебался он и отвергнуть или исправить высказанное им ранее мнение, если убеждался в неосновательности его. Одушевление, вложенное Ш. в его труд, невольно прорывалось наружу, как элегический вздох над прошедшим; но глубокое критическое чутье не позволяло ему дойти до преувеличений. Если в частностях труд Ш. в настоящее время требует изменений, то в целом "Славянские Древности" имеют и всегда будут иметь высокое научное значение. С необыкновенным трудолюбием собранный материал, положенный в основание этого труда, свидетельствующий о громадной эрудиции Ш., чрезвычайно обдуманно, в строгой системе распределенный и обработанный, блестящая, "железная" аргументация, постоянное умение отличать главное от второстепенного, пластичность и ясность стиля ? все это и в настоящее время является предметом удивления. Великолепное здание "Славянских Древностей", как воздвиг его Ш., стоит доныне прочно, хотя отдельные выветрившиеся камни оказалось нужным заменить другими, а кое-где пришлось переменить и целые своды. Если наука славянских древностей и ушла ныне вперед, то она совершила это движение только в отдельных местах, детальной разработкой и поправками в грандиозном здании Ш. Труд Ш. немедленно стал выходить и в русском переводе Бодянского, но последний на средства Погодина издал (1837) только часть "Древностей"; полный их перевод вышел в 1848 г. План Ш. осуществлен был не весь: вторая часть "Древностей" ? о нравах, обычаях, образовании, религии древних славян ? осталась недоконченной.
В начале 1836 г. граф С. Г. Строганов, попечитель московского округа, пригласил Ш. на славянскую кафедру в Москву, но Ш. отказался: он решил навсегда остаться в Праге, чтобы выполнить все свои ученые проекты. После "Истории славянских литератур" и "Славянских Древностей", третьим трудом общеславянского характера была "Славянская Народопись" ("Slovansky Nаrodopis", 1842). Этой маленькой книжкой положен был краеугольный камень славянской этнографии. В небольших очерках и заметках знакомил общество со славянским миром уже Добровский, в своих сборниках "Славине" и "Слованке"; но первый цельный опыт славянского народоописания сделан был Ш. Насколько обширные "Славянские Древности" знакомили ученый мир со славянской стариной, настолько небольшая "Славянская Народопись" открывала самому широкому кругу читателей пути к ознакомлению с живым славянским миром и, таким образом, составляла необходимое дополнение к "Древностям". Особенно поучительной являлась приложенная к "Народописи" карта славянского мира ("Slovansky Zemevid"), впервые наглядно изобразившая величие его. Книга Ш. имела огромный успех: первое издание ее разошлось в Праге в несколько дней; в том же 1842 г. вышло второе издание ее, а в 1843 г. она переведена была Бодянским на русский язык (первоначально в "Москвитянине" Погодина, а потом вышло отд. издание).
Историческое изучение памятников чешского языка и литературы дало Ш. обильный материал для истории старого чешского языка. Ш. вместе с Палацким принял участие в споре о некоторых заподозренных памятниках чешской письменности, выступив с защитой их подлинности в труде: "Die altesten Denkmaler der bohmischen Sprache" (1840). Здесь подробно рассмотрены "старейшие памятники чешского языка", отвергнутые Добровским и Копитаром: "Суд Любуши", отрывок из Евангелия от Иоанна, глоссы "Mater Verborum" и др. На изучении этих, отвергнутых ныне, и других памятников древней чешской письменности основаны были "Начала старочешской грамматики" ("Pocrtky staroceske mluvnice"), предпосланные Ш. исторической хрестоматии по чешской литературе ("Wybor z literatury ceske", 1845, I). Грамматика древнего чешского языка впервые получила здесь научную обработку, впервые представлено было вполне учение о звуках и формах чешского языка и изложен синтаксис его, причем разбор собранного материала совершен по строгому научному методу. Существенный недостаток этого труда состоит в том, что предметом научного исследования явились памятники тогда сильно заподозренные, а ныне совершенно отвергнутые. Ш. не без основания упрекали в недостатке критики.
Известность Ш. со времени переселения его в Прагу значительно расширилась, благодаря только что отмеченным капитальным трудам его. Ш. стали предлагать кафедру славяноведения в Берлине, но он отказался от этого предложения; тогда прусский министр народного просвещения Эйхгорн пригласил Ш. в Берлин, чтобы получить от него совет, как следует поставить учреждаемые в Берлине и Бреславле кафедры. Ш. представил Эйхгорну замечательную записку, в которой был начертан план университетского преподавания славяноведения. Предложения, обращаемые к Ш. из России и Пруссии, заставили и австрийское правительство отнестись к Ш. с большим вниманием. С 1837 г. Ш. был цензором книг "беллетристического и смешанного содержания". В 1841 г. он был назначен сверхштатным хранителем университетской библиотеки. Цензурные занятия доставляли Ш. массу хлопот и неприятностей, и он настойчиво стал просить об увольнении от этой должности; в 1847 г. он, наконец, освободился от нее. Ш. давно мечтал об открытии славянской кафедры в Австрии, прежде всего в Праге, где надеялся получить профессуру. С этой целью он подал в 1846 г. эрцгерцогу Стефану, наместнику Чехии, особую записку; но она не имела успеха. Назначенный в 1848 г. самим императором членом Венской Академии, Ш. выхлопотал себе разрешение преподавать славяноведение в пражском университете, но вспыхнувшее в марте 1848 г. революционное движение в Вене и Праге помешало ему открыть свои чтения. Так Ш. и не удалось достигнуть университетской кафедры. Он получил должность библиотекаря университетской библиотеки, которая, благодаря его заботам, обогатилась многими приобретениями и получила новые штаты. Когда в 1848 г. в Праге состоялся съезд представителей всех славянских народов Австрии, Ш. был избран председателем его, и только после его отказа его заменил Палацкий. На съезде этом он произнес знаменитую речь, в которой обличал лживость приговора о славянах их соседей ? немцев, мадьяр, итальянцев, считающих славян не способными к полной свободе и к высшей политической жизни только потому, что они славяне. Пражский период жизни Ш., несмотря на всю скромность официального положения его, был чрезвычайно благотворен как обширной ученой деятельностью Ш., так и по тому личному влиянию, которое он оказывал на многочисленных славянских путешественников, в том числе и русских. Круг русских учеников Ш. чрезвычайно велик. Первые наши славяноведы ? Бодянский, Прейс, Срезневский, Григорович, ? находились с ним в близких, дружеских связях и пользовались его советами и указаниями, оказывая в то же время содействие научным предприятиям Ш.
Сороковые и пятидесятые годы в ученой деятельности Ш. отличаются обилием статей и исследований, посвященных вопросам языковедения вообще и в частности выяснению капитальных вопросов языкознания славянского. Целый ряд мелких статей по языкознанию помещен был Ш. в "Часописи Чешского Музея" за 1846-1848 гг. Особенно важны его исследования по вопросу о родине и происхождении глаголицы. В рассуждении: "Ueber den Ursprung und die Heimath des Glagolitismus" (1858) вопрос о кириллице и глаголице рассмотрен Ш. особенно подробно. Палеографические признаки глаголицы, своеобразно истолкованные Ш. исторические свидетельства об изобретении славянской азбуки и данные лингвистические привели Ш. к заключению, что глаголица древнее так называемой кириллицы и что она именно есть письмо, изобретенное Кириллом-философом, а азбука, носящая имя Кирилла, составлена учеником его Климентом, епископом велицким (в Македонии). В трудах более ранних ("Расцвет славянской литературы в Болгарии", 1848; "Взгляд на первые века глаголической письменности", 1852; "Памятники глаголической письменности", 1853; "Glagolitische Fragmente", 1857) Ш. держался несколько иных взглядов. Взгляд Ш. принят был и развит целой школой австрийских славистов и получил дальнейшее развитие в трудах Миклошича, Ягича и др. Хотя взгляды Ш. не восторжествовали еще окончательно, тем не менее собранные им доказательства, глубокомысленные соображения и строгий научный метод сохраняют за его трудами значение и в настоящее время.
Многолетние ученые занятия при крайне тяжелых материальных и нравственных условиях, непрестанная борьба за существование, болезнь жены и болезненность самого Ш. в последние годы особенно сильно отразились на его организме. Болезненное состояние Ш. резко проявилось 23 мая 1860 г., когда он бросился во Влтаву. Его спасли, он поправился, но страдальческая жизнь его продолжалась недолго: 26 июня (нового стиля) 1861 г. он скончался. В истории славяноведения ему принадлежит, наряду с Добровским, одно из почетнейших мест. Труды его в этой области многочисленны и разнообразны. И славянские языки, со старославянским во главе, и древняя история славянства, и современное его состояние, и славянская письменность вообще ? все было предметом его научных разысканий и изучений. Как человек, Ш. принадлежит к числу величайших в истории просвещения идеалистов. Его нравственный облик характеризуется лучше всего эпитафией на его могильном памятнике: "В красных мира воспитал ся еси от юности своея".
Литература. В. Брандль, "Zivot Pavla Josefa Safarika" (Берн, 1887). Для эпохи новосадской весьма важным является труд профессора К. Иречка, "Safarik mezi Jihoslovany" (в журнале "Osveta", 1895). Очерк деятельности Ш. и характеристику его, как чешского писателя-ученого и как человека, дает Яр. Волчек ("Р. I. Safa rik", 1896, Прага). На русском языке: П. А. Краковский, "Павел-Иосиф Шафарик" ("Журнал Министерства Народного Просвещения", 1895, июнь); обширное жизнеописание и обозрение ученой деятельности Ш. принадлежит П. А. Лаврову ("Древности. Труды славянской комиссии Императорского Московского Археологического Общества", т. II, 1898).
Ф.